Когда картошка сварилась, бабушка хотела пригласить гостя отужинать, но он уже спал или сделал вид, что спит. А наутро он и вовсе исчез. В прямом смысле. Ни соседи его не видели, ни следов на снегу не осталось. А чугунок оказался доверху полон горячей картошки. Мало того, с этого дня жизнь семьи переменилась к лучшему. Их позвали жить в Ермоловку (40 км от Пензы в сторону Тамбова) – там была картошка. Мама прошла вместе со всеми 80 километров пешком от Усть-Узы до Ермоловки. В чем душа держалась у шестилетнего, страдающего от хронического недоедания ребенка! Но дошла.

– Кто был этот дядя, мама? – опять спросила она мою бабушку.

– Святой, доченька, – ответила ей мать, – наш святой…

В 43-м приехал на побывку брат Фёдор (Ханяфи). Недолго он был, всего несколько дней. Мама запомнила руки брата, большие, сильные: он поднял её под самый потолок:

– Шурочка моя! Как же я тебя люблю!

Брат рассказывал старшим сестрам моей мамы, как был в плену у немцев, и что его, как партизана, зверски пытали, истязали, и что ему чудом удалось бежать. Он сказал, что больше никогда не попадет в плен, потому что теперь носит с собой гранату – на самый крайний случай.

И он опять уехал туда, за линию фронта… Я помню пожелтевшую фотографию, на которой мой дядя, улыбающийся, с папироской в зубах, в гимнастерке с медалями на груди позирует на фоне леса вместе с группой своих товарищей. Один из них – в центре – в белой рубахе, с развернутым аккордеоном, в шляпе, особого тирольского покроя, какие у нас никогда не носили… На обороте фотографии – записка простым карандашом, который позднее (и, видимо, не раз) обводили тоже то простым карандашом, то химическим… В ней дядя сообщает своей маме, что его забросили в Польшу и теперь он будет вести борьбу с врагом здесь. И ещё о том, что с ним всё в порядке, что он любит маму и сестер. Судя по фотографии она была сделана летом, по крайней мере – в теплое время, самое позднее – в сентябре и датирована 1944г. Это была последняя (по крайней мере – известная мне) весточка от Федора Васильевича Улубикова.

В конце февраля 1945 года дед Хасян, проживавший по адресу г. Ленинград улица Декабристов дом 11 квартира 11, обратился с запросом об исчезновении сына. Ничего более странного я не читал. В запросе написано, что Улубиков Федор Васильевич был призван в армию 26.02.1945 Дзержинским РВК г. Ленинграда и тут же (запрос датирован февралём!) исчез, связь с ним утеряна и писем от него не было. Какие письма, если в феврале всего 28 дней?! Что за бред? Для чего всё это было составлено и написано? Почему партизан-разведчик, гроза фашистских оккупантов даже в книге памяти Ленинграда (том 6-ой, страница 598) упомянут как пропавший без вести простой красноармеец?

Если бы его оклеветали и назвали «врагом народа», если бы НКВД официально арестовало его, то должны были бы иметься документы по этому поводу… Но их нет! Нет! Я не сомневаюсь в том, что его убили. Но пока что я очень сомневаюсь в том, что его убили именно немцы….

У меня есть копия именного списка безвозвратных потерь Телегинского райвоенкомата Пензенской области (под грифом «Секретно») 1946 года за подписями майора Несвита и ст. лейтенанта Климова. Единственная фамилия, на которой нет печати «пропал без вести», а есть надпись «не числится, нет военного адреса части» – фамилия моего дяди. Я обратился в архив министерства обороны и получил официальный ответ. Мой дядя принял партизанскую присягу и сражался с фашистами в составе 11-ой Волховской партизанской бригады с 15 января 1942 года по 24 марта 1944 года. 20 сентября 1943 года он был награжден медалью «За оборону Ленинграда», а 16 марта 1944 года – медалью «Партизану Отечественной войны» Первой степени. Нашлись документы, в которых значится, что призван он был Дзержинским райвоенкоматом 7 февраля 1945 года, а непосредственно перед этим якобы находился по адресу г. Ленинград ул. Дзержинского дом 6 (общежитие). Далее 16 февраля 1945 года из 36-ой запасной стрелковой дивизии он направляется в 204-ый запасной стрелковый полк. 23 февраля Улубиков прибыл в полк, а 3 марта – выбыл оттуда в 122-ой стрелковый корпус. Других сведений о нем в архиве нет, поскольку в архивах этого корпуса он не значился нигде ни одного дня.

