Антипатр понимал, что их ненависть притихла на время – слишком велики приобретения Иудеи, сделанные благодаря «идумейцу». Но это сейчас. Члены Синедриона из саддукеев, гордившиеся своим происхождением от древних вождей народа, никогда не примирятся с тем, что реальная власть находится в руках «идумеянина». Понимал он и то, что вечное противопоставление себя всей округе, претензии на особый статус Иудеи рано или поздно станут причиной катастрофы. Строгость Закона может стать не благом, но источником несчастий. Но он не рубил сплеча. Иудеи со времен возврата из вавилонского плена жили так. Привычки меняются медленно. Иудея должна врасти в Рим. Он умел ждать и терпеть, обладал выдержкой крокодила в засаде и упорством носорога.

Только дел было слишком много. Он должен постоянно держать под контролем осиное гнездо в Ерушалаиме. Но на севере, где проходят караванные тропы, лютуют разбойники – значит, кто-то должен обеспечить безопасность торговли, новые торговые пути. На юге, в Александрии, складываются новые возможности в торговле хлебом. Но чтобы их использовать, нужно ехать туда. В Набатее назревает война между племенами, которая очень нежелательна и самому Антипатру, и его тестю, правителю Набатеи. В Персидский залив начинают приставать корабли с пряностями, и это – далекая, но реальная угроза его процветанию.

Антипатр понимал, что не успевает. Он только человек. Нужны помощники. Но на кого опереться? Верных советников, способных на самостоятельные деяния, не так много. Супруга Кипра продвигала своих родичей, набатеев. Их становилось в доме уже больше, чем его сородичей и подданных из Идумеи, больше, чем иудеев. Они проникали на придворные должности. Антипатр, хоть и любил жену, понимал, что интересы ее родичей далеки от интересов Иудеи, да и самого Антипатра. Даже помирить набатейцев они не смогут. Ведь каждый из них – чей-то родич, значит – чей-то враг. Кто же свои люди, где они? – думал уже немолодой правитель. – Только дети. Но как не хочется бросать их, горячих и неопытных в горнило интриг и коварства, где каждый шаг может оказаться последним. Не одну неделю он взвешивал и так, и эдак. Но другого варианта не нашел. Только сыновья смогут стать его опорой.

Тем более, что при восстановлении стены Ерушалаима Герод и Фасаэль проявили себя блестяще. Стена росла, как по волшебству. Оплачивал ее строительство сам Антипатр – из того золота, которым одарил Цезарь. Но Герод придумал, как извлечь из строительства дополнительное благо. Вместо рабов, он нанимал голодных безземельных соплеменников, которыми, к несчастью, изобиловала страна. Платил им полновесной ценой, кормил. И бедняки славили имя Антипатра и сына его Герода. Фасаэль же смог преподнести строительство стены старейшинам, как новый шаг в восстановлении Великой Иудеи. Его речи все увереннее звучали на собраниях Великого Синедриона. Ферарос уже помогал отцу в торговых предприятиях, а Иосиф, пока еще совсем молодой, уже рвался с воинами в сражения. Хороших детей он воспитал. Только вот как же страшно выпускать их в злой и жестокий мир! Хотя есть ли другой выход? Нет. Они – взрослые мужи, прошедшие воинскую школу. Он дал им все, что мог дать. Теперь их учителем станет жизнь.

Решение было принято и безоговорочно одобрено царем, скреплено римлянином Марком Антонием, другом Антипатра. Фасаэль становился тетрархом Ерушалаима, правой рукой Антипатра. Герод отбывал тетрархом в далекую и опасную Галилею. Ферарос по приказу отца отбывал в Газу для контроля над караванами, идущими в Александрию, для организации пути товаров из Дамаска и Парфии. Самым трудным было поручение Герода.

