Современники были в восторге от Анны. Один из них писал:

«Это была прекрасная душа в прекрасном теле. Она, как по наружности, так и в обращении, была совершенным отца подобием, особенно в отношении характера и ума, усовершенствованным ее исполненным доброты сердцем».

Действительно, внешне Анна была похожа на отца, который в молодости был хорош собою. В записках одного из иностранцев читаем:

«Старшая же принцесса вылитый портрет царя-отца, слишком экономна для принцессы и хочет обо всем знать… Даже ростом, для женщины тогда довольно высоким, она на него походит…»

Сохранился и другой отзыв – голштинца графа Басевича, который писал в своих знаменитых «Записках»:

«Анна Петровна походила лицом и характером на своего августейшего родителя, но природа и воспитание все смягчило в ней. Рост ее, более пяти футов, не казался слишком высоким при необыкновенно развитых формах и при пропорциональности во всех частях тела, доходившей до совершенства. Ничто не могло быть величественнее ее осанки и физиономии, ничто правильнее очертаний ее лица, и при этом взгляд и улыбка ее были грациозны и нежны. Она имела черные волосы и брови, цвет лица ослепительной белизны и румянец свежий и нежный, какого никогда не может достигнуть никакая искусственность; глаза ее неопределенного цвета и отличались необыкновенным блеском. Одним словом, самая строгая взыскательность ни в чем не могла бы открыть в ней какого либо недостатка. Ко всему этому присоединялись проницательный ум, неподдельная простота и добродушие, щедрость, снисходительность, отличное образование и превосходное знание языков отечественного, французского, немецкого, итальянского и шведского. С детства отличалась она неустрашимостью, предвещавшею в ней героиню, и находчивостью».

По всему Анна была завидной невестой на брачном рынке царственных особ. Елизавете Пётр сразу предназначил в женихи французского короля: сохранив о своей поездке во Францию самые приятные воспоминания, он понимал, что кокетливая и обворожительная Елизавета просто создана для Версаля. Но принимать какие-то решения относительно Анны не торопился. Хотя руки Анны Петровны добивались наследные принцы Испанский и Прусский, герцоги Шартрский и Голштинский.

Последний – Карл-Фридрих – был, между прочим, родным племянником шведского короля Карла XII и мог со всем основанием претендовать на шведский престол. Собственные же владения герцога стали добычей Дании, и пока он был вынужден искать приюта в России в надежде с ее помощью получить, как минимум, обратно свой Шлезвиг. Но и стать королем Швеции тоже, разумеется, был не прочь.

В 1718 году скончался бездетный Карл XII, шведский престол должен был достаться сыну старшей сестры короля, герцогу голштинскому, но он был отвергнут шведами и корону, с ограничением власти, шведские государственные чины предложили Ульрике-Элеоноре, младшей сестре Карла XII.

Петр Великий полагал, что, имея в своих руках законного наследника шведского престола, он скорее добьется выгодного для России мира. Расчеты эти вполне оправдались; не сбылись только надежды герцога, хотя Петр І и дал повеление Брюсу и Остерману заключить мир со Швециею только при условии, чтобы шведы признали Карла-Фридриха наследником королевского престола и обещали восстановить его, при помощи России, во владении герцогством Шлезвиг.

Шведы не хотели и слышать об этом и только по усиленному настоянию Петра Великого предоставили герцогу титул королевского высочества. Даже страх перед русским оружием не смог заставить шведский парламент согласиться на неугодного им короля. Русскому императору оставалось лишь уповать на то, что «сила солому ломит» и со временем все образуется по его высочайшему желанию.

В противоположность своей невесте, герцог Голштинский не отличался ни умом, ни красотой. Он был невысокого роста и не обладал внешней привлекательностью. К тому же голштинец был абсолютно равнодушен к чтению и к наукам и досуг предпочитал проводить за столом с обильными возлияниями. Кроме того, Карл-Фридрих не чувствовал особенной любви к своей потенциальной невесте и даже не скрывал этого.

