Дык и слухай что дальше то было. Внушила Наина сама себе, что это дитятко её родное, и полилось из бабьей груди молоко. Выкормила ведьма соколёнка молоком своим горючим, наделив тем самым птичку чарами чудодейственными. Верным стал ей сокол, послушным. Чуток подрос и полетел до самого неба, науськанный своей хозяйкой чародейкою.

Долго он летал по небу синему, всё искал дворец богини Амелфии Земуновны. Нашёл, наконец. Видит как бывшая свекровь Ягини ходит по палатам своим в одежках чёрных, всё ещё скорбя по сыну своему Велесу, ушедшему в Навь безвозвратно. А зло своё срывает на девушках чернавках: то посечёт бедняжек, то выпорет ни за что, ни про что. Увидал такое сокол ясный, метнулся к старухе и тюкнул клювом ей прямо в лоб! Упала Амёлфа Земуновна навзничь и лежит. Дух её, тем временем, с радостью покинул тело и ушёл в Навь навсегда, навстречу с родным сыном.

Сделав дело, соколик полетел вниз на землю бренную, прямо в избушку на курьих ножках, к матери своей названой, всесильной ведьмище Наине.

Прилетел и сообщил ей радостную весть: мол, так и так, сдохла ваша матушка, нунь служанки её схоронили и выбросили тело в чёрны воды ночного неба.

Вздохнула Наина облегчённо и решила начать свою жизнь сызнова да по-ново.

– Авось и мне грешной, счастье крылышком помашет – сказала она весело и опять в дорогу стала собираться. Ушла Наина на сей раз жить в пустыню, в пещеры Валаамовы, бросив свою избу, как она думала, навсегда.

В пещерах тех Валаамовых и обустроила Наина себе дом. Хорошо ей там было, прохладно. Пустым, огромным залам лишь она одна и владычица! Ходит, расхаживает внутри пещер, скучает. А как в сырости сидеть надоедает, оборачивается ведьма вороной чёрной и летит жертву выискивать. Ежели заприметит караван верблюдов с поклажей, так всех караванщиков в головы буйные поперетюкает. Опосля за ратными витязями вдогонку пускается. О-о, сколько она этих витязей замучила да измором взяла – не счесть уже!

Но однажды попался ей на пути не простой витязь, а вещий. Почуяла Наина в нём себе ровню, да и предстала перед ведуном девой красной. И вроде как сама себя понять не может: нужен ей в мужья этот смерд или нет? А пока ходила ведьма вокруг него, бродила, полюбил её вещий витязь пуще света белого: к сердцу жмёт, замуж зовёт. Но Наина к человеческой любви от рождения не привычная, и жизнью к ней не приучена. Ведьма уж много столетий как привыкла языком матерным со своими мужьями, духами лесными, разговаривать да в срамные игры играть. Хохочет Наина над молодцем, от сердца отталкивает, изгаляется, тепла-ласки не принимает! Ждёт, когда тот на её насмехательства в ответушку над ней насмехаться начнёт. И невдомёк ей было понять его обид человеческих на шутки её злобные. Потихоньку стал женишок ведьму бесить, гонит она его от дворца каменного прочь. Но тот не уходит, как прилип! Наина рассердилась, в птицу чёрную обернулась и в голову витязя клювом тюк, отлетела и смотрит: чи жив, чи мёртв? Затем вновь в девицу превратилась и хихикает. За обидушку, за злобушку пробрало вещего воина, разгневался он не на шутку, решил призвать к себе бога Сварога и выспросить у него о девке колдунье.

Развёл ведун-колдун костёр среди пустыни, кинул в огонь горсть семян волшебной травы Тирлич и приступил к обряду. Что уж он там делал – неизвестно, но Явился к нему великий бог Сварог и спрашивает:

– Ну ври, вещий смерд, пошто ты мой покой нарушил, святую трапезу прервал?

– Не вели казнить меня, великий дух Сварог, ни мечом, ни огнём, ни молнией. Разреши слово молвить. Полюбил я пуще жизни красавицу пустынь Наину. Всю душу она мне выела, а замуж не идет, лишь птицей чёрной оборачивается и до смертоубийства доводит. Поведай мне, житель неба святого, какого роду-племени земная колдунья Наина?

