Донеслись крики воинов и до великого Олимпа. Гера, опасаясь, как бы не покинули осады Трои греки, послала в стан их Афину-Палладу, чтобы она остановила их. Словно буря, помчалась Афина в стан греков с Олимпа. Там явилась она Одиссею и сказала ему.

– Благородный сын Лаэрта, неужели вы все решили бежать отсюда на родину? Неужели вы оставите на радость Приаму и всем троянцам здесь прекрасную Елену? Скорее иди, убеждай всех не покидать Трои! Услыхав грозный голос богини, побежал Одиссей, сбросив свой плащ, к кораблям. Взяв у встретившегося ему Агамемнона скипетр, знак верховной власти, стал он убеждать всех, как вождей, так и простых воинов, не спускать кораблей на воду и звал всех назад на народное собрание. Ударял скипетром Одиссей тех из воинов, которые особенно шумели и спешили скорее покинуть берег Трои. Снова бросились все туда, где собирался обыкновенно народ. С громкими криками шли толпы народа, словно волны неумолчно шумящего моря, которые с громоподобным шумом бьются о скалистый берег. Наконец, опять все заняли свои места и смолкли. Только один Терсит продолжал кричать[186]. Постоянно позволял себе Терсит смело выступать против царей. Особенно ненавидел он Одиссея и великого сына Фетиды Ахилла. Теперь пронзительно кричал Терсит и поносил Агамемнона. Он кричал, что довольно получил Агамемнон добычи и невольниц, довольно уже ему богатых выкупов за знатных троянцев, которых берут в плен простые воины. Терсит звал всех спешить скорее на родину, а Агамемнона советовал оставить под Троей одного. Пусть узнает сын Атрея, помогали ли в бою ему воины, были или нет они верными слугами. Поносил, как только мог, Терсит Агамемнона. Он упрекал его и за то, что оскорбил он Ахилла, но и Ахилла называл Терсит малодушным. Слышал этот крик Терсита и хитроумный Одиссей. Подошел он к Терситу и воскликнул грозно:

– Не смей, глупец, поносить царей, не смей говорить о возвращении на родину! Кто знает, чем кончится дело, начатое нами. Слушай и помни, что я исполню то, что говорю! Если я еще раз услышу, как ты, безумец, поносишь царя Агамемнона, то пусть лучше снесут мне с могучих плеч голову, пусть не зовут меня отцом Телемаха, коль не схвачу я тебя, не сорву с тебя всю одежду и, избив тебя, не прогоню из народного собрания к кораблям, плачущего от боли.

Так грозно крикнул Одиссей. Взмахнул он скипетром и ударил Терсита по спине. От боли слезы градом покатились из глаз Терсита. На спине его вздулась багровая полоса от удара. Сам он, дрожа от страха, сморщился и рукой утирал катящиеся слезы. Все громко смеялись, глядя на Терсита, и говорили[187]:

– Много славных дел совершил Одиссей и в совете, и в бою, но это – славнейший из его подвигов. Как обуздал он крикуна! Теперь он не отважится больше поносить любимых Зевсом царей.

