Тем не менее, он заставил себя вновь закрыть глаза. Во-первых, если его еще не убили, значит, убийцам нужна не только его жизнь. А во-вторых, вступать в бой нужно подготовлено, далеко не с таким настроем, который был.

«Ты должен отключить все свои мысли, войти в состояние полного спокойствия, – учил Александр Соколов, который когда-то тренировал его, – и только тогда ты сможешь состязаться с более сильным соперником. Забудь о страхе! Смотри на все, словно ты в компьютерной игре!»

Не зря Платон так долго постигал все это, чтобы в самый ответственный момент не воспользоваться. Усилием воли он разогнал тревожные мысли, заодно блокировал и все остальные. В голове стало тихо и спокойно. Страх ушел.

И только сейчас можно было побороться за свою жизнь, или, по крайней мере, продать ее подороже.

Платон резко вскочил, выхватывая «Хамелеон» из-под подушки, куда осмотрительно положил перед сном.

Справа, на второй спальной полке, сидела девушка, прислонившись спиной к окну и с книгой в руках.

– Как вы… – Платон не договорил, едва успев спрятать пистолет – девушка вздрогнула и от испуга выронила книгу.

– Ой! – Воскликнула она, и быстро затараторила, – простите! Я не хотела вас напугать! Я из третьего вагона. Так получилось, что в моем купе едет какой-то сектант, такой божий одуванчик с виду, а я их на дух не переношу просто, и боюсь как огня! Знаете, чего только в жизни не наслушивалась об этих личностях! И я сразу попросила проводницу поменять место, даже походила по соседним купе, но все отказывались поменяться со мной! Тогда я пошла по вагонам, но и там везде натыкалась на отказы, а в вашем проводница сказала, что вы едете один, и если я поговорю с вами, и вы будете не против, то она.… В общем, дверь была открыта…

«Я что, забыл запереть дверь?!»

– … а вы спали. Я попыталась вас разбудить, сказать о себе, но вы спали очень крепко, и никак не отреагировали на мои слова. А потом я…

По мере того, как девушка продолжала бегло говорить, словно пытаясь оправдаться, Платон передумал «всыпать» проводнице по первое число, заслушавшись милым голосом внезапной попутчицы. Зрение не отставало от слуха, созерцая спокойную, мягкую красоту девушки.

«Такая была у мамы».

– … а вашу сумку я не трогала, она так и стоит под моей полкой. Достать?

– Н-нет, не стоит, – запинаясь, ответил он.

На вид девушке было не больше тридцати, длинные светлые волосы аккуратно собраны в узел, полностью открывая очень выразительное, красивое лицо, на котором сочеталось все просто идеально, словно вдохновленный художник решил изобразить на картине собственную музу, награждая ее лишь самым лучшим. Миндалевидные глаза зеленого цвета заключали в себе такую насыщенность и яркость летних джунглей, как будто могли переливаться на солнце. Идеально прямые линии носа плавно скользили вниз, минуя выразительные, слегка манящие губы, внутри которых, казалось, пряталась такая чувственность и нежность, которых не могла скрыть даже напряженность момента, и попадали прямиком в идеально рассчитанную природой небольшую ложбинку над слегка заостренным подбородком. Это лицо невозможно было лицезреть по частям, невероятная цельность сквозила в каждом изгибе, словно оно было выдолблено из горного хрусталя гениальным мастером. Платон поймал себя на мысли, что чересчур залюбовался внезапной попутчицей, и тем самым мог смутить ее.

– Простите, вы сказали… ээ… а какую станцию мы проехали?

«Что за глупый вопрос? Какая мне разница?»

– Бологое, – ответила девушка, – я вижу, вы очень обескуражены. Извините, если бестактно вторглась в вашу поездку, просто не могла больше сидеть в своем купе, это так жутко.

– Нет-нет, это вы простите меня, – смутился Платон. Надо было срочно что-то делать, дабы разрядить обстановку. – Хотите чай?

– Не откажусь, до сих пор согреться не могу. Тем более что у меня с собой остался замечательный ягодный чай, который сестра привезла из Италии.

