О боже!

Как она была хороша. Черт побери! Зачем девчонки носят все свои платья и другие штучки, если они так прекрасны без них. Если бы они знали, как пацаны хотят увидеть их без всего. Вот эти милые грудки, качающиеся в такт шагов, с розовыми упрямыми сосками, и стройный втянутый живот, с таким ласковым смешным пупком и самое главное, что есть у девушки, прикрытое легким темным треугольником волос. Это класс! Это нечто необыкновенное и сногосшибающее, это то, что всегда недоступно и пленительно. У меня даже закружилась голова, и перехватило дыхание от увиденного. Но Маша даже не подозревала о моих шалостях.

Наконец, я почувствовал, что совсем промок. Хотя карниз и защищал меня от прямых струй дождя, все же порывы ветра иногда приносили изрядные порции влаги. В туфлях у меня уже было полно воды, но я, ни за что не хотел бросать своего занятия, только старался придвинуться ближе к стене дома, где меньше доставалось. «Походи еще немножко!» просил я ее мысленно. «Никогда еще голые девушки не ходили у нас так запросто. Походи и я посмотрю на тебя, я только посмотрю еще раз, еще немножко!» «Ты же такая красивая, такая восхитительно нежная открытая и свободная, что тебе стоит порадовать меня еще раз. Ну, один разочек! Самый маленький разочек! И все!

Но как, не жаль было моя ночная фея не вняла моим молитвам, и решила одеваться. Видимо ей тоже не очень хотелось этого делать. Маша трогала одежду, хмурилась и тяжело вздыхала. Наконец она сняла со спинки стула розовые плавочки, нагнулась и поочередно вступила в них. Протянув их по стройным ножкам, высоко и плотно натянула на живот, последний раз дав мне мимолетно насладиться маленьким треугольничком между ног. Розовый бюстгальтер, очевидно, не высох и она, приложив влажную материю к груди, сморщилась смешно, и немного подумав, свернула и сунула его в сумочку, а шерстяное платье еще не совсем просохшее с трудом через голову одела на голое тело.

Мне пришлось поспешно ретироваться. Когда она появилась в сенях, я уже сидел мокрый на стуле, у открытой двери, и с меня лилось не меньше чем с нее, когда она уходила.

– Спасибо за печку. Так тепло и здорово! – Сказала она с добрыми нотками в голосе, когда я услышал ее шаги у себя за спиной.

– Я рад Маша! И так конечно будет лучше.

– Правда, здорово, я вам так благодарна. Вы очень добрый и хороший.

«А какая ты хорошая – и не представляешь, у меня до сих пор руки дрожат!» – Подумал я, стараясь быть спокойным, и пытаясь ни как не выдать своего душевного волнения. Я глядел на нее, и только что увиденное, яркими образами всплывало у меня в сознании. Я видел ее вновь без этого сурового клетчатого платья. А она наивно хлопала ресницами и мило улыбалась.

– Хотела спросить. Видела у вас гитару. Вы играете?

– Немножко.

– Может, когда-нибудь, я услышу вас.

– Моя игра тебе быстро надоест, и ты непременно попросишь спеть

Она улыбнулась, как будто своим мыслям

– Наверно так и будет. А что тут плохого

– Пою я просто скверно.

– Совсем!

– Увы! Без сомнений, а в гитаре не важно как ты играешь, главное как ты поешь

– Не задумывалась.

– Это правда. Ты знаешь, сколько заблуждений окружают нас – это была ключевая фраза. Спусковой крючок. Я чувствовал, что меня понесло. Если девушка нравилась мне, меня несло и чем сильней – тем больше, и я продолжил – Это и в живописи и литературе так. Люди думают, если человек хорошо умеет рисовать, то он уже художник.

– Вы так не считаете?

– Нет. Человек, который может точно нарисовать, еще совсем не художник, он просто хорошо владеет карандашом. Он ремесленник, а не творец и возможно им никогда не станет. Так можно любого учителя русского языка назвать писателем. Да! Он очень грамотно пишет, правильно излагает на бумаге свои мысли, может даже прекрасно разбирается в литературе и учит учеников, как писать сочинения, но все же до писателя ему далеко. До хорошего, я имею в виду.

– Пожалуй, на счет учителя я соглашусь с вами. А у вас на гитаре шесть струн или двенадцать.