Хотя многие современники утверждают, что Анна «чувствовала к герцогу искреннюю и нежную привязанность», это скорее была хорошая мина при плохой игре, в которой слишком многое было поставлено на кон, чтобы старшая дочь Петра могла дать волю своим истинным чувствам.

Впрочем, Пётр не спешил выпускать любимых дочерей из родительского дома, к тому же Елизавета была еще совсем юной, а без Анны… без Анны он плохо представлял себе жизнь вообще. Вот и тянулось сватовство герцога Голштинского, которому не отказывали окончательно, но и не давали согласия.

Судьбу Анны внезапно и фатально решила… супружеская измена ее матери, теперь уже официально коронованной императрицы Екатерины. Осенью 1724 года совершенно случайно выяснилось, что стареющая, но все еще жаждушая земных утех Екатерина сошлась со своим обер-камергером Вилимом Монсом. Гнев обманутого супруга был ужасен, Монсу после ужасных пыток отсекли голову и в сосуде со спиртом поставили в спальню императрицы – «назидания ради». Но…

Но Петра взбесила не столько физическая измена супруги (сам был не ангел), сколько будущее династии, судьба его огромного наследства. Он порвал уже написанное завещание в пользу Екатерины и позвал к себе вице-канцлера Андрея Остермана…

Дальше события стали разворачиваться стремительно: русско-голштинские брачные переговоры закончились в два дня, и 24 октября 1724 года молодых обручили. Судьба Анны была решена. Ее мнения, разумеется, никто не спрашивал, хотя… Кто знает, о чем тайно беседовали император и его старшая дочь в ту тревожную, последнюю в жизни Петра осень?

22 ноября 1724 года в Петербурге был подписан давно желанный для герцога брачный договор, по которому, между прочим, Анна и герцог отказались за себя и за своих потомков от всех прав и притязаний на корону Российской империи; но при этом Петр оставлял за собою право по своему усмотрению «призвать к сукцессии короны и империи Всероссийской одного из рожденных от сего супружества принцев, в чем герцог обязывался исполнить волю императора без всяких кондиций».

По этому же договору Анна сохраняла веру своих предков и могла воспитывать в ее правилах дочерей, сыновья же должны были исповедовать лютеранство. Ясно было, что Пётр не оставил своего намерения тем или иным способом передать престол Анне – в обход родного внука, законного, с точки зрения знати, наследника. А супруг-герцог должен был стать в этом надежной опорой – как принц-консорт в Англии.

Свадьба Анны имела большое внешнеполитическое значение – через этот брак Пётр получал возможность вмешаться в спор Дании и Голштинии, а также усилить свое влияние на Швецию. Но это венчание имело и важное внутриполитическое значение. Если развернуть подписанный тогда брачный контракт, то можно найти в нем секретный пункт, который в момент подписания документа был скрыт от публики. Он гласил, что при рождении мальчика супруги будут обязаны отдать его Петру для назначения наследником.

Так Петр – после отказа в наследстве Екатерине – хотел решить судьбу трона. И для этого не пожалел любимую дочь. Вот когда было предопределено будущее единственного сына Анны, тогда еще даже не родившегося.

Сама Анна Петровна еще в 1721 году подписала отречение от всех прав на Российский престол, а в 1724 году – и на шведскую корону. Однако будущий сын Анны и Карла-Фридриха мог по закону претендовать сразу на три трона – в России, Шлезвиге и Швеции! Какую фантастическую империю он мог бы создать, воплотись замыслы его деда в жизнь. Точнее, доживи Пётр до рождения внука от любимой дочери.

Но судьба не дала Петру такой возможности. В январе 1725 года он опасно заболел и незадолго до смерти начал писать: «Отдайте все…»

Далее продолжать не мог и послал за Анной, чтобы продиктовать любимой дочери свою последнюю волю; но, когда цесаревна явилась, император уже лишился языка. Есть предположение, что Петр хотел уже на смертном одре «из рук в руки» передать престол и судьбу дел своих именно Анне, возможно, даже, разорвав ее брачный контракт. Ведь, умирая в страшных физических муках, Петр все еще надеялся выкарабкаться, страстно, со слезами молился и отмахивался от подходивших к нему людей: