Существовали и другие, весьма значительные слои, которые, напротив, приветствовали возможное развитие событий по советскому сценарию, по крайней мере, в части социальных преобразований. Особенно активны в этом отношении были сторонники Польской рабочей партии и других левых организаций, бойцы Армии Людовой и др.

Основная масса польского, преимущественно крестьянского населения была аполитична, нейтральна или политически дезориентирована. Для нее были важны прежде всего гарантии жизни и собственности, сохранение или упрочение имущественного положения, возможность ведения самостоятельного хозяйства, налаживание нормальной мирной жизни и бытовых условий.

Советские войска перед вступлением в Польшу также имели целый комплекс политико-идеологических и социокультурных установок и стереотипов в отношении этой страны и ее населения, которые частью были сформированы до войны средствами государственной пропаганды и системы образования (образы «панской Польши», «белополяков», «угнетателей братского белорусского и украинского народов» и др.), частью — в ходе самой войны (как «жертвы немецкого фашизма — братского славянского народа, который нужно освободить»), частью — в результате разъяснения директив командования о вступлении Красной Армии на территорию Польши (о «Великой освободительной миссии», поведении советских войск за границей, об отношении к польскому населению и др.). Весьма неожиданными для солдатской массы были установки уважать частную собственность местного населения, «не лезть в чужой монастырь со своим уставом», в том числе не мешать деятельности католической церкви и даже не трогать «классово чуждые элементы» (помещиков, крупных хозяев и т. п.), если они не проявляли открытых враждебных действий против Красной Армии и утверждавшихся при ее поддержке властных структур Польского комитета национального освобождения.

Ожидания, идеологические, политические, социокультурные стереотипы, сформированные у обеих сторон до соприкосновения двух народов, лишь в некоторой степени оправдались, но по большей части подверглись изменению и конкретизации при их непосредственном контакте. Красная Армия действительно несла на своих штыках освобождение от фашистской оккупации и в то же время поддержку одной из социально-политических сил польского общества, способствуя утверждению ее у власти, и одновременно препятствуя деятельности сторонников лондонского эмигрантского правительства и разоружая Армию Крайову.

В этом политическом контексте и происходило взаимодействие советских военнослужащих с польским гражданским населением. Отношение поляков к Красной Армии отнюдь не было однозначным. Разные люди в разных местах встречали ее по-разному, нередко отношение было двойственным. С одной стороны, большинство поляков приветствовало советских солдат как освободителей, высказывало желание и готовность продолжать борьбу с общим врагом — Германией, оказывало помощь и содействие войскам, нередко проявляя в этом добровольную инициативу. Особенно искренними были живые человеческие контакты на бытовом уровне. Почти все группы населения, независимо от своих политических пристрастий, проявляли неподдельный интерес к советским воинам как носителям иной культуры, обычаев, взглядов, образа жизни, бытовых привычек и т. д. И интерес этот был взаимным.

С другой стороны, значительная часть польского населения воспринимало Красную Армию как носителя чужой идеологии, источник установления нежелательного общественно-политического режима, как недавнего противника, расчленившего довоенную Речь Посполитую и явно не собирающегося возвращать ей отторгнутые в 1939 г. земли, а потому — как временного и весьма сомнительного союзника, к которому нужно относиться недоверчиво и осторожно. Поэтому не столь уж редки были случаи проявления недружелюбия и актов откровенной враждебности, а порой и прямые столкновения (в первую очередь с отрядами Армии Крайовой), в результате которых в различных обстоятельствах с конца июля по конец декабря 1944 г., по неполным данным, было убито 227 и ранено 94 офицеров и бойцов Красной Армии.[697]

Не случайно, противоречивость и двойственность отношения со стороны местного населения фиксируется во многих советских источниках того времени — не только в аналитических документах политорганов и материалах контрразведки, но и в солдатских письмах и дневниках: «поляки — народ не совсем дружелюбный», «смотрят косо», «вечером опасно показываться на улице», «нельзя ходить по одному — можно напасть на неприятности» и т. п. Причем, эта настороженность и враждебность «освобождаемых братьев-славян» была для советских солдат обидна и непонятна, а потому они наивно пытались объяснить ее тем, что здесь еще «прячутся фашисты и их прихвостни» и действуют «фрицы, замаскированные поляками».

Обида психологически была вызвана тем, что советский солдат с полным основанием воспринимал себя как освободителя, который готов был пожертвовать и жертвовал своей жизнью для освобождения чужой страны. Это не пустые слова: 600 тыс. советских воинов погибли ради того, чтобы не только могло существовать самостоятельное польское государство, но и выжила сама польская нация. Более 1 млн. 400 тыс. были ранены и искалечены в боях на польской земле.[698]

Таким образом, к середине XX века, к моменту окончания Второй мировой войны, история русско-польских отношений (включая советско-польские) и в политическом, и в психологическом планах прошла сложный путь, на котором были этапы и существования в одном государстве, и прямых военных столкновений, и сосуществования весьма недружественных стран, и борьбы с общим смертельным врагом.

Польские территории стали одной из основных арен боевых действий Первой мировой войны, а проживавшие на них поляки воевали в противоборствующих армиях России, Германии, Австро-Венгрии. Возрождение независимого Польского государства в результате распада Российской Империи не устранило прежних противоречий. Вместе с тем, появились и новые, связанные с идеологическим противостоянием, прямым столкновением в польско-советской войне 1919–1920 г., многолетними территориальными претензиями обеих сторон и их далеко не дружественными взаимоотношениями в сложном контексте мировой политики 1920-х — 1930-х гг. Но, пожалуй, самым драматичным фактором стал новый раздел Речи Посполитой в результате «пакта Молотова-Риббентропа» и начала Второй мировой войны.

Вместе с тем, СССР сыграл решающую роль не только в освобождении Польши, но и в спасении ее народа от фашистского геноцида, и в определении ее современных, справедливых и получивших международные гарантии границ. Опыт непосредственной встречи советских и польских людей в драматической ситуации 1944 — начала 1945 гг., несомненно, остался в исторической памяти граждан двух стран. И был он, несмотря ни на что, преимущественно позитивным.

В дальнейшем отношения двух народов на ряд десятилетий были предопределены новым общеполитическим и международным контекстом: формированием и противостоянием двух мировых систем, военно-политических блоков, развитием «холодной войны», доминированием Советского Союза в Восточной Европе. Были и политический диктат со стороны СССР, и различные виды межгосударственного, экономического и культурного сотрудничества, и распад «социалистического лагеря»… Все это тоже отложилось в исторической памяти, во многом оттеснив на задний план те давние события середины 1940-х гг.

В многовековом историческом котле взаимоотношений поляков и русских, в котором XX век оказался наиболее драматичным, в принципе не могло выплавиться что-то простое и однозначное, тем более в области психологии взаимного восприятия, отношения и оценок. Но психологически непростое на заключительном этапе Второй мировой войны соприкосновение поляков и русских, стержнем которого стало боевое содружество в борьбе против общего врага, несомненно, останется одним из самых значительных связующих нас звеньев, определяющих позитивные аспекты взаимного образа и эмоционально-ценностную основу добрососедских отношений.