– Будьте предельно аккуратны. Никаких новых штучек, только проверенные средства. Если ребенок пострадает, я вас размажу, – Павлов стоял перед тремя серьезными людьми.

Хрупкая на вид девушка сказала:

– Мы уже посмотрели, как она живет и с кем. Вывезти ее несложно – просто отключим ее сестру, сигнализация в доме просто смешная. Вот только там собака, немецкая овчарка – вы не против, если мы ее нейтрализуем?

– Нет, дохлых псин нам не нужно. Что там насчет ее вечерних прогулок?

– Можно, – кивнул высокий человек с тонкой бородкой. – Она часто делает покупки тут. – Он указал на развернутую на столе карту.

– Хорошо, – согласился Павлов. – Как там у вас с оборудованием?

– Порядок, – сказал третий «серьезный человек», молодой брюнет. – Нам будет нужно всего полчаса на все, генные и прочие карты этой дамочки у нас уже есть. Не бойтесь, мы ведь такое уже раз пятьдесят проделывали.

– Но не с беременными, – подчеркнул высокий.

– Слушай, я врач в пятом поколении, – снисходительно ответил брюнет. – Знаю что делаю.

– Скажите, – девушка посмотрела на Павлова. – Это опять кто-то хочет вернуть жену, да?

– Все так, – признался тот. Своим подчиненным он не любил врать без особой надобности. – Радуйтесь, что воссоединяете семьи.

– Шутку поняли, – улыбнулся брюнет. – Оплата такая же?

– Получите больше на двадцать процентов, если будет с ней нежны и заботливы, – Павлов повернулся к выходу. – Я потом посмотрю запись.

– Это что? Его родственница? – тихо спросил у своих коллег высокий человек.

Павлов ждал их. Сидел в комнате, где десятки раз видел, как его подчиненные орудуют над «клиентами». Десятки раз он наблюдал одну и ту же процедуру. Все так же. Все «клиенты» оставались такими, как и раньше, просто что-то забывали. Забывали избирательные эпизоды, незаметно для себя. Их всегда ждали заботливые родственники, решившиеся на такую рискованную и подпольную процедуру ради их же добра. Чаще «клиентами» становились люди, пережившие что-то особо тяжелое или трагическое. Иногда к Павлову попадали и совсем иные. Их приводили сюда отнюдь не взволнованные близкие, а хмурые личности в невыразительной одежде. За таких платили особенно хорошо – при развитии современной криминалистики легче было просто «подправить» память, чем избавляться от трупов.

Павлов нервно выкурил уже пятую сигарету – это случалось с ним редко. Группа опаздывала на пятнадцать минут. Патрульных, которые могли прицепиться к ним, Павлов не боялся – у каждого из группы были спецпропуска и лицензии скорой помощи. Заторов на дорогах тоже можно было не опасаться – час пик давно прошел. Неужели что-то не так пошло?

Он в очередной раз про себя крепко выразился о Романе Скорых, который таким подлым образом решил вернуть себе жену. Старик закашлялся и вышвырнул сигарету в мусорную корзину, та лишь недовольно зажужжала – слишком мало мусора ей скормили.

В очередной раз он начал подумывать, как бы отплатить Роману, но потом вовремя одергивал себя – нельзя, он сделает только хуже чем есть. Возможно, Павлову впервые стало стыдно за свои действия, а вернее – за слабость. Ведь мог же он спокойно выгнать Романа, но этот паскудник вспомнил о том старом обещании, которое действовало уже сорок лет. «Дурак, старый дурак ты, – подумал Павлов. – Хочешь умереть честным, никогда не нарушающим данное однажды слово. Замечательно. Тебе за это нужно памятник поставить».

Размышления были прерваны вошедшими. Их было трое. На руках у брюнета, бережно завернутая в теплое одеяло, лежала рыжеволосая женщина двадцати пяти лет, именно такая, какой Павлов видел ее три года назад, когда был на свадьбе Романа и ее, Ирины. Тогда еще отец Романа был жив и все рассказывал Павлову, какой талантливый у него сын, какая замечательная у него молодая невестка.

Павлов молча смотрел на вошедших.

Брюнет уверено кивнул и сказал:

– Вот, все как нужно сделали – один пшик из баллончика и я уже героически несу прекрасную девушку к выходу.

