– Слушаться тебя, а не мамашку, – жалобно проблеял малыш-мужчина, согнувшись пополам.

– А еще кого?

– Больше никого.

– Вот умница, – кивнула девушка.

Нет, похоже, она все-таки шутила. Если и дрессировала-вымуштровывала из него мужчину, то полушутя полусерьезно. Теперь она притянула его и быстро, по-дружески чмокнула в щеку.

Мы вошли в квартиру.

Марта-Герда улеглась у двери. Я сделал несколько шагов вглубь квартиры. Луиза тут же вручила мне бокал с вином. Я поблагодарил и механически сделал глоток. Нормальное винцо.

– Ты походи по квартире, осмотрись… – сказала Луиза, уводя куда-то Эдика. На лице последнего было написаны телячий восторг и абсолютное счастье.

Луиза пыталась убедить меня, что всегда жила в нашем доме. Вдруг у меня возникло ощущение, что, может быть, она вовсе не лукавит, что, может быть, это действительно правда… Что ж, 12-й…

Я повернулся, чтобы взглянуть в сторону, и в глазах у меня снова поплыло, замелькало «красное»…

Господи, я же прекрасно помнил, что Павлуша с Вандой отправились на 12-й! И все-таки рефлекторно вздрогнул.

Что за развлечения!

Павлуша и Ванда расположились – сидели в некой затемненной нише в двух шагах от меня – и успели поменяться одеждой. То есть он снова надел армейскую робу, в которой сбежал из команды новобранцев, а она нарядилась в вещи моей мамы, ее красный костюм и так далее, напялила на голову мамин парик.

Я поприветствовал их, и они помахали мне. Им и в голову не пришло, не хватило элементарного такта сообразить, что мне это может быть неприятно, что от этого меня покоробит – от одного вида маминых вещей на Ванде, да еще и напяленных ради забавы… Конечно, я сам разрешил им…

Бог с ними, с вещами. Вещи всего лишь вещи. Не хватало еще, чтобы «вещи» (пусть даже мамины) захватили власть над моими чувствами.

Неприятно было и другое. В этом наряде Павлуша и Ванда возились, забавляясь, друг с другом, как две сексуально озабоченные макаки, – обнимались, сплетались, терлись друг о друга, ковырялись, чесались, лизались. Причем абсолютно не стесняясь.

Что я почувствовал, глядя на них? Ревность-неревность. Когда только успели так спеться?.. Оба усмехались, глядя на меня, и при этом продолжали заниматься друг другом. Не скажу, чтобы меня это так смущало, хотя… конечно, смущало. Что же, Ванда «вычеркнула» меня из «списка женихов»?..

Я поспешно отвел от них взгляд, прошел еще несколько шагов и постарался осмотреться.

Я находился в просторном помещении, которое было замысловатым образом рассечено перегородками разной конфигурации. Вся планировка квартиры, в отличие от нашей, была, видимо, совершенно изменена, так что я на время потерял ориентировку.

Поднятием бокала, я поприветствовал людей, расположившихся неподалеку от меня. Они помахали мне с таким видом, словно я с ними виделся каких-нибудь полчаса назад или вообще не расставался. Я искоса к ним присматривался: как они на меня смотрят. Что же, они, естественно, обсуждали мой случай. И, может быть, правда считают, что мне Бог знает как исключительно повезло.

Не только Луизу, почти всех, кто попадался здесь на глаза, я где-то раньше видел и знал. Такое было ощущение.

Толстая белобрысая девушка, чрезвычайно густо и ярко накрашенная, в очень облегающем платье, настоящая матрешка. Другая девушка – такая же накрашенная, еще большая толстуха и матрешка. Только рыжая. С ними – длинный, прилизанный и румяный, хотя и слегка прыщавый, молодой человек, в галстуке-селедке. Я сразу услышал, что имя ему – Евгений.

Не удивительно, я тут же вспомнил его. Это был тот самый юноша, которого я год назад видел плачущим на коленях перед экзаменатором. Прыщей у него тогда было побольше.

