И как назло, Вий стал звать Ховалу ночкой тёмною. И явился к нему добрый Ховала, глаза огнём горят, а вокруг головы ещё шестнадцать огненных глаз сияют.
– Что тебе надобно, смердище, от силы высшей?
– В том то и дело, что я не смерд! Не может Смерть меня прибрать, говорит, мол, души у меня нету. А как будет душа, так и Смерть придёт. Вот сам посуди: ей же надо что-то вынуть из тела. Подари мне, боже, душу!
Полез Ховала душу у Вия смотреть: шарил, шарил – не нашёл.
– И правда нету! А куда ж она делась то?
– А может и не было её никогда.
– Ну не было, так не было, будем её сотворять!
Расщеперил Ховала грудь у Вия и вдохнул туда добру душу. Запечатал грудь намертво и ушёл восвояси.
Возрадовался Вий и стал Смерть звать, а пока звал, передумал – жить захотел. Перестал Вий Смерть звать, сел и думает: «Хочу на бел свет посмотреть, на солнце красное, а небо синее, на траву-мураву колючую!»
Крикнул Вий своих дружей верных – гномов неприметных. Те тут как тут:
– Чего звал, хозяин?
– Надобь мне веки отрезать, хочу на бел свет посмотреть!
Гномы лишь руками разводят:
– А чего смотреть то? Темно кругом, дык, в пещере мы, тут окромя факелов и свечей сальных нет другого света.
– Эх, дюже мне хотца поглядеть даже на свет факелов и свечей сальных. Режьте мне веки!
Достали гномы ножички булатные, да и отрезали Вию веки. Потекла из глаз его кровя суровая, забурлила, запенилась, превратилась в речку подземную: чистую-пречистую, холодну и безжизненну. Ан, нет змей поганый в ней завёлся – плавает себе! Но то другая сказка.
Открыл Вий, наконец, свои очи чёрные. И ослеп – не вынесли его глаза яркого света факелов. А как ослеп, плачет. Гномы же как увидели горючие слёзы Вия, зашушукались:
– У нашего Вия душа появилась!
– У нашего Вия душа появилась!
– Душа? – непривычно было Вию душу иметь.
Захотел он наверх подняться, воздуха свежего глотнуть. Встал с кровати, а наружу выйти не может – ноги корнями в землю проросли. Приказал Вий гномам корни от ног его отрубить. Отрубили гномы корни от ног его. И посыпалась из тела Вия мать Сыра-земля. Как высыпалась вся, подняла она Вия наружу почвой плодородной, а сама дальше растекаться пошла по лугам, по пашням – крестьянам на радость. И Вию низко-низко откланялась. Неловко стало Вию, стеснительно: он к гнуси да к проклятиям привык. А тут надо же, ему кланяются. Затрепыхала душа его и вырвалась наружу птицей малою. Полетела птичка в небо, к солнцу красному навстречу, запела свои песни голосом серебристым.
А Вий рухнул наземь доспехами булатными. Богатыри шли мимо, подобрали их да на себя напялили – впору им те доспехи оказались!
Вот так и исчез Вий навсегда и навеки! А коль не веришь мне, так иди проверь все пещеры глубокие. Но токо это… сабельку с собой возьми – змею подземельному башку срубить. Уж больно распоясалась гадина!
А ты спи, Егорка.
Снарядим мы Вовку
в поход за змеевищем.
Пущай себе порыщет!
Вий – нежить. Приземистый, волосатый, сильный, косолап, с тяжёлой поступью, весь в черной земле с засыпанными землёй руками и ногами, а длинные веки опущены до самой земли. У Вия железное лицо, железный палец и железная кровать. Он хозяин и покровитель земных недр и их богатств, начальник гномов. Железными вилами помощники открывают Вию глаза, в которые нельзя смотреть: заберет, утянет к себе в подземелье, в мир мертвых Навь.
Ховала – языческий полубог, с ясными, светлыми, пылающими глазами, с легкой поступью в льняной одежде. Вокруг головы Ховалы располагаются шестнадцать огненных глаз. Ночью его глаза излучают яркий свет, он выжигает из людей злобу и отчаяние. Там, где прошел Ховала людская жизнь налаживается. Ночью Ховала несет свет, радость, жизнь, избавление от зла и горя.
Но совсем плохо, если Ховала пройдёт днем. В это время его глаза светятся все тем же незримым пламенем, но вместо того, чтобы дарить свет, они его поглощают. И если Ховала остановил взор на каком-нибудь человеке, то этот человек сразу же теряет всю свою жизненную силу – начинает хиреть и очень скоро умирает.
