– Превосходный подарок, – Захария мог только слабо соглашаться.

Преодолев Кабарную и полюбовавшись всеми чудесами, которые таил в себе Осколопский рынок, несчастный путник наконец оказывался в городе. По правую руку путника высился холм, и конченому романтику, которого не расстроило ни избавление от бумажника, ни увиденные на рынке уроды, могло подуматься, что с этого холма открывается прекрасный вид на город. В действительности, это могло бы так быть, если бы Осколопье являло собой прекрасный вид хоть откуда-нибудь, но Осколопье, откуда ни погляди, было унылым городишком с грязными немощеными дорогами и покосившимися хибарами. Богатеи вроде родни Захарии были в Осколопье редкостью и деньги свои, как правило, тратили неумело.

Выяснилось, что София живет вместе со своим гадким мужем как раз на вершине этого холма. Захария, истинный сын своего города, никогда не посещал тех мест, которые бы могли понравиться приезжему, и он, естественно, никогда не поднимался на холм.

Сидя на заднем сиденье дребезжащей колымаги, Захария даже смутно припомнил, что как-то в золотые годы своего отрочества он поклялся, что скорее откусит голову бешеному петуху, чем его нога ступит на вершину этого плешивого холма. Захария не считал, что приличный молодой человек обязан исполнять все клятвы, данные безрассудным мальчишкой, но все-таки порадовался, что Боло не присутствовал при той клятве.

Пока они ехали вверх, наглая клетка почему-то закарабкалась к Захарии на колени. Престон в это время пытался отпилить чучело перочинным ножом.

Захарии казалось, что он едет на собственную казнь.

Дом Софии оказался ожившим кошмаром Захарии. Когда Захария его увидел, ему поплохело. Он понял, что находится во сне, и решил ничего не бояться, хотя его слегка мутило. В мире, где еще оставалось хоть немножко чего-то светлого и доброго, такого места быть не могло. На флюгере дома сидел ворон, по двору разгуливали аисты, курицы и индюки.

Из страшного дома выбежала прекрасная фея в голубом платье, следом за ней вышел злой колдун. София вела себя как ни в чем не бывало: улыбалась и ужасно радовалась гостям, особенно Захарии. Ей казалось нормальным, что у ее ног копошится уродливая белая курятина.

– Привет, моя красавица, – Боло расцеловал Софию – так, как будто он тоже не видел во всем этом ничего особенного.

Гостей ввели в дом. Казалось, он выстроен недавно, но чего ты будешь ожидать от дома, в котором держат птиц? Захария был уверен, что дом долго не простоит. На первом этаже, помимо крохотной прихожей, в которой жил большой злой гусь, была гостиная, заселенная всяким пернатым сбродом. Дом тянулся вверх еще на три этажа с чердаком. На каждом этаже располагалась одна комната. Соединяла этажи сомнительной надежности винтовая лестница.

Если бы Захарию спросили, что он думает про дом Софии и Бохеса, он ответил бы: «Это башня смерти».

Весь потолок в гостиной на первом этаже был увешан открытыми клетками с желтыми канарейками и волнистыми попугайчиками. По подоконнику прыгали сороки. По столу прогуливался павлин.

Такого содома Захарии не приходилось видеть еще никогда в жизни. Сглотнув и закрыв глаза от омерзения, он сел на предложенный стул. По его спине ползли струи пота.

– Вы их едите? – поинтересовался у Софии Престон.

– Кого, Престон? – широко распахнула свои кукольные глаза хозяйка дома.

– Ну, куриц, например. Гусей.

– Нет! – лицо Софии запылало обидой. – Что ты. Я же не Гробаст.

София поглаживала маленький розово-белый комочек с еще мягким клювом. Если клетка, купленная в подарок, предназначалась для этого экземпляра, птенцу явно не составит труда выбраться через прутья решетки.

Захарии показалось, что он слышит, как у него на зубах хрустят мелкие косточки петушиного черепа, а его язык превратился в толстый красный гребень, и он упал в обморок.