Из всего этого получается, что в феврале 45-го мой дядя не пропадал без вести и, по крайней мере, 3 марта был еще жив! При этом: архив минобороны не сообщает ни слова о том, что он воевал в Польше. А он там точно воевал, поскольку есть фотография с его собственным свидетельством об этом факте: на ней рядом с дядей люди, одетые явно не по-русски и не по-советски.

Из полученной информации я постарался выжать всё возможное. Начну с 122-го стрелкового корпуса. На начало марта он находился в Латвии и участвовал в кровопролитных боях. Предположим, дядя действительно направился туда третьего марта. 1 марта 1945 г. 122-й стрелковый корпус состоял из 56, 85 и 201-й стрелковых дивизий. Однако, 5 марта 1945 г. из состава корпуса вышла 56-я стрелковая дивизия, одновременно корпусу была подчинена 51-я гвардейская стрелковая дивизия. 12 марта 1945 г. из состава корпуса вышли 51-я гвардейская и 201-я стрелковые дивизии, а в корпус возвратилась 56-я стрелковая дивизия. С 26 марта 1945 г. корпусу была подчинена 332-я стрелковая дивизия. При такой чехарде с составом корпуса уследить за тем, кто в него прибыл и тут же успел погибнуть, учитывая кровопролитные бои, очень сложно, если вообще реально в боевой обстановке.

Федор Улубиков был награжден в марте 44-го медалью «Партизану Отечественной войны» 1-й степени. Эта медаль до 1974 года была единственной медалью СССР, имевшей 2 степени. В чём разница? Медалью второй степени награждено значительно больше людей – на 14 тысяч больше. Вторая степень давалась за «личное боевое отличие в выполнении приказов и заданий командования». А первая – «за особые заслуги в деле организации партизанского движения», а также «за… выдающиеся успехи в партизанской борьбе». В остальном слова в статутах медалей совпадают. То есть, мой дядя отличился не просто личной храбростью, а, как минимум, инициативой, если не прямым руководством в проведении каких-то боевых партизанских операций! Естественно, что попал он в Польшу именно потому, что являлся специалистом в своем боевом деле, скорее всего, как минимум, владел всеми видами огнестрельного оружия и навыками подрывного дела. Всё логично. Но в таком случае абсолютно нелогично, что его вдруг призывают в армию простым стрелком, как желторотого восемнадцатилетнего юнца из, извините за выражение, глухой деревни. У него за плечами трехлетний уникальный опыт ведения боевых действий в сложнейших условиях вражеского тыла, когда тебя некому прикрыть ни справа, ни слева, и нет у тебя ни танков, ни тыла, ни артиллерии, ни авиации… Очень, очень странно.

К сожалению, при жизни деда я не успел (мне было 14 лет) догадаться спросить его ещё об одном: зачем он вдруг начал искать сына через военкомат, если в феврале 45-го они оба на самом деле находились в Ленинграде в нескольких городских кварталах друг от друга: улица Дзержинского (ныне Гороховая – это буквально рядом с улицей Декабристов)? И вообще: зачем моему дяде понадобилось ночевать в каком-то рабочем общежитии, когда рядом папина совершенно пустая квартира??? Видимо были некие причины, независящие от них. Или же… на самом деле всё обстояло совершенно иначе. Как именно? Предположим, дядю убили нквдэшники: без предъявления обвинений, без следствия и суда. Просто убили и всё. А потом… начали выдумывать документы и призыв в армию, и пропажу без вести простого рядового какого-то там корпуса у чёрта на куличках, а не военспеца, кем он на самом деле был к тому времени…

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».