Чтобы не вызывать подозрения, я пошла к воротам первая, а мальчик скрылся за кустами дикого шиповника. Постучав, я услышала, как скрипнул замок, а громкий, хриплый голос спросил: – Кто там?

– Пропустите, это я – фрейлина ее величества – Вивиана Бломфилд, – теперь раздался тяжелый стук огромного засова и, наконец, меня пропустили вовнутрь, в пропускную галерею, где я была первый раз с сэром Питером в день своего пребывания во дворец. Теперь это было пустынное место, если не считать многочисленной стражи, которая усилилась по случаю убийства мадам дел Фагасона и попытки отравить королеву. Кстати, именно вчера вечером мне сообщили, что один бочонок вина, который собирались подавать Екатерине к обеду, и вправду был отправлен обычным мышьяком.

Погруженная в свои мысли, я не заметила, как ко мне приближается юный гонец.

Запыленный пылью, уставший, молодой человек подошел ко мне, держа в руках скрученный лист бумаги, скрепленный тяжелой, багровой печатью: – Вы – Вивиана Бломфилд? – сильный акцент давал понять, что этот юноша – не англичанин, а немец.

– Да, я. А кто ты такой? – молодой человек, присев передо мной на одно колено, протянул письмо: – Я приехать из Германия, жить в Берлине и служить король. Меня прислать граф Нишкон Бломфилд. Он сказать, что вы есть его дочь, – радостный порыв захлестнул меня. Несмотря на то, что во время своего пребывания дома, отец вел себя со мной не очень хорошо, если не сказать, грубо, я все равно была рада, что он написал мне. Взяв листок и оторвав печать, я стала читать: «Вивиана Бломфилд, леди моя дочь, я обращаюсь к Вам, находясь в другой стране, с другими людьми и обычаями. Моя служба в Германии будет длиться пять-шесть лет, но я, как глава семьи, не могу допустить, чтобы Вы, дочка, все это время жили во дворце. Служить королеве – честь для любой девицы, но не забывайте о своем долге, Вивиана. Ваша обязанность – продолжить наш род, скрепить его здоровыми мальчиками. До меня дошли слухи, что Ваша мать – графиня Кевен, желала выдать Вас замуж за австрийца Гильберда Честертона, подробности я писать не буду из-за осторожности. А достопочтенная мадам д’Аконье желала отправить Вас в Суффолк для очень щепетильной ситуации. Возможно, Вы захотите узнать, что из этих предложений я считаю более уместным. Так знайте: я приказываю Вам после турнира немедленно, неотлагательно, собирать вещи и готовиться к отъезду в замок его светлости герцога Саффолка. Вы выполните все требование миссис Марилино и запомните самое главное, никто не должен узнать правду. Я надеюсь на Ваше благоразумие и покорность.

Ваш отец – Граф Нишкон Бломфилд», – у меня перехватило дыхание, а строчки смешались в темное пятно. Господи, как я надеялась, что хоть в Берлине отец не будет докучать мне, но получилось все наоборот. Я могла ослушаться мадам д’Аконье, но против воли графа я не смогу пойти. Я окинула взглядом ганца, который переминался с ноги на ногу, ожидая от меня поручений. Перейдя на немецкий язык, я сказала ему: – Передашь его светлости, что я выполню его приказ, но при одном условии: граф поклянется, что никогда не выдаст меня замуж за австрийского герцога ради греховных дел. Можешь идти, – юноша тотчас покинул двор.

Подняв юбки, я побежала наверх, в свою комнату, надеясь, что мое отсутствие не заметили. Не успев дойти до нужного коридора, я услышала взволнованный и хриплый мужской голос, окликавший меня: – Мисс Вивиана, стойте! – ко мне, тяжело дыша, с багровым лицом, подбежал сэр Питер. В таком виде я его едва узнала, но он был не пьян, а чем – то взволнован.

– Что случилось?

– Королева… она… плохо, – путая слова, заикаясь, пробормотал приближенный Екатерины. Одно слово «королева» предвещало не очень хорошие последствия, ибо ее величество была на седьмом месяце беременности, и все с трепетом и страхом ждали, когда им скажут, что супруга короля родила мертворожденное дитя.

– Сэр, успокойтесь и спокойно расскажите, что произошло.

