– Тётенька извините, мы не хотели, чтобы мячик попал в вас, попыталась оправдаться Сашенька.

– Не хотели они. Придурки безмозглые! Помидоры помяли, песок натрясли. Убирайся, не отдам мяч.

Я решила вмешаться.

– Простите детей, они и вправду нечаянно. Отдайте мяч, а я постараюсь стрясти песок с вашей газеты.

О! наконец-то, у хамки нашёлся достойный объект для оскорблений, и она принялась чихвостить меня с энтузиазмом способным без ракеты улететь в космос.

Честно говоря, я опешила и не знала как вести себя дальше. Мне никто не говорил таких слов да ещё с такой злостью. Тётька с упоением оскорбляла меня, перечисляя всё физическое несовершенство моей фигуры и лица. Я никогда не думала, что произвожу на людей такое отталкивающее впечатление. Со слов честной женщины выходило, что я просто урод. Внимание всего пляжа было приковано к этой безобразной сцене, даже дети перестали возиться на берегу, и раскрыв рты слушали грязные бесконечные ругательства. Не дожидаясь финала словоизвержения, я направилась в стан врага с твёрдым намерением забрать мячик. Но лишь я приблизилась, тётка вскочила на ноги, и усилила громкость. Её супруг, доселе молчавший и не без удовольствия следивший за происходящим, поднялся и по-Ленински прищурив глаз, ласково осведомился у Сашеньки:

– Деточка, ты мячик хочешь?

Саша испуганно, кивком головы подтвердила. Тогда милый дедушка, взяв в руки мяч, пульнул его ногой далеко в кусты.

– Иди лапушка, там твой мячик.

До Саши не дошёл смысл произошедшего. В её понимании женщина, которая кричала и только что оскорбляла меня, была плохой, а вот дяденька, тихо и ласково разговаривающий – хороший. Дедуля вновь уселся на полотенце и повторил:

– Беги, там твой мячик.

– Но там же крапива! – испуганно прошептала девочка.

– Вот ты и беги в крапиву, самое тебе там место, – и заржал придурок.

Добрая тётенька, затряслась всем телом. Она то сгибалась пополам, то разгибалась, запрокидывала голову, давясь смехом, хрюкая от удовольствия, мощная грудь колыхалась, грозя выпасть из бюстгальтера.

Сашенька заплакала, а я абсолютно деморализованная, отправилась за мячом. Доставая его, я обожгла ноги о крапиву. Не то от боли, не то от оскорбления, нанесённого ни за что ни про что, я заплакала. Возвращаясь, вдобавок наступила в глубокую лужу, не высохшую после недавнего дождя. По краям лужи, свисала комьями грязь, и это натолкнуло меня на мысль о мщении.

Застопорившись возле лужи, я положила мяч на траву, и нагнулась. Грязь была знатная. Отломив один кусок, начала методично, как заводная, пулять комками грязи в противников. Сколько времени продолжалась моя бомбардировка, не знаю, я видела лишь грязь и слепящие лучи солнца. Остановил меня не вполне трезвый мужик синий от татуировок, украшающих всё тело:

– Хорош, детё напугаешь.

Это подействовало на меня отрезвляюще, и я, наконец, смогла обозреть поле битвы. Всё вокруг смолкло. Поверженные вороги, с ног до головы были забросаны противной жижей. От импровизированного стола, не осталось и следа. Собственно я выглядела не лучше деморализованных неприятелей. Руки, ноги, купальник также были забрызганы. Очки я потеряла в пылу битвы, волосы торчали в разные стороны.

Когда я гордо прошествовала мимо обстрелянных супостатов, тётка попыталась, было открыть рот, но я, подойдя вплотную тяжело дыша и дрожа, прошипела:

– Ещё вякнешь, убью. Поняла?

Возможно, мой вид, тон которым я пообещала осуществить расправу, заставили поверить в серьёзность моих намерений, и злющая тётка закрыла пасть.

Я нырнула в речку, и поплыла. Холодная вода полностью охладила мой пыл. Доплыв до середины, я перевернулась на спину и легла на воду. Думать и двигаться не хотелось. Когда выбралась на берег, каждый уже занимался своим делом. Сладкая парочка испарилась, словно их и не было. Я плюхнулась на полотенце, стуча зубами то ли от холода, то ли от чрезвычайного душевного волнения. Подбежала Сашенька и молча уселась подле. Но девочка не могла долго безмолвствовать и потому через минуту шёпотом произнесла:

– Тётя Света, я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю, – в тон девочке ответила я.