Уже не один год в Галилее власть царя почти не ощущалась. Слабые правители попадали под влияние обстоятельств, терялись перед трудностями. Реальную власть все больше забирал глава местных разбойников Хезкияху сын Гарона, называемый также Иезекия, который именовал себя главой повстанцев и владыкой Галилеи. Под его крыло стекались все недовольные римлянами, Антипатром, Гирканом, да и просто любители пограбить.

Активность действия властей парализовалась еще и тем, что члены Малого Синедриона – Главного суда области – в основном были связаны с «владыкой Галилеи». Они оправдывали разбойников, даже если они попадались с поличным, запрещали активные операции расквартированных в провинции войск. Да и Великий Синедрион в Ерушалаиме был расколот. И там тоже Хезкияху для многих был хоть и занозой в теле Иудеи, но «своим» и вызывающим симпатии настолько, насколько вызывали ненависть Рим и Антипатр. Нужно было победить разбойников, не уничтожая их. Нужно было обеспечить путь караванов дома Антипатра через Галилею к портам Финикии в обход Дамаска. Эту задачу и предстояло решить Героду.

Утро было морозным, и слуги внесли в комнату Иосифа Флавия жаровню. Но ее тепла едва хватало, чтобы немного обогреть помещение. Нужно было пройти в таблинум, где хранилось множество списков в документов, прибывающих со всех сторон света, со всего римского мира. Но вылезать из нагретой кровати не хотелось. Флавий остался полулежать, укрывшись, насколько было можно, теплым одеялом.

Слегка перекусив лепешками с сыром, запив их разбавленным вином, он вернулся к своему труду. Лежа в никак не согревающейся комнате, он вспоминал палящее солнце Иудеи, проклятое Единым море и огромное озеро на севере страны, в Галилее. Это был поистине благословенный край: земля плодородна, луга покрыты высокой травой, густые леса стоят на склонах холмов. А там, за холмами, лежит Сирия, некогда славная страна, ядро державы Селевкидов, а ныне – провинция Великого Рима. Как же давно это было…

Галилеяне – не вполне иудеи, как и самаритяне. Чистому верующему нежелательно даже принять от них воду в жаркий день, а не то что пировать за одним столом. Но эту землю тоже присоединил к Иудее род Хашмонаим, Хасмонеи, выселив оттуда греков и поселив иудеев. И он, Иосиф, один из последних продолжателей рода. Да, без права на престол и сан Первосвященника. Но кровь одна.

Пальцы привычно выводили на восковой табличке слова:

Флавий отложил стилус и задумался. Годы уходят. Уходят люди. Вместе с ними стирается то доброе, что они сделали. Почему-то потомки, влезая в такие сферы, про которые постороннему человеку и знать-то не стоит, гораздо охотнее смакуют грязь, чем восхищаются деяниями предков. Будущее не хочет знать о своем прошлом, не хочет сравнивать себя с ним. Может быть, из страха, что сравнение окажется не в его пользу.

Герод разбирал письма в задней комнате своего дома-дворца в Сепфорисе, столице Галилеи. Впрочем, дворцом это строение можно было назвать с сильной натяжкой. Десяток жилых комнат, большой зал для совещаний и приемов, комнаты для слуг, небольшая казарма для воинов личной охраны да хозяйственные пристройки. Все это обнесено глиняной изгородью в два человеческих роста с башней в передней стене. Стена – не прихоть. Часто только она спасала дом и его главу от желающих увидеть цвет внутренностей людей из дома Герода.

Здесь было трудно. Очень трудно. Сразу по прибытии тетрарх очутился в странной атмосфере лености и страха. Люди на улицах были напуганы. Дороги пусты. Стража ленива и совершенно не воинственна. Впервые въезжая в Сепфорис, Герод с удивлением увидел широко распахнутые ворота и двух стражников, из которых один спал, пуская слюни на обширный живот, мирно бормоча что-то во сне, а второй бросал кости на перевернутый щит. Копья (их единственное оружие, если не считать ножей, более уместных за дружеским пиром, а не в бою) лежали в трех шагах от воинов.