– Шесть, одинарный набор.

– Жаль, конечно.

Мне осталось непонятным, что ей было, жаль или то, что струн только шесть, или, что у меня голоса нет. Я не успел ей ответить, как Маша неожиданно перевела разговор:

– А что с вами, Вы тоже с ног до головы? – удивилась она, увидев мою насквозь промокшую одежду.

– Я люблю ходить в дождь, – пробормотал я, не задумываясь, первое, что пришло на ум.

– Вы не боитесь грозы?

– Я люблю её. Гроза в июле это же прекрасно.

– Это все равно холодно, неуютно.

– Первую минуту, а потом здорово, только нельзя стоять.

– Бр-р-р.

– Надо двигаться.

– И вы так ходили по дождю?

– Ходил. А как дети бегают по лужам и получают удовольствие. Это как настроиться. Вспоминаются ощущения чего-то давно забытого и утраченного. Такой заряд энергии, бодрости нового и свежего.

– Вы так вкусно рассказываете

– Потому что это правда, – соврал я.

– В этом наверно, что-то есть.

– Конечно, не сомневайся.

– Может и мне попробовать, возьмете меня.

– Наверное

– У вас сомнения на счет меня?

– Ни чуть. В следующий раз обязательно

– В следующий?

– Ну конечно.

– Почему в следующий

– В следующий раз непременно.

– А зачем ждать? – сказала она, и глаза ее озорно заблестели.

– Ты серьезно?

– Конечно! Только сейчас. И сию минуту. Иначе. в общем. Или не будет дождя,.или меня, или вообще ничего.

– Как же так Маша! Ты только просохла

– Я все равно пойду, если пойдете вы, – сказала она и посмотрела на меня открыто и дерзко. Ее взгляд и голос привели меня в легкое замешательство. Мне показалось в эти секунды, что что-то незримое ломалось в наших отношениях. Видимо Маша тоже почувствовала это, и в глазах ее одновременно с вызовом и бесстрашием где то в уголках глаз я прочитал легкий испуг. Она смотрела на меня долго и неотрывно, дожидаясь моего ответа. Наконец я не выдержал этого взгляда и сказал не совсем уверенно:

– Это серьезно!

– Конечно!

– Мы сейчас пойдем в дождь?

– Мы пойдем в дождь!

Взявшись за руки, мы вышли, и холодные струи огненным холодом беспощадно полились нам за шиворот, проникая всюду, где только находили сухое местечко. Скоро таких местечек не осталось, но нам не было плохо, нам напротив, было очень здорово и хорошо. Я приостановился, не отпуская ее руку. Она с ходу по инерции развернулась на полушаге. Мы оказались лицом друг к другу. Я не отпускал ее руку, нашел в темноте вторую. Она приблизилась ко мне, близко, потом еще ближе, потом вплотную. Струи дождя текли по голове, лицу, распущенным волосам Маши. Темные волосы фосфорически поблескивали, обрамляя овал лица, и бросали на него таинственную зыбкую тень. Свет из окон веранды скрадывал ее черты, и нельзя было рассмотреть глаз. Они казались очень глубокими и черными, как смотришь на дно бездонного колодца. Мы стояли очень близко, и я чувствовал ее маленькую теплую грудь. Она доверчиво не отстранялась.

– Хотите, я научу вас целоваться? – сказала она вдруг и засмеялась.

– Что? – Не расслышал я из-за близкого раската грома.

– Если вы меня не поцелуете, то я могу это сделать сама.– Почти прокричала она звонко и весело.

– Маша!!! – взволнованным шепотом проговорил я, и нежная волна благодарности захлестнула меня.

– Я, правда, умею!

Я нагнулся и бережно вскользь поцеловал ее в голову в мокрые волосы, потом в лоб, глаза и наконец, добрался до ее скользкого холодного рта. Я целовал ее не нежно и трепетно, а немножко грубо, повернув голову не давая ей дышать. Она держала свои руки на моих плечах и тянулась вверх, привставая на носочках. Дождь лил и лил, а нам было так хорошо.

– Вы не обманули меня. Дождь это здорово! – проговорила Маша, немножко отстраняясь и переводя дыхание.

– Маша откуда ты взялась?

– Я «Никто»!

– Как это?

– Я девушка «Никто». И зовут меня «Никак».