Отдышавшись, мужчина выпрямился и с надрывом в глазах посмотрел на меня. Теперь, когда его багровое лицо приходило в норму, а губы не дрожали, я ужаснулась, увидев на его лице ту правду, которую боялась услышать больше всего: – Неужели опять?..

– Слава Богу, пока нет. Но у королевы начались преждевременные роды, и один Бог знает, закончатся ли они благополучно для государыни. Сейчас половина фрейлин ее величества в часовне, молятся, чтобы королева разрешилась здоровым мальчиком, а половина вместе с ней. Вы…

– Я пойду к королеве! – решительно заявила я и побежала в ее покои. Когда двери распахнулись, мне в нос ударил резкий, омерзительный запах крови и тысячи смешанных ароматов, принадлежавших лекарствам. В висках застучало, когда я только переступила порог опочивальни Екатерины. Ее громкие, наполненные болью, крики разносились по всей комнате и эхом отдавались у меня в ушах, а непрерывные слова утешения, лившиеся потоком, различные молитвы и псалмы, которые читали женщины, вообще сводили меня с ума. У меня перед глазами мелькали яркие наряды фрейлин, более темные одеяния аристократок, белые халаты лекарок. Во все стороны летели окровавленные тряпки, которые вынимали между ног королевы. Я подошла к ее кровати, ловя на себе недовольные взгляды мадам д’Аконье. Все присутствующие были так заняты, что даже не заметили моего прихода, но вот только не эта карга. Быстро сказав что-то темноволосой служанке, итальянка незаметно дернула меня за рукав и прошипела на ухо: – Где вас дьявол носил?

– Это сейчас не имеет никакого значения, – отмахнулась я, смачивая покусанные губы Екатерины каким-то вонючим отваров, из-за которого у королевы должна была начаться рвота. Мне еще в детстве говорили, что во время рвоты матка роженицы сокращается и это способствует быстрому разрешению от бремени. Но не помогало совершенно ничего. Когда боль немного отступала, Екатерина засыпала, но минут через восемь-десять просыпалась с криком раненного животного.

Я потеряла отчет времени. Секунды, минуты, часы, все слилось воедино, казалось, что нет ни утра, ни дня, ни вечера, ни ночи. Бедные служанки, по локти запачканные в кровь, не жалея своих ног, метались то по покоям, то по всему дворцу, ища новых лекарей и различные лекарства. Фрейлины, до помутнения рассудка, шептали все молитвы и псалмы, которые только знали. У меня заболели зубы, в горле пересохло, но некогда было пить или есть. Я до дрожи сжимала руку королеве, шепча утешительные слова, в которые уже и сама не верила. Я молилась всем святым, забывая, что половина из них – православные или католические мученики. И каждая моя молитва заканчивалась словам: «Святая Дева Мария, помоги рабе Своей Божьей. Позволь ей разрешиться здоровым и крепким мальчиком, будущим королем Англии. Аминь, аминь, аминь» – в унисон за мной повторяли все, кто слышал эти слова. Но, несмотря на панику, крики, шептания, я ни разу не услышала от слуги, что у двери покоев ожидает король. Обычно всегда, любой монарх, когда рожала его жена, был в коридоре, и ждал результатов родов. Но сейчас, в этой комнате ни разу не прозвучало имя короля.

– Тужься! Давай! Еще, еще сильней! Тужься, дитя мое! Вот родишь сына здорового, будущего государя на отраду народа и государства! – приговаривала старая повитуха, голос у которой охрип до неимоверности.

Наконец королеву вырвало. Выплеснув содержимое своего желудка, она, тяжело дыша, откинулась на подушки, испуганно погладывая на свой живот: – Я… я не чувствую схваток, боли совершено нет. Что случилось? – лекарки не отвечали, но я с ужасом заметила, как их лица становятся белее мела: – Ваше величество, дышите глубже.

– Что с моим ребенком?! – почти кричала королева.

– Он запутался в пуповине. Сейчас вам будет очень больно, но потерпите, – через несколько секунд тело Екатерины изогнулось, а из уст вырвался ужасающий вопль. Я почувствовала, как рука испанки, которую я сжимала уже долгое время, стала холодеть, а сама она, открыв рот, медленно оседала на простыни.

– Что случилось? Не молчи! – не выдержала я, понимая, что мои нервы на исходе.