– Если у вас есть вопросы, задавайте, – предложил он после возникшей паузы.

– Вы знаете, они есть, но я настолько ошарашен всем этим, что они буквально повылетали у меня из головы.

– Что ж, бывает. Вы сможете задать их и после. Сейчас главное то, что ваши страх и враждебность к нам сменились интересом.

И все же один вопрос у меня появился. Все это время он сидел глубоко в подсознании, и вот теперь выплыл наружу:

– Скажите, – выпалил я, – вы ведь выбрали меня не потому, что я должен скоро умереть?

– Не потому, – ответил он. – И потому хотя бы не потому, что мы не знаем, когда вы умрете. Будущее нам неведомо, как и вам. И это даже к лучшему.

Меня эти слова немного разочаровали, что не ускользнуло от внимания моего собеседника.

– А вы тут, было, решили, что мы здесь всемогущи, как сказочные персонажи? – рассмеялся он.

– После того, как вы залезли в мое сознание, я бы ничуть этому не удивился.

– Сознание – дело другое. Вы же понимаете, что на коллективном уровне все сознания замыкаются в единую сеть, и при определенном навыке заглянуть в чужое сознание – дело не хитрое. Вы, например, таким же образом воздействуете на свою публику. Вы ведь только думаете, что используете гипноз… Впрочем, сейчас вы еще не готовы обсуждать этот вопрос.

Разговор был окончен.

– Так я пойду? – спросил я.

– Если у вас больше нет вопросов.

– Пока нет.

– Тогда не смею вас больше задерживать. Только будьте добры, не забудьте позвонить Грации, как только выйдете из дома. А то она, бедная, уже решила, что мы вас не только убили, но и похоронили. А потом расскажите дамам все, что пожелаете нужным.

– Если честно, я бы не хотел их впутывать, – признался я.

– Они уже впутаны. Их ведут страх и воображение, а это не самые лучшие союзники.

Проводив меня до двери кабинета, Валентин Леонидович позвал:

– Валюша!

– И чуть не забыл, – сказал он уже мне. – После фокуса с приглашением у вас может развиться паранойя на тему постоянного прослушивания ваших мыслей. Поверьте, нам это не интересно. Человеческое сознание похоже на микроволновку: как только созреете, вы подадите звуковой сигнал. Так что думайте все, что хотите. Мы не вламываемся в чужую частную жизнь.

Надеюсь, что это так, подумал я, но вслух не сказал.

Когда пришла Валюша, мы тепло попрощались с Валентином Леонидовичем, и она проводила меня до входной двери. Пока мы шли, в голове вертелась мысль, что сейчас мне пустят пулю в затылок, а если не пулю, то какой-нибудь инсульт. И лишь оказавшись среди людей, я почувствовал себя более или менее свободно. Хотя если бы им было надо, они бы устроили мне что-нибудь вроде суицида или несчастного случая именно на глазах у всех.

Только оказавшись в толпе и осознав, что меня действительно отпустили живым, я позвонил Грации.

– Где тебя черти носят? – спросила она. – И почему у тебя был выключен телефон?

Телефон я выключил автоматически когда вошел в тот дом, или же это они незаметно заставили меня его выключить? Подобная неопределенность порождала паранойю, и я решил просто выбросить этот вопрос из головы, благо, более двадцати лет работы с гипнозом и самогипнозом позволяли мне в какой-то степени контролировать собственное сознание.

Грации я ничего не стал объяснять про телефон, а сразу же признался в главном:

– Я был там. Теперь возвращаюсь домой.

После этих слов на несколько секунд повисла пауза, затем Грация обложила меня таким матом!.. Ругает, значит, переживает, – решил я. Когда она высказалась, я сказал:

– Я тебя тоже люблю.

– Дебил! – отреагировала она и разорвала связь.