Как Аглая в Навь ходила, а Горыня её не пустил
Жила-была Аглая
ни добрая, ни злая,
но подвиг совершила велик!
Было дело, бес в её сны проник…
Где-то там: на севере необжитом, в тайге непролазной, подальше от добрых людей, в лесной заимке да в крохотной такой избушке, жила-была матушка Аглая – старушка отшельница: иконку Троеручницы-помощницы за пазухой носила, воду богоявленную берегла, книги духовные читала, волка-бирюка с рук кормила, диких медведей молитвами со двора гнала да в городе потихоньку копалась.
Вот как-то раз наскучило старушке книги духовные читать, ну и прикорнула она прямо на столике дубовом. И приснился ей сон, как приходит до неё девка Смерть вся в белом и зовёт за собой: «Пора тебе, Аглаюшка, со мной в Навь уйти, ведь ни детей, ни родни у тебя не осталось на земле этой грешной!» А рядом со Смертью будто её родные сёстры, братья стоят, отец с матерью и руками машут – её, Аглаю, на тот свет зовут.
Проснулась отшельница и задумалась: «А может и права девка Смерть, соскучились по мне отец с матушкой да братья с сёстрами. Нет у меня в Яви дел знатных да подвигов великих. Пожила, поела, попила – пора и честь знать! Только… Как мне эту Навь сыскать-отыскать? Где ворота те заветные, на тот свет ведущие?»
Но решено так решено, отступать некуда, надо в путь-дорожку собираться. Набрала Аглая в котомку картохи, хлебца, приоделась потеплее, богоявленную воду с собой взяла, вышла во двор, кликнула волка-бирюка и пошла.
Идут они вдвоём по лесу тёмному, по болоту топкому, по полю светлому, по горам высоким. Волк носом дорогу чует, ведёт хозяйку туда, откуда возврата нет. Наконец, пришли они к дубовой роще Дать-Дуба, к той что южнее южного полюса стоит да севернее северного – в общем, тебе не сыскать!
Заходят, а там дубы-великаны сами от путников расступаются и к дубовым воротам ведут. А ворота те аж до неба достают! У ворот стоит избушка на курьих ножках. Почуяла избушка русский дух да волчий, заскрипела, закудахтала и к путникам передом повернулась, а к воротам задом. Закряхтела в избушке дверь дубовая, отворилась, выглянула оттуда баба Яга – костяная нога и говорит:
– Кого это нелёгкая занесла в царство мёртвых? Никак соперники прут толпою, тоже ворота сторожить хотят? Ну рассказывай, баба Яга – живая нога, кто тебя ко мне на замену прислал? Никак Кощею Бессмертному я поперёк горла встала!
– Господь с тобой, матушка! – замахала Аглая руками. – Никто меня не подсылал, я сама пришла… Ан, нет. Приснился мне сон, как приходит до меня девка Смерть вся в белом и зовёт за собой: «Пора тебе, Аглаюшка, со мной в Навь уйти, ведь ни детей, ни родни у тебя не осталось на земле этой грешной!» А рядом со Смертью будто мои родные сёстры, братья стоят, отец с матерью и руками машут – меня на тот свет зовут.
– Понятно, – вздохнула баба Яга. – Опять Смерть озорует, усё покоя ей нету! Так вот что я тебе, баба смертная, скажу: нет живому входа в царство мёртвых. Иди-ка ты обратно до дому свой век доживать. А как помрёшь, приходи – завсегда рады будем!
Но матушка была непреклонна:
– Единожды приняв решение, взад ногами не идут! Мне сейчас на тот свет надобно – родня, то бишь, ждёт.
Осерчала баба Яга:
– Меня поставили вход в Навь охранять, а посему я тут насмерть стоять и буду! – схватила метлу и встала в глухую оборону перед воротами.
Аглая тоже не промах: вытащила из-за пазухи иконку Троеручницы и пошла в наступление. Заплохело бабе Яге сразу, слегла она на траву-мураву и застонала:
– Ой, помираю, помираю, спасите, помогите!
Испугалась Аглая, что до смертоубийства бабу Ягу довела, достаёт она скоренько богоявленную воду и давай ей ведьму опрыскивать. Ой, что тут началось! Баба Яга стала волдырями да коростой покрываться, в страшных муках корчиться. Догадалась матушка, что не доброго человека живой водой опрыскивала, а нежить лесную – силу смурную да нечистую. Но несмотря на это, запричитала Аглая, жалко ей стало ведьму злую:
