© Елена Львовна Соколова, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мариетта вышла на крыльцо. Дождь только что закончился, оставив после себя тяжёлое, влажное дыхание тропиков. Даже птицы сонно молчали, – им было лень начинать полуденные песни.

Размяв длинными тёмными пальцами такую же длинную и коричневую сигару, она закурила. Глубоко и жадно втягивая душистый дым, зашла опять в дом, чтобы сварить кофе.

Он получился, как всегда, густым и очень крепким. Мариетта любила такой. «Как поцелуй горячего любовника», – шутили они с подружками.

А вот Энрике вёл себя в последние дни странно: обходил её дом стороной, при встрече, отводя глаза, жаловался на занятость, дескать, хозяин донельзя загрузил его работой – он страшно устаёт на разделке рыбы и, придя домой, падает без рук – без ног. Короче, не до любви. А ей, Мариетте, подавай по нескольку раз в день! Где взять сил?!

Но изучив его хорошо за несколько лет, она чувствовала ложь: наверняка, кого-то себе завёл на стороне…

Сегодня Анна, соседка-парикмахерша, ждёт её на маникюр.

Мариетта небрежно провела огромным пером какой-то птицы по грубо отёсанному обеденному столу, сметая крошки пирога.

– Ничего, ещё посмотрим…

Чёрно-голубые, быстрые (не смотря на свою тяжесть) грозовые облака стремительно надвигались откуда-то с севера на побережье острова. Океан угрожающе закипал белыми барашками. На пляжах выставлены таблицы: осторожно! Прибрежные воды кишат акулами и ядовитыми медузами, пригнанными штормом из далёких глубин.

– Жаль, сегодня не искупаюсь, – Мариетта, увязая по лодыжки в песке, шла навстречу ветру. Чуть подавшись корпусом вперёд для равновесия, жадно впитывала красивыми и крупными, как у породистой кобылы, ноздрями терпкий, ни с чем несравнимый аромат бушующего океана. Пьяная от духа свежей воды и морских водорослей трезвела от россыпей солёных брызг в лицо. Она любила непогоду, она и сама была буйной и непокорной.

– И это со мной, со мной, затеял он играть…

Перед маникюром Анна предложила Мариетте кофе с сигарами и рюмочку светлого рому. Пусть недорогого, зато крепкого.

Потом раскинула карты.

– Конечно, он тебе изменяет… Да нет никаких сомнений: вот она, дама, смотри. Ишь, стерва, притулилась к нему. Хочет отбить.

Мариетта с ненавистью, от которой вдруг вскипала её и без того горячая мулатская кровь, вперилась в карту, словно на ней и вправду была изображена соперница.

– А-а-а-а, тварь…, – она нецензурно выругалась, – ей никогда не заполучить Энрике!

И Мариетта и Анна с детства исповедовали религиозный культ, возникший на острове в незапамятные времена. Он получился из гремучей смеси африканских языческих верований, привезённых сюда рабами ещё в позднее средневековье, и христианской религии, навязанной колонизаторами. Католические традиции и культ африканских народов породили религию острова.

Среди местных их религия имела огромное значение. В католические церкви люди здесь ходили редко, зато свой культ оправляли повсеместно. На любом балконе – бельё для таинственных церемоний, магические цветы в горшках. Из дворов и квартир то и дело доносится глухой звук ритуальных барабанов – аккомпанемент религиозным пениям.

Потомки древних народов – современные жители острова – поклонялись многочисленным богам, за связь с которыми отвечали различные колдуны, знахари, прорицатели и простые смертные, одержимые тем или иным духом – проводники. Им может стать любой, – нужно только впасть в транс на церемонии жертвоприношения, или увидеть вещий сон.

Бывало, жрец выбирал человека из толпы, доводил его до транса, и тот в бессознательном состоянии выкрикивал вдруг предсказание или рычал чужим злобным голосом. При этом он мог откусить жертвенному животному – петуху или черепахе – голову.

– Помочь смогу, да не натворим ли беды? – засомневалась Анна.