Гробаст был скандально известным свиноводом. Благодаря его ферме Осколопье считалось меккой свиноводства. Гробаста ненавидели все, потому что он был неприятным человеком. Если бы он бросил свое дело, треть города лишилась бы работы и осталась на улице, но народной любви Гробасту это не прибавляло.

На свиноферме Гробаст, можно сказать, женился. Она досталась ему после того, как он сочетался браком с Жеанной, вдовой предыдущего владельца фермы.

Гробаст жил свиньями. Он дышал ими. Они снились ему. На Жеанну он даже не поглядел. Он думал только о ферме. Когда Гробаст целовал свою невесту в губы, стоя у алтаря, ему казалось, что он прижимается к нежному рылу. Если бы Гробаста спросили, хороша ли женщина в фате, что стоит рядом с ним, он бы смог ответить лишь, что у нее лоснящаяся розовая кожа, она теплая и мягкая. Если бы Гробаста спросили, есть ли у Жеанны дети, он подумал бы об оглушительном хрюканье резвящихся молочных поросят. Если бы Гробаста спросили, что случилось с предыдущим супругом Жеанны, он бы ответил, что того закатали в колбасу.

Счастливы люди, которым удается найти в жизни призвание и посвятить себя ему. Гробаст был одним из этих счастливых людей.

В действительности, Жеанна была очень даже хороша собой. Щедро отсыпав ей красоты, Бог рассудил, что она проживет и без ума, и, когда ее первого мужа, Барона, посадили в тюрьму, она была в отчаянии. Бедняга не знала, что ей делать. Одна с фермой она бы не управилась. Жеанна боялась, что все свиньи попросту разбегутся.

Самое простое решение, подсказанное ей услужливыми адвокатами, было таким: состряпать поддельное извещение о том, что ее супруг скончался в тюрьме, и выйти замуж за делового человека. Именно так Жеанна и поступила. Что Барон может вернуться, она не боялась. Во-первых, его усадили за решетку в каком-то далеком графстве на такой срок, что, как уверили Жеанну адвокаты, рано или поздно он все равно там сдохнет. Во-вторых, Жеанна любила Барона без памяти и всем сердцем жаждала его возвращения. Если бы он вернулся и прогнал Гробаста со двора, она была бы безмерно рада. Впрочем, Жеанна была женщиной практической и не слишком на это рассчитывала.

Когда всему городу было объявлено, что Барон умер в тюрьме, многие не поверили. Барон был отчаянным авантюристом и являл собой фигуру совершенно фантастическую. Он был героем значительной части местного фольклора, и в историях, которые про него складывали и рассказывали, он то и дело умирал и воскресал. Истории эти рассказывали еще тогда, когда Барон собственной персоной вышагивал по улицам города при свете дня. В общем, какое-то извещение о смерти никого не поразило. Все знали, что письмо было поддельным, и это тоже никого не поражало. Жеанну не упрекали: в ее положение можно было войти. Барона в городе любили не многим больше, чем Гробаста, но, если бы он вернулся, посмотреть на выдворение Гробаста собралась бы целая толпа.

Единственным человеком в городе, который действительно ждал возвращения Барона, был его единственный сын Орсон. Каждый день, проведенный без отца, он рисовал на стене в своей комнате свиное рыло и перечеркивал его. Потом стены закончились, и Орсон забросил это занятие. Но ненависть к Гробасту не переставала в нем расти с каждым днем.

Про Барона говорили, что он убил людей больше, чем свиней. Его недобрая слава и всеобщее безразличие ко всему на свете привели к тому, что никто и никогда не пытался выдвигать Барону обвинений. До тех пор, пока на арене не появился Гробаст.

Барона осудили за убийство первой жены Гробаста. (Хотя Орсон прекрасно понимал, что Гробаст сам свою жену и закатал в ковер да сбросил в реку потихонечку.)