Ее сумка висела сверху на крючке, и когда девушка встала, потянувшись за ней, Платон с досадой обнаружил, что не может предъявить никаких, даже самых маленьких претензий к ее фигуре, на создание которой природа также не поскупилась.

Внутри что-то сладко кольнуло, совсем не по-взрослому, словно юный мальчишка впервые ощутил прилив волшебной, неведомой раньше волны влюбленности. Это была не просто мужская похоть, животная и безнравственная, за которой ничего, кроме желания овладеть женщиной, не скрывалось. Нет, природа нахлынувшей внезапно теплоты скрывала в себе начинку более глубокую, чем можно представить. Однако нельзя наивно полагать, что второе исключало первое.

По дороге за кипятком Платон корил себя за несвойственные возрасту переживания, наивно полагая, что с возрастом все происходит иначе. Он был не сторонником случайных знакомств, которые в свою очередь могли перейти к случайным связям, которые в свою очередь… в общем, Платон всячески их сторонился.

«Ведь я же совсем ее не знаю, разве можно судить по одной только внешности? Я что, баб красивых не видел?».

Последний раз он влюблялся слишком давно, чтобы вспоминать об этом, а остальные женщины, чьи ночи так или иначе пересекались с его, не оставляли на сердце долгих воспоминаний.

Казалось, поход за кипятком занял не больше двух минут, а в купе уже стройным рядом лежали готовые бутерброды с сыром и колбасой.

– Давайте стакан, я пока заварку приготовлю, – попросила девушка, – кстати, я Вика.

– Пла… – Платон откашлялся, – Сергей, очень приятно.

Он окинул взглядом сложенную на край стола книгу.

Чарлз Диккенс: «Посмертные записки Пиквикского клуба».

– Как вам книга?

– Ах, вы про Диккенса, – закончила приготовления Вика, – пару минут подождем, и будем пить чай. А о книге могу сказать, что третий раз пытаюсь ее начать, и пока не готова вынести вердикт.

– Знакомая история! – подхватил Платон, который в мировой классике плескался как дельфин в океане, – с третьего раза я и прочитал ее, и могу со всей уверенностью сказать, что это одно из лучших произведений в мировой литературе.

– Серьезно? – удивилась девушка, – тогда чем же вы объясните столь долгий процесс ее понимания?

– Нет, понимания здесь не нужно, – улыбнулся Платон, – просто книга, словно жесткий ревизор, старается открыться лишь просвещенным умам, или тем, кто так сильно стремится стать ими. Но это мое чисто субъективное мнение, могу ошибаться.

Виктория не на шутку задумалась, опустила взгляд на книгу и замерла, словно пытаясь просверлить несчастное произведение.

«Надеюсь, я ее не обидел?».

– Ну что ж, возможно в этот раз мой разум будет более просвещенным, чем раньше.

Платон рассмеялся.

– Несомненно, и вы получите море удовольствия. К слову сказать, это первое – не считая «Очерков Боза» – истинно гениальное творение Диккенса. Для меня всегда это было большой странностью.

– Почему же?

– Я прочитал все романы Диккенса, и, несомненно, преклоняюсь перед настоящим мастером слова, с которым он творил поистине чудотворные превращения. В каждом романе своя жизнь, описанная с такой яркостью, что порою забываешь, где реальность. Но если бы меня спросили, каким, по моему мнению, является последний роман Диккенса, я бы не задумываясь назвал «Посмертные записки». Поистине, великий шедевр.

– А какое же на самом деле было последнее произведение? – полюбопытствовала Вика, которую, казалось, сильно заинтересовал разговор.

– «Тайна Эдвина Друда», идеальный детектив. Диккенс умер, так не дописав роман, чем заставил многие поколения изрядно поломать голову над его окончанием.

– Детектив идеальный? Это как?

– Просто там нет ни одной лишней детали, и как говорил сам писатель при жизни: каждый внимательный читатель сможет самостоятельно раскрыть головоломку.

– Очень интересно, – кивнула девушка, – давайте вашу кружку, все готово.

Чай оказался достойным своих похвал.

– Вы любите историю? – спросила Вика.