– Давай, герой, на стол ее. Время, – поторопил его высокий парень. – Мы все видели, как она невзначай потеряла сознание, а ты ее красиво понес на свежий воздух.

Павлов молча подошел поближе и смотрел, как его подчиненные проворно снимают с Ирины верхнюю одежду, ставят над столом биосканер и настраивают датчики.

– Проблемы были? – спросил Павлов.

– Нет. Начальство того торгового центра ведь к нам тоже когда-то обращалось. Понимающие люди. Их камеры даже не смотрели в ту сторону.

– Ах да, эти, – вспомнил Павлов, не отрывая взгляда от Ирины.

Его подчиненные лишь скромно заулыбались, заметив, как их почтенный старец смотрит на девушку, и продолжали настраивать аппаратуры.

На рыжие кудри надели тонкую сетку, на закрытые глаза положили мягкие диски, тонкие, белые пальцы вложили в контактную ткань.

– Эй, цепочку ее сними, – указала девушка, ставшая за биосканером. – Фонит немного. Я плохо вижу ток крови, да и за плодом мне нужно смотреть в оба.

Павлов остановил порыв высокого парня и сказал:

– Я сам.

Тот лишь пожал плечами и отступил к брюнету, который одел уже на свою голову нейроанализатор.

Павлов опёрся о край стола и наклонился над Ириной, стараясь не дышать. Его конечно больше волновала не цепочка – больше был нужен повод, чтобы дотронутся до кожи девушки. Брюнет бережно, двумя руками, приподнял ее голову. Несколько секунд подчиненные с нескрываемым любопытством наблюдали, как их начальник осторожно провел кончиками пальцев по бледноватой щеке девушки. Потом снял с ее шеи тонкую серебряную цепочку. Брюнет, с легкой улыбкой, включил нейроанализатор и сказал:

– Ну, давайте аккуратненько, подключайте меня к ней.

Павлов со смешанными чувствами отошел от стола. В руке он держал еще теплую цепочку с простым камнем – малахитом-змеевиком. Руки все еще дрожали, хотя в таком возрасте это и не удивительно. Давно он не чувствовал себя так, как теперь.

Ему показалось, что он одновременно испытывает и жалость к девушке, и стыд к себе. А может, это просто были последние капли того, что некогда казалось неисчерпаемым источником. Последняя старческая симпатия к молодой женщине, которой, именно благодаря Павлову, сейчас старательно «промывают» мозги. Или все-таки – просто последний проблеск влечения?

Бросив взгляд на хлопочущую над Ириной группу, он положил цепочку в карман и с облегчением вздохнул. Это останется с ним, как память.

Теперь он знал точно, что не будет ничего предпринимать.

Он никогда не сомневался в работе своих подопечных. В них можно было быть уверенным. Лучше них в этом городе никто не работал.

Павлов знал, что Ирина очнется в своей машине рядом с домом, где она и Роман успели прожить почти три года. Она очнется с четкими мыслями, с чувством горечи и понимания, она помедлит несколько минут и потом выйдет из машины. Она возьмет себя в руки и взойдет на крыльцо и откроет двери. Она увидит Романа, и ни о чем не подозревая скажет, что ошибалась, что нельзя теперь, в наше время идти на поводу у старых обычаев, что она понимает стремления Романа и ничего не имеет против Анны. Все закончится хорошо. Их семья будет дружной. Ребенок Ирины родится в положенный срок и будет здоровым. Роман никогда не заикнется о том, что просил у Павлова. Он будет искренне любить своих жен. У них будет еще трое детей. Они будут воспитываться сообща и уж точно никогда не узнают о том, что когда-то давно, один старик фактически сделал их жизнь именно такой.

Что ж, подумал Павлов, надеюсь, что именно так все будет. Иначе, зачем было все это затевать?

Сколько себя помню, я часто задавался одним и тем же вопросом. Проходили годы, а я все не мог честно ответить самому себе – почему сорок лет назад я решил стать пилотом и пошел в Лётную академию. Да, окружающим я мог еще что-то там плести о романтике полета и прочем, но самого себя ведь не обманешь. Нет, мне, конечно, нравится летать, но вот все остальное…