Удивился на речи такие бог Сварог, да и рассказал добру молодцу о злой судьбе красавицы богини Ягини. А когда узнал всю правду о невесте витязь ратный, осерчал пуще прежнего, возголосил:

– О горе мне, горе! Принял я злую, старую ведьму за светлу, добру молодицу!

И попросил он у Сварога смерти Ягиневой. Тот ответ держал такой:

– Не может бог богиню жизни лишить, не в силах нам и высшую силу друг у дружки отнять.

Задумался вещий витязь над ответом таким, а потом и говорит:

– Ну тогда сжалься над всеми грядущими молодцами, коим, не дай бог, предстоит влюбиться в сумасшедшую старуху. Отними ты у неё незаслуженную младость, дай ты ей её века да тело дряхлое!

Кивнул Сварог, обещал подумать и исчез.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Наина ещё лет сто, не меньше, младой красавицей жила. А Витязь женился на девушке простой, хорошей; детями обзавёлся и помер на войне в расцвете сил. Помнится, долго тогда Наина от вести о смерти жениха своего среди пустыни хохотала. Так сильно хохотала, что бог Сварог в гневе молнии пускал! А ей всё нипочём, обернётся ведьма вороной, прилетит на поле ратное, сядет у мощей вещего витязя и последнее мясо с его костей обгладывает.

«Нет, это не девка! – плевался Сварог, поглядывая на Ягиню из-за грозной тучи. – Ну что ж, так тому и бывать…»

Вот с той поры и начала ведьма стареть. А как состарилась совсем, так стала смешна, горбата, нос крючком, уши торчком, морда сморщена, подбородок вострый, а голос сипл да коряв. И заела её тоска великая по своей избушке на курьих ножках да по нежити любимой. Решила она в лес родной податься и имя своё старое вернуть. И пошла.

Пришла. Лес принял бабку в объятия, ему деваться то некуда. Да и леший с домовым по своей Ягине соскучились, им на её красу плевать, лишь бы рядом околачивалась сотоварищка по гадостям всяким. Так и зажили они с тех пор: Ивана – в печку, богатыря – в баньку, а грибников с ягодниками – в трубу.

Наконец-то баба Яга обрела покой, счастье, имя своё вечное и славу нечеловечную. Может, она того и хотела с самого рождения. Кто ж её знает?

Собрался, значит, старый Вий помирать. Лежит в своём подземелье на железной кровати, Смерть призывает. Пришла к нему Смертушка, спрашивает:

– Чего звал, Виюшка-батюшка?

– Совсем старый я стал, немощный, с кровати слезть не могу, веки в землю вросли – десять гномов с вилами их поднять не могут. На бел свет глазети не могу, а посему и задушегубить никого уже не удаётся, не получается. В общем, собрался я помирать, Смертушка-матушка. Вынь-ка из меня душу да поскорее, чтобы я на тот свет отойтити смог!.

Вздохнула Смерть, полезла душу из Вия вынимать: шарила, шарила – не нашла.

Вылезла из тела его грузного и говорит:

– Слышь, Вий, а души то у тебя нет!

– Как нет?

– Ну так, нет и всё.

– А куды ж она делась?

– А куды ж я знаю? Слышь, Вий, а может у тебя никогда и не было души то энтой?

– Как не было?

– Ну так, не было и всё.

Улетела Смерть от пустого, пустомельного Вия, остался он один думу думати: думал, думал… и решил у бога душу попросить.

«Будет душа, будет и смерть, – подумал Вий. – Но вот только у какого бога душу то просить?»

Всех богов перебрал Вий в своей памяти, каких знал – всё не то! Один слишком добрый, другой слишком злой – обманет, не даст душу. Остановился Вий на Ховале, тот и добру и злу служит: всему понемногу. Как раз, то что нужно.

Лежит Вий, Ховалу зовёт. Но не подумал старый Вий, что Ховала от времени суток добр или зол бывает: ночью он добру служит, а днём – злу. А и где Вию подумать об этом? Всю жизнь он под землёй провёл, да ещё с закрытыми глазами.