Что касается девушек. Несмотря на боевую раскраску индейца, одну я тоже сразу опознал. Кристина. Когда-то жила в нашем доме и одно время училась в параллельном классе. Кажется, занималась не то культуризмом, не то какими-то боевыми единоборствами. Во всяком случае, качалась, как настоящий мужик. Мальчишки ее побаивались, говорили, «гантель держит дыркой» и «одной ляжкой задавит». Воплощение гипертрофированной сексуальной агрессии. И подружки у нее всегда были соответствующие. С кого-то красавчика, помнится, штаны содрали и гоняли голеньким по школе. Но главное воспоминание, связанное с Кристиной связано с другим.

В шестом или седьмом классе, когда она еще не увлекалась поднятием тяжестей и не обросла стальными мышцами, а была просто толстой девочкой, мы с одноклассниками собрались отметить старый Новый год. Народу набилась уйма. И, кажется, первый раз совершенно без родительского присмотра. Спиртного не было, но в том нежном возрасте на нас и кола действовала возбуждающе. Уж и не помню, как дошло до этих шалостей, в прятки вздумали играть, что ли, но Кристина, я и еще один парень из нашего класса забились в какую-то нишу, наподобие платяного шкафа, где на вешалках висели груды пальто и шуб. Там, почти в полной темноте мы с приятелем, позабыв про прятки, в общем-то ни с того, ни с сего принялись молча жать и тискать до пояса (и только) большое тело Кристины, лишь хихикавшей и извивавшейся в ответ. Прическу испортите, дураки такие, шептала. Можно было и пониже пощупать, но поскромничали. Потом жалели. Выбравшись из груды пальто, все трое вспотели, ужасно мокрые, насквозь, вихры торчали во все стороны. Красные, как после бани… Интересно, что после того случая мы с ней были не то чтобы на дружеской ноге, но при встрече кивали друг другу, как хорошие друзья. Забавно, что потом она ударилась в культуризм, пугала людей сексуальной агрессией.

К другой, по имени Соня, «очень толстой», белокурой (белобрысой) девушке-матрешке, довольно красивой с голосом показавшимся мне таким знакомым, я особенно не присматривался, но меня преследовало чувство, что и о ней мне известно что-то такое.

Обе толстые девушки, а также долговязый Евгений с интересом слушали то, что им рассказывает некий юноша Всеволод, миловидный, светлоглазый, в серо-голубых твидовых брюках, таком же пиджаке с видневшейся под ним черной футболкой. Именно Всеволод был центром происходящего.

И он тоже был мне определенно знаком. Чтобы не терзаться этим навязчивым «дежа вю», я уже был готов списать это на психологию. Но тут понял, что никакое это не «дежа вю». Я и в самом деле знал Всеволода раньше. Это был тот самый наивный мальчик, в двенадцать лет еще полагавший, что «любовью занимаются» одни лишь проститутки, но никак не его мама. Он практически не изменился. Хотя теперь он, пожалуй, начнет отказываться, что с ним могло быть что-то подобное. Теперь он, оказывается, стал творческой личностью…

Более того, я припомнил, откуда, кроме экзамена, мне знаком долговязый Евгений. Он и был тем приятелем-«просветителем», которому нервный Всеволод едва не выбил глазик!..

Я прислушался к тому, о чем рассказывал Всеволод. Он говорил так складно, словно пересказывал или читал по памяти некий весьма странный рассказ. Уже первая фраза зацепила меня. Какие-то дети бросили в мусоропровод живого кота. Я стал слушать, как загипнотизированный.

Речь шла о трех друзьях, обычных мальчиках, лет двенадцати-тринадцати, которые вознамерились пройти своего рода инициацию. Чтобы образовать новый мужской союз. Самопосвящение с соответствующей ритуальной процедурой. Убить «врага» и совокупиться с женщиной. Полубессознательно, по-детски, но понимали они это, в данном смысле, вполне традиционно. Это должно было поднять их на новый уровень бытия.

В данном случае, и, прежде всего, – кого-нибудь убить. Какое-нибудь живое существо. В частности, это должно было подтвердить, что Воля сильнее Жалости. С этой целью они – Икс, Игрек и Зет – отловили бродячего кошачка. То, что животное было бродячим, и означало, по их мнению, что условно кошачок вполне мог считаться «врагом». И, стало быть, ритуальное условие соблюдено. Несчастный народ эти коты, сколько же на их долю выпало мучений! Он доверчиво дался в руки и даже ласкался.