Одиссей же обратился с речью к народу, я рядом с ним стояла, приняв вид вестника, Афина-Паллада. Одиссей убеждал греков не покидать осады Трои, он говорил, что, если вернутся они на родину, не взяв Трои, покроют они позором и Агамемнона, и себя. Неужели они, как слабые дети или женщины-вдовицы, из малодушия уедут на родину, неужели забыли они предсказания Калхаса, что надо ждать? Неужели все забыли и то знамение, которое послал Зевс в Авлиде? Ведь только на десятый год осады суждено грекам взять Трою. Своей речью Одиссей опять вдохнул всем жажду подвигов. Громкими кликами приветствовали речь Одиссея греки, и громким эхом ответили окрестности этим кликам. Но вот встал божественный старец Нестор, и все опять стихло. И Нестор советовал остаться и вступить в бой с троянцами. Во время же боя он советовал построить войска по племенам и родам, чтобы племени помогало племя, а роду – род. Тогда ясно будет, кто из вождей или членов племени робок и кто мужествен. Тогда будет ясно, почему до сих пор не взята еще Троя, – по велению ли бессмертных богов или потому, что не знают ратного дела вожди. Согласился на это Агамемнон. Он повелел идти воинам обедать, а потом готовиться к кровопролитной битве, в которой никому не будет дано отдыха ни на единый миг, и горе тому, кто останется у кораблей и уклонится от битвы: он будет брошен в добычу псам и хищным птицам. Громко воскликнули все воины, так громко, как грохочет море в сильную бурю, когда ветер гонит высокие, как горы, волны. Быстро разошлось народное собрание. Все спешили к шатрам. Задымились костры по всему стану. Греки подкреплялись пищей перед битвой. Каждый приносил жертву богу и молил спасти его во время кровавого боя. Агамемнон же принес жертву Зевсу. Он заклал у жертвенника, вокруг которого стояли знаменитейшие герои греков, тучного быка и молил Зевса дать ему победу; молил помочь ему овладеть неприступной Троей и дворцом царя Приама, прежде чем ночь опустится на землю; молил дать ему повергнуть в прах Гектора, пробив копьем его доспехи. Но не внял великий Зевс-громовержец мольбам Агамемнона, он готовил царю Микен много неудач в этот день. Когда принесена была жертва и окончено жертвенное пиршество, старец Нестор стал торопить вождей вести войска на поле битвы.

Поспешили вожди к своим дружинам. Вестники стали громким голосом сзывать воинов. Вожди построили в боевой порядок дружины и повели их к стенам Трои. Земля стонала от топота воинов и коней. Заняли всю долину Скамандра[188] войска. Все войска горели желанием биться с троянцами. Среди войск бурно носилась Афина-Паллада. Она возбуждала на бой воинов, внушая им непоколебимое мужество. На колесницах впереди войск ехали вожди. Всех их превосходил своим грозным видом царь Агамемнон, подобный громовержцу Зевсу. Стройно шли воины, ряд за рядом, к стенам Трои.

Быстро помчалась с Олимпа вестница богов Ирида и возвестила троянцам, приняв вид сына Приама Полита, что приближаются к Трое от стана греков неисчислимые войска. Когда Ирида принеслась в Трою, все троянцы были на народном собрании. Тотчас Гектор распустил собрание.

Все граждане Трои и их союзники поспешили вооружиться и построиться в боевой порядок. Открыли ворота Трои, и из них стали выходить одна за другой дружины троянцев и их союзников. С громким криком шли троянцы, подобно вереницам журавлей во время перелета. Греки же приближались в грозном молчании. Облака пыли закрывали все поле.

Сошлись оба войска, но не вступали еще в бой. Тогда вышел из рядов троянцев прекрасный Парис. Через плечо его перекинута была шкура леопарда, за спиной – лук и колчан со стрелами, у бедра – острый меч, а в руке держал он два копья. Вызывал Парис кого-нибудь из героев греков на единоборство. Лишь только увидел Менелай Париса, как быстро соскочил с колесницы и, сверкал своим вооружением, вышел вперед. Радостно шел против Париса Менелай, подобный льву, который неожиданно нашел богатую добычу; ликовал Менелай, что может отомстить похитителю прекрасной Елены.

Едва увидал Парис Менелая, как дрогнуло его сердце и скрылся он среди друзей своих, испугавшись смерти. Увидал это Гектор и стал укорять за трусость своего брата.

– Ты храбр лишь с виду, – говорил Гектор Парису, – лучше бы не родиться тебе, чем служить всем нам позором. Разве не слышишь ты, как смеются над тобой греки. Хватило у тебя храбрости лишь на то, чтобы похитить жену Менелая Елену на горе всей Трое! Узнал бы ты, что за боец муж похищенной тобой Елены! О, будь троянцы решительнее, то давно уже побили бы они тебя камнями за все те беды, которые ты навлек на них.

– Вправе ты поносить меня, Гектор, – так ответил Парис, – но успокойся. Я вступлю в единоборство с Менелаем. Повели лишь остановиться троянцам. Пред войсками сразимся мы с Менелаем за красавицу Елену. Кто из нас победит, тот и поведет в дом свой Елену. Услыхав такой ответ, Гектор вышел на середину строя троянцев и остановил его. Греки готовы были засыпать Гектора стрелами. Некоторые уже бросили в него камнями, но остановил их Агамемнон, воскликнув: