Марфа весьма резонно говорила послам:
– Сын мой не в совершенных летах, да и Московскаго государства всяких чинов люди измалодушествовались: дав свои души прежним государям, не прямо служили… Видя такие прежним государям крестопреступления, позор, убийства и поругания, как быть на Московском государстве и прирожденному государю государем? Да и потому еще нельзя: Московское государство от польских и литовских людей и непостоянством русских людей разорилось до конца, прежние сокровища царские, из давних лет собранные, литовские люди вывезли, и кому повелит бог быть царем, то чем ему служилых людей жаловать, свои государевы обиходы полнить и против своих недругов стоять? Нет нашего согласия.
Послы уверяли, что Михаилу Федоровичу нечего опасаться чего-нибудь подобного, потому что теперь люди Московского государства «наказались и пришли в соединение… Архиепископ Феодорит со освященным собором и боярин Федор Иванович и весь царский синклит со многими слезами моляще государыню на многи часы». Когда это не помогло, использовали последнее средство: взяли иконы и стали молить Марфу, говоря, что сам Бог повелел избрать ее сына царем, отказ же вызовет его гнев. Только после, этого мать благословила Михаила на царство Феодоровской иконой Божией Матери.
Из Костромы Михаил с матерью уехал в Ярославль. Оттуда он писал земскому собору о своем соглашении на избрание, а также о том, чтобы ему все «верой и правдой служили». Земский собор отвечал, что люди со слезами благодарят Бога, молятся о царском здоровье и просят его скорее приехать в Москву: «тебе бы великому государю нас сирых пожаловать быть в царствующий град поскорей».
Но Михаил не торопился в Первопрестольную. Лишь 16 апреля царь «пошел» к Москве, ведя переписку с собором, а также с боярами, которые доносили, что приготовили для государя комнаты царя Ивана, да Грановитую палату, а для матери его хоромы в Вознесенском монастыре, где жила царица Марфа; «тех же хором, что государь приказал приготовить, отстроить нельзя – денег в казне нет, плотников мало, палаты и хоромы все без кровли, мостов, лавок, дверей и окошек нет – надобно делать все новое, а лесу пригодного скоро не добыть».
«Кроткий и безответный отрок» ответил довольно сурово: «по прежнему и по этому нашему указу велите устроить нам золотую палату царицы Ирины, а матери нашей – хоромы царицы Марии; если лесу нет, то велите строить из брусяных хором царя Василия».
Когда царь прибыл к Троице-Сергеевской лавре, к нему явились дворяне и крестьяне, ограбленные казачьими шайками, бродившими около Москвы. Михаил Федорович объявил послам от собора, что он с матерью дальше не поедет и по этому поводу писал боярам и собору в Москву, что, если «грабежи и убийства не уймутся, то какой от Бога милости надеяться?» Пришлось боярам и Собору срочно наводить хотя бы видимость порядка.
Некоторые грамоты царя показывают, что уже в то время Михаил не был просто игрушкой в руках бояр, не был человеком слабым, малодушным и безвольным, а, напротив, четко осознавал свои права и обязанности. В грамоте от 8 апреля 1613 года он писал боярам, что в Москве «хлебных и всяких запасов мало для обихода нашего, того не будет и на приезд наш. Сборщики, которые посланы вами по городам для кормов, в Москву еще не приезжали, денег ни в котором приказе в сборе нет… и на наш обиход запасов и служилым людям на жалованье денег и хлеба сбирать не с кого… чем нам всяких ратных людей жаловать, свои обиходы полнить, бедных служилых людей чем кормить и поить, ружникам и оброчникам всякие запасы откуда брать?» Мимоходом Михаил не преминул отметить, что не напрашивался на престол: «учинились мы царем по вашему прошению, а не своим хотеньем, крест нам целовали вы своею волею».
Наконец, 2 мая совершился торжественный въезд Михаила Федоровича в Кремль. Люди, от мала до велика, вышли за город навстречу государю. Прибыв в Москву, он отправился через Красную площадь в Кремль. У Спасских ворот его встречали крестным ходом с главными государственными и церковными реликвиями. Затем он молился у гробниц русских царей в Архангельском соборе и вместе с матерью слушал молебен в первопрестольном Успенском соборе, после чего всяких чинов люди подходили к царской руке и здравствовали великому государю.
В том же Успенском соборе 11 июля Михаил Федорович венчался на царство. На другой день, во время празднования именин царя, Пожарский был пожалован в князья, а Кузьма Минин – в думные дворяне.
Михаил Федорович не отпустил из Москвы выборных земских людей до 1615 года, когда их заменили вновь избранные. Земский собор в течение десяти лет, с 1613 по 1622 годы постоянно находился в Москве, а после постоянного собора уже не было, но соборы созывались часто и длились долго. Эти соборы не только не уменьшали значения царской власти, но и напротив, ее закрепляли.
Личность самого государя Михаила Федоровича, в высшей степени симпатичная, своим обаянием способствовала укреплению царской власти и идеи самодержавия. При нем был введен новый титул «самодержца», а над головами орла вырезаны короны. Царь Михаил Федорович был человек мягкий, добрый. Своими душевными качествами он производил на народ самое выгодное впечатление.
Существует распространенное мнение, что вследствие молодости и неопытности юного царя страною до 1619 года фактически правили инокиня Марфа и её родня. Это опровергается рядом документов: государственные дела вершились, в основном, по указке находившегося в польском плену отца царя, митрополита Филарета, который нашел способ наладить верную связь с сыном и супругой. К тому же, как уже говорилось, первые годы правления Михаила прошли при постоянной работе земских соборов.
Главной заботой была ликвидация военной опасности. Поэтому сразу же были посланы войска против поляков под Смоленск, против шведов под Новгород, а на юг под Астрахань против Заруцкого.
Если шведы и поляки были внешними врагами России, то Заруцкий с Мариной Мнишек стали центром притяжения всех враждебных Михаилу внутренних сил. Обосновавшись в Астрахани, Заруцкий рассылал грамоты казакам, в которых призывал идти в поход на Москву с целью захвата престола для сына царя Дмитрия Ивана.
В ответ из Москвы во многие города и центры казацкой вольницы были посланы грамоты, рассказывающие о новом законном цape Михаиле и злодействах и беззакониях Заруцкого и еретичестве и «воровстве люторки Маринки». Вместе с грамотами – что было значительно важнее – казакам было послано царское жалование, провиант, одежда и прочее.
В итоге многие казацкие отряды перешли на царскую службу, а самого Заруцкого вместе с Мариной и ее четырехлетним сыном Иваном отправили в Москву. Заруцкому отрубили голову, Марину заточили в башню Коломенского Кремля, где она через несколько лет и скончалась в безвестности, а «воренка Ивашку» публично повесили.
Казнь четырехлетнего ребенка ни в коей мере не украшает правление Михаила Федоровича, но тогда слово «гуманизм» еще не было известно. Самого царя в таких же летах отправили в ссылку, несколько раз жизни его угрожала реальная опасность. Помиловать сына коронованной когда-то полячки означало сохранить очаг новых заговоров и продолжение смут и междоусобиц. Смертью одного ребенка обеспечивалось спокойствие и благополучие целого государства, а Достоевский в то время еще даже не родился.
Если на юге к осени 1614 года обстановка стабилизировалась, то на севере воровство и грабежи только усилились. Выжигались целые деревни, десятки людей погибали от пыток и мучений. Поскольку «ворами» являлись свои же русские люди, то было решено послать против них не войска, а духовенство и авторитетных представителей разных чинов. Эти меры оказались эффективнее оружия – на русской земле воцарилось относительное спокойствие.
Однако разоренной стране не хватало собственных средств для борьбы с внешними врагами. Правительство Михаила послало ко дворам дружественных держав посольство. Роль посредника в переговорах России со Швецией взял на себя английский король Яков I, и в феврале 1617 году был подписан Столбовский мирный договор.