Когда я пришел домой, Грация была там. Увидев меня, она начала что-то говорить, но я не стал ее слушать. Я заткнул ей рот поцелуем, а потом, просто уткнулся лицом ей в шею. Я стоял и повторял:

– Тише, милая, тише… Все хорошо… Все просто замечательно…

Я шептал эту успокоительную чушь, пока меня не накрыло. Опасность миновала, и началась реакция. Я в один момент почувствовал себя чертовски старым и уставшим какой-то вековой что ли усталостью. Тело стало ватно-деревянным, а во рту пересохло. Силы покидали меня, как воздух покидает лопнувший мыльный пузырь. На последнем, что называется, издыхании я взял Грацию за талию и, ни слова не говоря, увлек в спальню, где, не раздеваясь, рухнул с ней на кровать. Там я крепко обнял ее, прижался к ней и провалился в бессилие. Поняв, наверно, что со мной происходит, она тихо лежала рядом и лишь нежно гладила меня рукой по голове.

Потом я, прорвавшись через бессилие, прошептал ей на ухо:

– Я тебя люблю… Серьезно.

– Я знаю, так же шепотом ответила она и поцеловала меня в лоб.

Потом я уснул, счастливый.

Мне приснился тот самый остров, который был моим наваждением чуть ли не с самого детства. Я стоял и смотрел на костер, а сзади кто-то нашептывал мне что-то очень важное на ухо, но как я ни старался, не смог запомнить ни одного слова, словно они загружались в меня, минуя сознание.

– Когда придет время, ты вспомнишь все, и это тебя спасет, – сообщил голос на прощанье, и я проснулся.

Рядом мирно посапывала Грация. Она спала. А я лежал и смотрел на нее. Я был счастлив и совершенно спокоен. А еще я был уверен, что мне ничто не угрожает. Эта уверенность меня радовала: ведь если даже мне предстояло умереть в самом ближайшем будущем, страх смерти не отравлял мои последние дни.

Тем временем Грация сладко потянулась и открыла глаза.

– Я хочу есть, – сказала она.

Я тоже был голоден.

Наскоро приведя себя в порядок, мы отправились в лучший в округе ресторанчик, – вполне, кстати, приличное заведение, где можно вкусно поесть без переплаты за понты, – заказали еду и бутылку хорошего вина. Мы если, пили, разговаривали о всякой ерунде… А потом вернулись домой, приняли душ и занялись любовью. Медленно, не спеша, наслаждаясь каждым движением… Мы вели себя так, будто впереди у нас была вечность или абсолютное ничто. Не договариваясь, мы игнорировали реальность, как игнорируют ее торчки, чей кайф и есть уход от реальности, за который они готовы платить своей, да и чужой жизнью. Вот только кайф этот не столько панацея, сколько ловушка, причем совсем не по тем причинам, которые приводят в виде антинаркотических доводов всевозможные борцы с кайфом, а потому, что кайф этот носит временный характер. И когда приходит время, приходится возвращаться в реальность, чтобы, избегая хищников и кайфоломов, найти новый пропуск в мир игнорирования. Понимание временности кайфа с перспективой последующей ломки и тошноты от трезвой реальности заставляет многих людей отказываться от употребления наркоты. И если когда-нибудь будет изобретен наркотик, который будет переть до самой смерти без подзарядки, я уверен, чуть ли не весь «Муравейник» хлынет сюда, за Желтую стену, чтобы приобщиться к вечному кайфу.

Нам с Грацией надо было возвращаться к реальности. Я взял это неприятное дело на себя.

– Надо бы рассказать все Лене, – сказал я, когда мы встали с постели. – Ты не против?

– Теперь уже нет.

– Тогда я ей звоню.

– Звони.

Я позвонил, и она примчалась чуть ли не в то же мгновение.

– Ну, рассказывай! – выпалила она с порога.

– Не будь такой шустрой, – крикнула ей из кухни Грация, – у меня еще чай не готов.

– К черту чай!

– Ну уж нет.

– А давайте совместим приятное с полезным, – вмешался я в их диалог. – Сядем на кухне и спокойно за чаем все обсудим. Пойдем.

«Пойдем» адресовалось уже Лене.

– Ладно, рассказывай уже, раз ей невтерпеж, – разрешила Грация, когда мы пришли на кухню.

Я подробно и обстоятельно рассказал дамам о своем визите к управляющим смерти, как, оказывается, в особом отделе окрестили тех людей.

– Короче говоря, они тщательно отбирают своих кандидатов, которым потом устраивают нечто вроде посвящения, в результате которого у них едет крыша. Пока все, – закончил я рассказ.

– И что теперь? – спросили меня в один голос женщины.