Она наклонилась ко мне, и чмокнула в затылок. Эта милая детская благодарность вызвала в моей душе бурю эмоций, и, обмякнув, я разразилась рыданиями. Сашенька, лишь гладила меня по голове, и приговаривала:

– Не плачь, миленькая, ну не плачь. Всё хорошо же, правда? Не плачь, а то я тоже заплачу.

Она долго уговаривала меня, но слова её вызывали лишь новые потоки слёз. Устав от безрезультатных попыток, она применила последнее успокоительное средство:

– Ты скоро женишься, правда, правда. И вовсе ты не толстая, а просто пухленькая. Это красиво. А тётка жирная и тебе позавидовала. Женихи таких любят. Мой папа, ругает маму, за то, что она худая, и говорит, что женщина должна быть как подушка, тёплая и мягкая. Ты ведь мягкая и поэтому скоро женишься.

Мне стало хорошо от нехитрой детской ласки. Я села, и желая подыграть ей, спросила:

– Ты и вправду думаешь, что я скоро жениха себе найду?

– Конечно, – откликнулась девочка, обрадованная моей перемене настроения, – найдёшь, самого лучшего. Тебя мама научит. Она быстро женихов находит. Вот и сегодня, сказала тебе, что по делам едет, а нас до твоего дома, вёз дядя Слава на своей машине. Они к нему на дачу поехали, шашлыки жарить.

Новость была неожиданной. Моя разлюбезная подруга, обычно дожидалась развода, а уж затем отправлялась на поиски новой любви. На этот раз, судя по всему, дело обстояло иначе. Лёля продолжала жить с Алексеем отцом Сашеньки. Тот факт, что она отправилась на дачу с неведомым мне дядей Славой, говорил о том, что подруга решила сменить тактику.

– Вероятно, дядя Слава сослуживец твоей мамы и они поехали по делам, – неискусно попыталась переубедить я Сашеньку.

– Нет, ты не понимаешь, мама поссорилась с папой, папа пришёл ипимши, она набросилась, била его по спине и кричала: «Ненавижу! Гад проклятый! Всю душу вымотал»! А папа руками закрыл голову, и всё время спрашивал: «А что я сделал-то? Что я сделал?»

У Сашеньки несомненный актёрский талант. Она точно передаёт не только интонацию, но и физические особенности людей. Вот и сейчас, рассказывая о семейном скандале, она гневно трясла кулачками, опуская их на голову провинившегося супруга, и тут же прикрывая голову руками, оправдывалась как отец. Я чуть не расхохоталась, оттого насколько точно были изображены персонажи. Но вслух произнесла:

– Сашунь, только не надо рассказывать всем подряд, что мама уехала с дядей Славой, и побила папу. Хорошо?

– Я не всем подряд. Только тебе, да ещё в садике девчонкам. Да ещё бабушке Марии. Во дворе тёте Клаве и Евгению Борисычу.

– Кто такой Евгений Борисович?

– Дворник наш.

– Ну вот видишь, ты всем выболтала! – воскликнула я. И когда ты всё успеваешь?

– А что, они ведь никому не расскажут. Бабушка Мария пожалела меня и сказала, что родители плохие. Девчонки хохотали, тётя Клава всё время охала, и сама расспрашивала меня. Только Евгений Борисыч ничего не сказал.

– Почему?

– Он немой. Он только ходит и улыбается, да ещё нам конфетки раздаёт. Он добрый, точно никому не расскажет! – успокоила меня Саша.

– Ладно, пойдём домой.

Мы собрали вещи, и поплелись домой. Несмотря на то что Сашеньке удалось-таки привести меня в чувство, я покидала пляж в расстроенных чувствах. Если моя тётка видела меня полчаса назад, она наверняка умерла бы от горя. Елизавета Ивановна никогда не повышала голос, даже тогда когда ей откровенно хамили. Она всегда пыталась оправдать людей и их пороки. Учила меня не отвечать агрессией на агрессию. И это наверняка правильно. Вот только я, несмотря на все её старания, плохо усвоила урок. То и дело хамы провоцируют меня на неадекватные поступки, и я ничего не могу поделать с собой, как ни уговаривай. Вот и сегодня не сдержалась, и устроила безобразную сцену. Вероятно, я ещё нескоро отважусь посетить пляж, думаю, воспоминание о сегодняшнем дне ещё долго будут будоражить меня.