Она, сидя перед зеркалом, подкрашивала губы. Раньше ей не нужно было пользоваться косметикой – природа наделила её белизной и прозрачностью кожи, яркостью глаз, сочностью губ. Но в последнее время без нанесения румян она не могла выйти из дому – настолько невыразительным выглядело без макияжа лицо. Но кто из истинных аристократок не был бледен? А ведь она по материнской линии – баронесса древнего рода фон Деникен. Так что, переживать нечего. Всё поправимо. Стоит ей только захотеть, и она поправится. Это значительно проще, чем похудеть!

«Mercedes-Benz» плавно подкатил к самому крупному в столице торговому центру. Сегодня был выходной, и Гретхен надумала сделать некоторые покупки. И кроме этого просто прогуляться, посмотреть на людей, показать себя – почувствовать себя женщиной, не лишённой маленьких обычных радостей.

Она шла по блестящему, выдраенному с шампунем мраморному полу, с удовольствием наблюдая за движением своего грациозного отражения в витринах магазинов.

Вдруг нога её подвернулась, и всей тяжестью девушка грохнулась на этот блестящий, скользкий пол, неуклюже растянувшись в нелепой и опасной позе: выбросив больную ногу в сторону под неестественным углом. Лицо её сжалось в некрасивой гримасе. Она буквально взвыла от боли. Вокруг неё стали собираться люди, но они боялись к ней прикасаться: вся она стала похожа на трепещущую пружину, сжатую страданием, на сломанную куклу.

– Врача! Срочно врача!

– Разойдитесь! Я знаю эту девушку! Я помогу ей! Гретхен! Милая Гретхен! – Кресс с неподдельной тревогой присел рядом с ней, нежно сжал её пальцы, – что с тобой? Потерпи, сейчас подойдёт врач.

Гретхен смотрела на парня, по которому так соскучилась, и взгляд её сквозь боль всё-таки выражал радость встрече.

– Ничего, это сейчас пройдёт, я в порядке. Помоги мне встать, – боль не могла заглушить гордость, которая не позволяла ей выглядеть жалкой в глазах любимого мужчины.

– Разойдитесь! Санитары, давайте носилки! – Врач торгового центра уже был на месте, – её нужно срочно госпитализировать.

– Я приду к тебе в больницу, дорогая, ни о чём не думай! – Кресс шёл рядом с носилками, держа девушку за руку. Она слабо улыбалась ему в ответ.

В больнице Гретхен сделали обезболивающий укол, потом отправили на рентген. Потом рассматривали её таз и ноги сквозь какие-то аппараты. Врачи озабоченно советовались, даже спорили, – до Гретхен доносились их голоса. И содержание их бесед, которое она иногда улавливала, не могло её не тревожить.

– Дела неважные, смотрите, какие тут затемнения…

– Такая картина была у одного моего пациента, у него был рак кости на начальной стадии…

– Не драматизируйте, это не рак.

– А что с анализами? Уже доставили её личную карту?

– Анализы неплохие. Да ничего страшного, молодой сильный организм, она поправится…

– Не скажите, коллега, из истории болезни видно, что после перелома картина медленно, но стабильно ухудшалась. Анализ крови – посмотрите – постоянное, хоть и не большое увеличение лейкоцитов…

– И боли, они её не отпускают…

Гетхен вдруг почувствовало горечь во рту – предчувствие чего-то очень нехорошего. Что они там говорили? Рак? Рак?! Этого не может быть. Костоправы! Только недавно она проверялась, и ничего страшного у неё не обнаружили! Не может быть! Этого просто не может быть. Она так молода. И никогда ничем не болела.

Гретхен в смятении прокручивала в голове все события последнего года после своего падения с лошади. Да, она тогда здорово ушиблась. Перелом сам по себе не так испугал врачей, как этот её жуткий ушиб всего тела. Сотрясение было очень сильным и обширным. И вот тебе последствия. Ах! К чему обманываться! Она чувствовала, что дела её плохи. Не смотря на уверения врачей.

Кресс застал девушку в палате беспомощно лежащей на казённой больничной койке, так не вязавшейся с её элегантным образом, всю в слезах. Сердце его дрогнуло. Он никогда не переставал её любить. Но мужчины любят по-разному. Так можно любить далёкий и прекрасный образ женщины, восхищаясь им, воодушевляясь им, зная, что по-настоящему связать себя с ней нельзя будет никогда…

– Гретхен, милая-милая Гретхен! Не надо плакать, я говорил с врачами – уверен, ты поправишься, – он положил ей на подушку букет мелких душистых бледно-жёлтых роз, которые она так любила.

