Проблемы были. Совершенства нет ни в чём. Шёл сильный дождь, молнии безжалостно рассекали небо, ров заполнялся водой, грязь замедляла казнь. Те евреи, что остались в сознании, особенно женщины с детьми, пытались бороться, пока их подталкивали к скользкой канаве. Они видели, как солдаты укладывали тела и тут же понимали, что происходит. Йоахим фон Аугсбург решил, что у заключённых слишком много времени думать, и это только продляет муки. Когда очередная партия стала кричать, он достал свой парабеллум Люгера и застрелил женщину с ребёнком, пока не распространилась паника. Их тела сползли по склону в окровавленные руки украинских рекрутов. Там, через вязкую жижу из грязи, крови и испражнений, трупы оттащили к месту упокоения. В очередной раз оберфюрер Йоахим фон Аугсбург учил других собственным примером. Подчинённые приняли руководство к действию. Малейший всхлип сопровождался выстрелом в основание черепа. Одежда солдат насквозь пропиталась брызгами крови, мозговым веществом и осколками костей, что дурно влияло на общий настрой. По крайней мере, присутствие немецких офицеров не давало им распускать сопли. Для психического здоровья людей, ответственных за проведение казни, это было бы губительно.

Нужно признать, два часа выдались непростыми для всех, к тому же погода ни к чёрту. Всё шло к тому, что ещё один слой тел аккуратно заполнит пустующий угол прямоугольного рва, и можно будет закончить дело уже без офицера Аугсбурга. Он был измотан, эмоционально выжат, к тому же замерз и хотел есть. В особняке мэра его ждал ужин с женой и двумя маленькими дочерьми. Все шло чётко по плану. То там, то тут случались мелкие неувязки, но разбираться с ними должен Мантас, державший зонт верный литовец. Что же до самого оберфюрера, оставалось лишь сделать запись в книге учёта, чтобы должным образом зафиксировать событие в документах Третьего рейха.

Удовлетворённый своей службой Гитлеру, он глубоко вздохнул, расстегнул длинный кожаный плащ и повернулся к лимузину «Мерседес». Не успел оберфюрер сделать двух шагов, как выкрик на ломаном немецком помешал ему сесть в машину. Толстощёкий солдат подбежал к фон Аугсбургу, отдал честь, вытянулся по струнке и надрывающимся от страха голосом сообщил, что остался ещё один грузовик, полный людей.

– Господин командующий, грязь и упавшее от удара молнии дерево помешали грузовику следовать за конвоем. Ещё сорок или чуть больше жидов и всё. Они прятались в подвале сгоревшей синагоги. Вода выгнала крыс на поверхность. Их отловили наши ребята из карательных отрядов. Это ерунда, мы сами их прикончим. Не стоит Вам пропускать ужин.

Значит, этот идиот решил, что дело пустяковое. Как можно забыть про целый грузовик полуживых евреев? И сказать ему теперь, в этот поздний час, после того как работу за целый день уже забросали метром земли. Симметрия, которой так гордился офицер СС Аугсбург, была нарушена из-за чужой некомпетентности. Он нахмурился и потянулся за парабеллумом.

И что мне теперь делать с четырьмя десятками жидов? Попросить прежних сто двадцать подвинуться ради братьев своих? Невысказанная мысль сопровождалась резким желанием кого-нибудь пристрелить. Ради примера. Как наказание за тупость. Но ведь это же украинцы, никуда негодный подвид. А остальные – раболепные прибалты, жаждущие натравить немцев на русских. Он хорошо понимал ситуацию и с радостью подписал бы контракт с дьяволом, лишь бы заполучить в своё распоряжение дюжину бойцов штурмовых отрядов. Вырисовывалось несколько вариантов, и все требовали времени. Но было поздно, а лучший выход – самый простой. Оставить грузовик работать на всю ночь, пусть углекислый газ сделает своё дело, а утром вырыть новую канаву. Конечно, можно приказать солдатам копать ров всю ночь и избавиться от тел, пока он спал. Однако отдать им на откуп такую работу было не в характере оберфюрера. Он справился с гневом, не желая впускать его в личную жизнь, и принялся проговаривать указания вслух, когда звук приближавшегося транспорта прервал поток его мыслей.

