Населяли мегаполис добрые, красивые, отзывчивые люди, никто из них не стрелял из рогаток по стёклам, ни один Ленин здесь не был убит.
Словом, хороший город, – не чета Москве и Козельску.
Глава 6
Жизнь в третьей столице шла заведенным чередом: в Летнем саду вечерело.
На востоке лежала варварская мгла, солнце валилось с ног, горели к западу горизонты.
– Пора по домам, – поняли вдруг сидевшие на скамеечке Носов и Курицын, сердечно простились друзья и разошлись.
По Гоголевскому бульвару текла толпа, будто где-то открыли шаровый кран, а из водопроводных труб полилась не хлорированная в соответствии с санитарными нормами жидкость, а хлынул людской поток: шляпки, кашкеты, банданы, бейсболки, – это если смотреть по верхам. Сарафаны, блузы, футболки с портретами Че Гевары, – если глядеть чуть ниже. И, наконец, джинсы и шорты – зрелище для мужчины не интересное, – и юбки по моде этого лета, в облипку обтягивающие ягодицы, – туда и пялились все, туда и пялился Носов. И таки да, там было на что поглазеть: Рая и Клавдия вершили впечатляющий променад.
Взгляды всех игнорировали красавицы, но пламенные взоры писателя не оставили без внимания, – обернулись и воскликнули радостно:
– Ба, кого мы видим!
Видели они неистощимого выдумщика и фантазёра, искромётного шутника, милейшего человека, старинного своего приятеля Носова.
– Откуда идёте, дамы? – спросил Сергей Анатольевич.
– С работы, – ответили девушки.
– Куда направляетесь?
– На заработки.
Рая и Клавдия работали в краеведческом музее искусствоведами, а зарабатывали, танцуя стриптиз в ресторане «Африка».
На них ходили.
Их шоу пользовалось неизменным успехом.
Бывало, в чём мать родила повиснут девушки на шесте и вопрошают у зрителей с большим драматическим талантом:
– Отчего люди не летают как птицы?
и многие в зале порывались ответить им на этот вопрос, и волновался кабак, и владела публикой ажитация.
Лишь литератор Курицын феноменально спокойный сидел в уголке, не делал резких движений, пил в одиночку горькую, твердил, как заезженная пластинка:
– Мне не пишется, мне не пишется, мне не пишется.
Переглянутся тогда подружки, эротично раскачиваясь на пилонах:
– Обожаю Курицына, – сообщает Рая.
– Люблю его, – информирует Клавдия.
И соскакивают стриптизёрки с шеста, бегут в гримёрку и наряжаются в разного рода вещички. Будто королевны становятся девушки: неотразимо хороши. И подсаживаются они к литератору, и звонко смеются, и пьют с ним вино, и вскоре забывает Курицын, что ему не пишется, забывает, что он Курицын, забывает всё на свете, напрочь выветривается из него наносное: он младенчески чист, он беспомощно улыбается, он забавно агукает и струйка слюны появляется в уголке рта.
– Милый, любимый наш Курицын опять напился, – констатируют девушки факт, подхватывают под руки литератора и ведут домой: Рая к себе, на кровать в спаленку; Клавдия к себе, в зал на диван.
А квартиру одну на двоих снимают подружки, парадиз у них поелику.
Про парадиз – Цветикова выражение, любит Алексей заковыристые обороты, направо и налево сорит фигурами речи, так и норовит щегольнуть словцом.
Цветиков поэт; поэт, какого ещё не было…
Громогласный трибун был, рыжеволосый задира, озорной хулиган и гуляка тоже. В бакенбардах и с ментиком замечены стихотворцы, и со всяким фасоном бород…
Но такого, как Лёша, – толстого и румяного – история ещё не знала.
Вот и он, кстати, идёт и бормочет себе под нос:
– Полярная, Полярная, Полярная…
(авторская реминисценция на строчки Иннокентия Анненского «Среди миров, в мерцании светил одной Звезды я повторяю имя…»)
– Привет, Лёха, – кричат ему Носов, Рая и Клавдия.
– Здравствуйте, здравствуйте, друзья, – радуется встрече Цветиков, и энергично жмёт руку писателю, и целует дам в любезно подставленные щёчки.
– Quo vadis, Алексей Дмитриевич? – интересуется у приятеля Носов, ненавязчиво демонстрируя ширь познаний и академическую образованность.
– На канал Грибоедова, – отвечает Цветиков, намекая при этом, что и сам он не лыком шит, латынью в тупик не поставишь. – Буду любоваться, как бурлят меж гранитов пенные воды, хочу набраться лирического настроения.
– Отличный план, – не мог не согласиться энциклопедист Носов. – Дело к вечеру, самое время набраться. Только откуда в канале бурление? Там затхлый запах и квакают жабы, не будь с нами дам, я выразился бы, куда решительнее.
– Это да, запашок ещё тот, – не стал возражать поэт. – Не будь с нами дам, я сказал бы, там скверно пахнет.
– Не будь с нами дам, я сказал бы, оттуда воняет. Но дамы на счастье с нами, нет нужды принюхиваться к потокам сомнительного происхождения. Пошли лучше с девчонками в Африку, вот где бурление, вся пена города там.
– И правда, идёмте, ребята, с нами, – загорелась идеей Клавдия. – Ещё и Курицына позовём.
– Да-да, – подхватывает Рая. – Давайте звать Курицына.
И первая начинает:
– Ку-ри-цын!
И смеётся, да так заразительно, что тут же всех заражает, все хохочут и дружно зовут литератора:
– Ку-ри-цын!
На зов никто не является, но это не останавливает искусствоведов:
– Есть запасной вариант, – сообщает Клавдия.
– Да-да, – подтверждает Рая. – Не отчаивайтесь, товарищи. У нас имеются специальные устройства, можно разговаривать на расстоянии.
– Да ну? – не верят мужчины.
– Точно вам говорим, сейчас мы всё быстро уладим.
Порывшись в сумочках, дамы находят мобильные телефоны.
В списке контактов у девушек есть Пуся – начальник налоговой. И Дуся – инвестиционный банкир. Есть Зая, Кабан и Леший. И только Курицын записан как Женечка: любят искусствоведы Курицына, дня не могут прожить без литератора, обожают его.
Жмут кнопку в девайсе подружки, играет бравурная музыка, связи нет.
Нахмурился Сергей Анатольевич Носов, сделал озабоченное лицо:
– Я видел сегодня Курицына. По-моему он снова хочет писать роман.
– Тот самый? Биографический? – с округлившимися от ужаса глазами переспросил Цветиков.
– Да! – выдохнул Носов.
– О, боже! – только и смог вымолвить поэт, румянец сдуло с него, щёки стали мертвенно серыми, губы мелко дрожали.
Сжались сердца девушек в нехорошем предчувствии:
– Что? Что? Что случилось?
Полным безнадёги голосом Сергей Анатольевич стал рассказывать:
– Когда-то Евгений, будучи совсем ещё юнцом, взялся писать роман. Известное дело, для безусого юноши нет важнее в мире персоны, чем он сам. Вот и Женя… абзацами он строчил о себе, любимом. Всякая мелочь в ход идёт, любой вздор годится: услышит ли анекдот, произойдёт с ним история, познакомится с кем, – всё сюда, всё в текст. Неисчислимое множество друзей и приятелей в той или иной степени оказывались персонажами произведения. Мы вот, с Лёхой, попали…
– Ой, как интересно, – восклицают девушки.
И Клавдия мечтательно произносит:
– Я бы хотела стать героиней романа.
И Рая закатывает глаза:
– Я бы тоже не прочь залететь, – и тотчас же объяснилась. – В книжку имею в виду, музой.
Мрачно глянул на них Носов:
– Остерегайтесь, девушки, очутиться в романе Курицына, этот текст обладает неизъяснимой магической силой, странные вещи происходят вокруг него. Мужчины куда ни шло, видимо, иммунитет, но прекрасный пол – все поголовно: стоит появиться какой-нибудь красавице в повествовании, – всё! считай, что она обречена. И недели не пройдёт, исчезнет та, с которой писался образ, – вещь-то, напомню, биографическая, у каждого персонажа существует вполне реальный легко угадываемый прототип.
– Вернее, существовал, – поправил Цветиков.
– Вернее, существовал прототип, – поправился Носов. – Три десятка девиц. Теперь их нет никого, пропали.
– Как это? – опешили искусствоведы.
– Да вот так. Будто ластиком стёрли, ни следа. Впрочем, рассказ проигрывает без подробностей, начну заново.