– Нет, Кресс, я слышала, как они там спорят – дела мои плохи. И теперь даже если бы они меня стали уверять на сто процентов, я бы всё равно знала, что скоро умру. И зачем себя обманывать: все последние месяцы я не могла без обезболивающих, и эта постоянная изнуряющая боль! Так ведёт себя только злокачественное заболевание – никакого улучшения, только хуже и хуже! А ты? Любишь ли ты меня? Или отвернёшься, как от приговорённой? Вспомни, как хорошо нам было в Европе! Могу ли я рассчитывать на твои чувства и теперь? Я хочу, чтоб мы обвенчались в самом скором времени. Но учти, мне не нужна жалость. Я хочу умереть красивой. Как только начну превращаться в безобразную обезьяну, поклянись, что пронесёшь мне яд. Поклянись!

Кресс беспомощно моргал, не в силах вынести напор её страстного шёпота. Так много от него требовать! Как он может клясться?! Ему вдруг вспомнилась Мариетта. Боже, а как же быть с ней?

– Гретхен, я не могу тебе ничего сейчас определённого обещать, – начал было он, но к его счастью был прерван врачами, которые зашли в палату.

– Молодой человек, Вам необходимо выйти на несколько минут, мы должны осмотреть больную.

Он суетливо поспешил к выходу, краем глаза поймав прощальный взгляд Гретхен. Ему показалось, что он увидел в её прежде гордых глазах смятение и боль побитой собаки. И разочарование. В нём.

Пауль был потрясён новостью о состоянии здоровья Гретхен. Он не находил себе места вот уже три дня. Не мог ни есть, ни спать.

– Это мне расплата за мои злодеяния. Сколько невинных душ загубил я во время войны! Горе мне, горе мне! Но что это за Бог, который так безжалостно карает! Разве тот же Морган или тот же Шульц меньше моего натворили?! И ничего, процветают! Вон, в каких ходят костюмах, на каких машинах разъезжают и какими вопросами занимаются! И по-прежнему здоровы и полноценны. А я! То Марта, то теперь Гретхен!

Пауль в бессильной злобе сжимал кулаки и грозил небу. Не будучи и ранее особо религиозным, он теперь совсем разуверился в мировом равновесии и считал себя несправедливо, сверх меры наказанным.

Он опять запил. Презирая себя за слабость, не видя выхода и смутно осознавая всё-таки свою вину в несчастьях близких, не мог остановиться и пребывал в запое несколько дней. У него не было сил смотреть в глаза дочери, полные страдания. Такие красивые и бездонные, ставшие ещё больше и глубже на худеньком её лице.

А может, и не стоит так убиваться? Врачи не предрекали ей стопроцентного поражения в борьбе за жизнь. Шансы Гретхен всё же имела, и неплохие – её анализы были весьма удовлетворительными, а сама она – молодой и с хорошей наследственностью.

Придя в себя с помощью остатков воли и специальных лекарств, Пауль вдруг вспомнил про Кресса. Куда подевался этот жених? Гретхен как будто бы им интересовалась, его присутствие могло быть благотворным. Забыв про гордость, Пауль решил его навестить и попросить оказывать его дочери как можно больше внимания. Ведь так можно помочь ей в выздоровлении, усилив её желание жить.

Он разузнал у работника бара, завсегдатаем которого являлся Кресс, его адрес и, усевшись в свой роскошный молодёжный «BMW», поехал к нему домой.

Дом Кресса оказался бедной, но чистой с виду лачугой, с небольшим палисадником из клумб с бегониями и несколькими деревьями манго.

Дверь Паулю открыла пожилая веснушчатая женщина, похожая на Кресса.

– Его мать, – определил Пауль.

– Прошу прощения, мадам…, – Пауль вдруг поймал себя на мысли, что не знает фамилии Кресса.

– Мадам Ван Дер Хиден, – подсказала она ему с улыбкой, – прошу Вас в дом.

Она засуетилась на кухне, готовя кофе для гостя, Пауль тем временем осмотрелся. Дом был чистым также и внутри. Странным образом он напомнил Паулю его детство: то же тиканье настенных часов, кружевные покрывала на креслах, та же отрадная прохлада уютной обстановки. Даже запах – пахло вареньем из слив и свежевымытыми деревянными полами. Он поймал себя на мысли, что не хочет его покидать, этот дом. Расположившись в удобном кресле в ожидании кофе, он так расслабился, что чуть не заснул.