Всё верно. В жизни человек редко получает, что хочет. Иногда даже простые объятия членов семьи или поцелуи любимых оказываются недоступны. Эсэсовец Йоахим фон Аугсбург хотел отпустить украинца, забыть на время о работе с её неудовлетворительными результатами и, обойдя растущую лужу, сесть в лимузин. Мантас, предвидя желания начальника, аккуратно открыл дверь, продолжая держать над его головой зонт. Но, когда литовец уже занял водительское кресло, мотоцикл DKW с коляской перерезал путь и остановился в свете фар. Пока Мантас включал дворники на лобовом стекле, фон Аугсбург, не теряя хладнокровия, опустил боковое. Он разглядел оснащённую пулеметом коляску и стоящего в ней солдата специального карательного отряда СС со «шмайссером» в руках. Это было не просто военное транспортное средство. Курьер, уполномоченный доставлять секретные распоряжения из центрального штаба фашистов. Оберфюрер наблюдал, как мотоциклист сошёл на землю и пробирался сквозь мёрзлую жижу.

– Heil Hitler!

Молодой унтерштурмфюрер СС встал по стойке смирно, вытянул правую руку на уровне глаз и распрямил ладонь. Он подождал, пока вышестоящий офицер выйдет из «мерседеса», затем произнёс ответное приветствие.

– Sieg Heil.

Мантас выскочил из автомобиля в самую грязь и открыл зонт. Курьер расстегнул кожаную сумку, достал цилиндр и передал его офицеру фон Аугсбургу.

– Сэр, Вам необходимо безотлагательно проследовать со мной на аэродром. Самолет до Берлина ждёт. Русские вторглись на территорию Прибалтики. Они уже здесь вместе с партизанами. Времени очень мало.

Фон Аугсбург достал бумаги из цилиндра, надел очки, приблизился к фарам «мерседеса», опустился на одно колено и стал читать. На подписи рейхсфюрера СС, одного из руководителей Национал-социалистической партии, стояла печать с фашистской свастикой. Вариантов не было. Он должен улететь в Берлин, не оставив после себя ни записей, ни свидетелей. Однако дата отъезда странным образом не значилась.

– Я не могу уехать немедленно. Это невозможно! Я не брошу жену и дочерей. Что мне прикажете делать здесь? Смести мусор под коврик и сбежать? И где Вы увидели «безотлагательно»? В моих инструкциях об это ничего не сказано.

Голос выдавал едва сдерживаемый гнев, но за рамки приличий Йоахим фон Аугсбург не вышел. Курьер молча стоял, уже не так вытягиваясь по струнке, и дождь барабанил по его брезентовому плащу. Унтерштурмфюрер ждал своей очереди говорить, соблюдая субординацию и сознавая, что повлечет за собой проявленное неуважение к оберфюреру СС.

– Сэр, я не имею права читать Ваши предписания. Моя задача уведомить Вас, что сегодня вечером самолёт в Вашем полном распоряжении. Мои устные инструкции и выраженные опасения исходят непосредственно от обер-лейтенанта люфтваффе Риттера. Жду Вашего приказа!

Унтерштурмфюрер снова вытянулся по стойке смирно и отдал честь в знак уважения к высшему руководству. Йоахим фон Аугсбург знал, что обер-лейтенант Риттер очень серьёзный офицер, к тому же добрался до высших чинов ещё достаточно молодым. Берлин ждал. Но сначала нужно закончить дело. Ничего трудного, хотя и немного грязно. Это противоречило его собственному стилю, но кое-что приходится проглатывать не прожевав.

– Да, да, мой юный унтерштурмфюрер. Sieg Heil. Разместитесь пока там и поставьте пулемёт возле хозяйственного тента. Ждите моих приказов. Разбудите напарника. Пусть держит палец на спусковом крючке.

Йоахим фон Аугсбург решил свою дилемму. Он всегда умел думать на ходу, даже когда говорил или слушал других. В этом был его талант, благодаря которому он мог выстраивать логические цепочки не отрываясь от дел. Этот особый дар очень помогал ему. Он повернулся к Мантасу и велел поставить «мерседес» в тридцати метрах от хозяйственного тента, передними фарами к сосновой роще.

– Заведи мотор и оставь его так. Затем иди к грузовику и скажи водителю выезжать из леса. Пусть сдаст к тем деревьям, что освещены фарами. Вон там, рядом со рвом. Schnell, Schnell. Выпустите жидов. Выгоняйте их наружу. Стреляйте в живых, и не тратьте патроны на мёртвых. Пошевеливайтесь. В такую погоду на улицу и собак не выгоняют.