Завязалась непринуждённая беседа.

– Как отработали?

– Нормально, как всегда. Ну и жара сегодня была в цеху! Прямо нечем дышать, да и сейчас чувствуется, что скоро хлынет дождь.

– Это точно, но нам он не страшен, мы в укрытии. А холодного вечера вам, девушки, всё же не обещаем: сейчас заиграют румбу – и все идём танцевать!

– Ладно, ладно, только бы и выпить самую малость не помешало бы.

Рой вскочил и, раздвигая толпу танцующих, пошёл к стойке бара. Оттуда он уже вскоре нёс в обеих руках стаканы и две бутылки рому. Сзади семенил официант с кувшином сока, пепельницами и какими-то закусками: орешками и фруктами.

– Ого, да мы сегодня по-настоящему гуляем! – Лулу прикурила от зажигалки, предложенной Педро.

– Пустяки, – парням понравилось, что их щедрость не осталась без внимания, – попозже закажем ещё кофе и что-нибудь сладкое.

Вместо обещанной румбы, по просьбе кого-то из гостей оркестр заиграл танго.

Кресс многозначительно посмотрел на Мариетту. Впервые после начала своих неудач в личной жизни – охлаждения к ней Энрике, родов Люси, скандала на пляже, пересудов соседей – она встрепенулась, начисто забыла о душевных переживаниях, страшных планах убийства соперницы, муках совести, позора брошенной женщины и протянула новому кавалеру руку.

Она уже не видела того, как на неё смотрят окружающие: женщины ошарашено, а мужчины с вожделением. Подчиняясь силе и инициативе партнёра, она позволяла себе быть ведомой. Да и как по-другому? Во все времена у танго – свои законы. Кресс обладал как раз той спокойной, по-настоящему мужской силой лидера, которой ей так недоставало в Энрике. И это при всей внешней мягкости и европейской воспитанности. Своими крупными сухими ладонями он держал Мариетту за талию уверенно и так, что она понимала: захоти он – и ей не вырваться. Она чуяла запах, исходивший от его разгорячённого тела, и он ей тоже подходил. Они танцевали самозабвенно, и никто больше не мог танцевать рядом. И ни на кого уже не смотрели в баре, только на них.

Когда они закончили, и Кресс, словно пьяную, вёл Мариетту к столику, все присутствующие подхватились и стали им аплодировать. Всё было забыто, все скандалы и пересуды. Люди быстро забывают, стоит им только дать новую яркую картинку – новый повод для осуждения или восхищения.

Раскрасневшаяся Мариетта, потупив глаза, отпивала сок из бокала, когда к ней склонилась Мишель и, слегка её ущипнув, прошептала:

– Молодец, так держать!

Как-то незаметно Кресс, поменявшись местами с Роем, оказался рядом с ней, и Мариетта весь вечер ощущала его бедро, прижатое вплотную к её бедру. И уже не видела она того, что вокруг происходило, и не помнила, о чём говорили, и что она иногда отвечала. А только чувствовала, как возвращается к ней женская сила, и горят глаза её тем колдовским светом, которому невозможно противиться. Никому во всём мире – стоило ей только захотеть.

После вечеринки Кресс пошёл провожать Мариетту домой. Всю дорогу они беседовали о чём-то, что интересовало их обоих, и Мариетте было с ним легко, как ни с кем другим.

Но к себе его приглашать не стала.

Простились долгим чувственным поцелуем. Кресс, казалось, понял и оценил её сдержанность. Он был наслышан о Мариетте, о её неистовом нраве, но знал из разговоров, что она не была гулящей.

– Спокойной ночи, Мариетта, спасибо за вечер. Мне было хорошо с тобой.

– Мне тоже. Было чудесно.

Правда, ночью ему совсем не спалось. Но отличаясь в духовном и моральном развитии от основной массы мужчин острова, он не был всеядным, и потому соблюдать аскезу ему кое-какое время удавалось.

Этим вечером Анатоль оставался дома. Он не пошёл ни к морю, ни в селение. Его мало интересовали люди, разве что в качестве клиентов. А природу он любил, но сегодня и она ему была не нужна. В этот вечер ему захотелось покурить гашиш.

Расположившись удобно на мягком уютном диване в гостиной, он, полулёжа, курил траву из своего любимого чеканного кальяна.