– Делай, – Мариетта беспрекословно выставила вперёд свой мощный подбородок.

В священном углу комнаты, как у всех жителей острова, у Анны находился алтарь. Там она общалась с предками, которые всегда помогали ей безошибочным советом.

В когорту предков попасть совсем не просто. Для этого при жизни нужно вести себя праведником, соблюдать традиции, достойно воспитывать детей. А если вдруг умрёшь молодым, значит, вмешались злые силы, – плох ты был! И тебя уже не зачислят в предки. И даже родственникам будет разрешено не приезжать на твои похороны. И наоборот, главу семейства, дожившего до преклонных лет, не похоронят, пока не соберется вся родня. Копать могилу разрешено будет только жрецу – последователю того бога, которому при жизни поклонялся покойный. В могиле устанавливалась особая кровать для тела. А после ритуального обряда всех пригласят на пиршество и танцы. Как говориться: мёртвых в землю, живых за стол.

– Духи моих благословенных родителей, моих прародителей, всех родственников по крови, достопочтимых и прекрасных, строгих и великих, прошу снизойти ко мне, грешной… Услышьте меня, помогите советом, – Анна в трансе закатила глаза, обнажив голубоватые белки. Казалось, тело больше ей не принадлежало, оно расслаблено покачивалось в ритме слышимой только ею музыки.

Прошло минут семь-десять. Вдруг гадалка встрепенулась. Ошарашенно обвела комнату взглядом. Ещё минут пять помолчала, приходя в себя.

– Ну, не томи, – Мариетта нетерпеливо раздула ноздри, – говори, что привиделось!

– Даже страшно рассказывать, – Анна в замешательстве принялась разминать сигару, – такое увидела, не приведи господи! – И опять замолчала. Над верхней губой у прорицательницы выступил пот.

Мариетта заёрзала в плетеном кресле-качалке, выпрямила спину, приподнялась:

– Ну, говори, говори!

– В общем так. Мой покойный дедушка Хосе-Мартин пришёл ко мне и сказал, что соперницу надо убить. Да, убить. Причём, не просто убить, а чтоб она помучилась хорошенько. Ну, например, так, как мучаются утопленники… Иначе тебе Энрике никогда не вернуть, ведь она от него тяжёлая…

Наступила пауза. Подруги, выпучив глаза, смотрели друг на дружку, не зная, как расценить такое предсказание. Причём, было очевидно, что Анна недоумевает и боится не меньше Мариетты.

Цех по разделке рыбы находился прямо на берегу океана. Он представлял собой десяток простых столов и столько же грубо сколоченных лавок под большим деревянным навесом. Настилы (тоже деревянные) петляли между столами, позволяя рабочим двигаться быстро и не увязать в песке. По настилам можно было пройти также в заросли кустарника и лиан, которые начинались сразу за полосой пляжа. По нужде, например. А если попробуешь там ступить босой ногой на землю, – сразу в ступню вопьётся множество мелких, злых колючек. Потом хоть пинцетом вынимай!

Разделанную рыбу бросали в огромные тазы, внутренности – в корыта, возле которых постоянно паслись прибившиеся коты и собаки. Они совсем не враждовали между собой – всем хватало пищи. Груды соли, свежий ветер и океанская вода, в которой рыбу промывали, были превосходными антисептиками.

– Хэй, Энрике, говорят твоя от тебя забрюхатела. Ну и пузо у неё! Не иначе – там двойная икра! – Матиас, здоровенный самбо (помесь индейца и чёрной) ржал во весь рот – большой красный, с зияющей впереди среди белого чёрной дырой. Передние зубы ему выбили когда-то в драке за неуёмные шуточки. Вот и сейчас тоже он явно нарывался – не обращал внимания на угрюмость Энрике и всё цеплялся к нему с подколками.

– Еле-еле ходит бедняжка, и как это ты им всем подряд засаживаешь? Гляди, как бы твоя Маритта не сделала ей преждевременные роды. И тебе тоже!