Постепенно видения выстраивались в стройную цепь. Анатоль растворялся в них, и это уже был не Анатоль, а кто-то другой, за кем он наблюдал со стороны, одновременно ощущая пронзительно всё происходящее. И картины, проживаемые им, были во много раз реальнее самой реальности.

И, казалось, истина открывается ему во всей её многогранности, простоте и сложности одновременно…

В этом своём путешествии его занесло на Марс. Он колонизировал его вместе с другими землянами. Что это был за век? За год? Этого он не знал. Было это далёким прошлым, или далёким будущим – он не понимал. Присутствовало ощущение сегодняшнего «здесь и сейчас».

Плавно передвигаясь какими-то длинными, затяжными прыжками, он руководил обустройством нескольких теплиц, которых планировалось разбить на Марсе великое множество.

Вот он смотрит на них как бы сверху. Снаружи они покрыты матовым, полупрозрачным материалом, похожим на очень прочное стекло, что даёт достаточный доступ свету и предохраняет от излишнего воздействия солнечных лучей.

А вот он уже подлетает к входу одной из них. Внутри теплицы установлены длинные и узкие ящики с красным грунтом, свойственным Марсу, но обработанным нужными удобрениями для плодовитости растений. Они в виде рассады, произведённой на Земле, должны здесь прижиться. Это гибриды овощей и съедобных трав, выведенные специально для данной планеты. Микробиологи установили, что невозможно рассадить здесь обычные огурцы, помидоры, фасоль и чечевицу, к примеру. В расчёт приняли особенности атмосферного давления, скорость обменных процессов в организме человека, животных и растений, – то есть многие и многие факторы. В том числе, и условия развития бактерий. Всё это выявлялось и на Земле и на Марсе долгие-долгие годы. И вот, наконец, сегодня – начало работ по высаживанию в грунт теплицы ценных растений.

Анатоль чувствует, как радостно и тревожно бьётся его сердце. Тысячи человек и биороботов, облачённых в лёгкие и прочные скафандры, движутся неслышно и плавно, каждый по своему делу, выполняя порученную ему работу. И всеми ими руководит один человек – он.

Но нужно торопиться: скоро наступит марсианский закат. Зрелище, в общем, не очень живописное. Там, на родной планете закат значительно более красочный: в небе отражается богатый земной ландшафт – океаны, горы, леса…

Но здесь, на Марсе больше таинственности, пустоты, предчувствий чего-то необыкновенного, что порождает тревогу и вместе с тем радость.

Словно сам Бог отсюда ближе…

Проснувшись сегодня позднее обычного – около десяти утра – Гретхен сразу решила взвеситься. Последнее время ей стало казаться, что её худоба становится всё менее элегантной. Спортивный врач недавно успокоил её, заверив, что чем меньше вес, тем меньше нагрузка на суставы, а, следовательно, перелом на ноге заживёт быстрее. Но Гретхен видела, что худеет она по-прежнему неумолимо, а нога всё болит и болит. Испугавшись (как бы ни какая-нибудь саркома, не дай-то Бог), она сдала все анализы. Но её опасения, хвала Всевышнему, не подтвердились! Так что же с ней? Гретхен собиралась с утра отправиться к отцу для беседы с ним. Она верила ему и считала его очень опытным и знающим человеком.

Картина, которую она застала у него дома, поразила её настолько, что она застыла в ступоре прямо на пороге. Такой грязи, вони спиртного и испорченных продуктов в родительском жилище она не помнила за всю свою жизнь! А сам отец! Не бритый, с дрожащими руками и потухшим взором, он напоминал побитого пса. Увидев Гретхен, он вздрогнул, стал пытаться застегнуть пуговицы на пижаме, пригладил волосы. Видно, визит дочери застал его врасплох. Он не находил слов даже для приветствия.

С минуту они молча глядели друг на друга.

– Папа, ты здоров?

– Ну, а почему нет, дочка? – Пауль гордо выпрямился. Он стал приходить в себя.

Гретхен поняла, что не сможет не о чём говорить с ним сегодня. Горький ком подступил вдруг к её горлу: неужели вслед за матерью она теряет отца? И остаётся одна-одинёшенька на этом так и не ставшим ей родным острове, среди этих чужих людей?