Затем к нам снова присоединилась Кира. На этот раз она презрительно поглядывала на них, роняя время от времени:

– Ищите, мальчики, ищите. Найдете, вас, может, наградят. Только смотрите, если чего украсть вздумаете!

– Что мы вам, воришки? – обижались «облавщики».

– От таких, как вы, всего можно ждать!

– А тут у нас – старуха, – сказал я, останавливаясь перед Цилиной дверью. – К ней уж, пожалуйста, без меня.

Они совсем приуныли.

– Нет, не стоит. Зачем же беспокоить пожилую старушку!

И двинулись на выход. Уже совсем было собрались выходить из квартиры, как один из них кивнул на комнату Натальи.

– А тут, кажется, еще не смотрели.

– А эта комната вообще закрыта, – усмехнулся я. – Хозяйки-то дома нет.

Они подошли к двери, прислушались. Попытались заглянуть внутрь через замочную скважину. Естественно, безрезультатно.

– Подозрительно, – сказал сержант.

– Чего ж подозрительного? – удивился я. – Нет хозяйки. Придет вечером. Вот и все дела.

– Так сейчас уж вечер! Подозрительно. Значит, нужно дождаться хозяйку.

– Я же приблизительно сказал, насчет вечера, – пробормотал я. – Неизвестно когда придет. Может, вообще завтра.

– А вдруг он там и спрятался, твой приятель? – прищурился на меня сержант. – Вот дождемся хозяйку, тогда поглядим. Подозрительно. Проверим комнату. Откуда у вас армейская роба, а? Думаешь, мы совсем тупые?

– То же мне – облавщики выискались! – фыркнула Кира.

– Какая чепуха! – загорячился я. – Это же чужая комната. К тому же заперта. Откуда ему там взяться, подумайте сами!

– За нас начальство думает, – ухмыльнулся сержант, хлопнув широкой ладонью по хлипкой двери. – Если возьмем приятеля, нам чисто по увольнению светит… Подождем, – кивнул он остальным.

Мне сделалось не по себе, когда я представил, как придет Наталья, и эта солдатня начнет ломиться к ней в комнату.

Наверное, самое правильное было бы просто вмазать самому разговорчивому из них по роже. Но раз, вместо того чтобы вмазать, я размышлял об этом, значит, со мной что-то было не в порядке. Здоровая спонтанная реакция была атрофирована?

Покойный дядя Гена в этой ситуации сразу полез бы в драку. И Павлуша, пожалуй, тоже. А вот отец мой, наверное, принялся бы размышлять. Снять ли очки, прятать ли их в карман?.. Но я-то очки, вроде, не носил, так? Значит, дело в другом… Вот, когда это сказалось! То есть то, что мне до сих пор никогда не случалось ударить человека по-настоящему, по лицу.

Я вырос в тишайшем дворе, на тишайшей улице, в тишайшем районе. Оазис. Никаких хулиганов или драк. Прямо-таки образцовый пацифистский заповедник. Я с детства чувствовал, что когда-нибудь этот пацифизм аукнется. Я чувствовал себя слегка дефективным оттого, что ни разу никого не ударил, не подрался. Мама подзуживала: настоящий мужчина должен уметь постоять за себя. Однажды заставил себя «попробовать». Как-то ткнул слегка кулаком в челюсть одного мальчика, такого же маминого сынка, как и сам. Думал, хоть подеремся. Станем мужчинами. Но мальчик сначала застыл от изумления, а потом заплакал и бросился спасаться бегством. Больше я не экспериментировал… А в старших классах я одно время посещал спортивный клуб, изучал восточные единоборства. Но в том-то и дело, что в этом клубе мы друг друга по рожам не били, а наоборот, рыцарски оберегали, отрабатывали умение останавливать кулак в миллиметре от цели. По «груше» молотили, это да. Но «груша» – не человек. Отнюдь нет… А может быть, дело было не в атрофированной реакции и «пацифизме», а я их, «облавщиков» теперь банально побаивался?

Не то чтобы все эти рассуждения так обстоятельно всплыли и разложились у меня в голове, но в концентрированном виде, безусловно, промелькнули в мозгу.

– Ну, хорошо, мужики, – тихо сказал я. – Тут у меня еще сотня есть. Держите и уходите!

Поскольку никто из них не шелохнулся, вполне сознавая полное свое превосходство в этой ситуации, я сам протянул деньги, чтобы засунуть их в карман одному из них. Но тут снова вмешалась Кира. Она с удивительным проворством перехватила мою руку и умудрилась выхватить у меня деньги.

– Ты с ума сошел, Сереженька! Мамочка денежки копила, складывала копеечка к копеечке. Чтобы ты раздаривал их этим остолопам!.. Вот ключ! – продолжала она, действительно вытаскивая ключ и тут же отпирая комнату Натальи.

– Откуда? – вырвалось у меня я. – Она тебе дала ключ?.. Когда?

– Что ты, Сереженька! – удивилась Кира. – Да она еще его сто лет назад дала, еще твоей маме. Мало ли что понадобится. Мы же подруги…

Ну да, все верно. Какая чепуха! В этом не было ничего необыкновенного.

Комната была отперта.

– Пусть проверят! Пусть! – говорила Кира. – Я вот потом на них нажалуюсь, и на их начальство тоже! Аркадию Ильичу пожалуюсь! А у него есть связи! И в министерстве обороны. Отправят, как миленьких, туда, где Макар телят не гонял. Туда откуда вы к нам пожаловали, или еще дальше. Сейчас не то время, чтобы самоуправство терпеть… – погрозила она пальцем.

– Нам-то что! У нас командиры есть.

«Облавщики» выглядели совсем кисло. Да еще огорчились, что не успели завладеть остальными деньгами. Один из них потянул ручку и распахнул дверь. Я был уверен, только для того, чтобы сделать какую-нибудь гнусность. Он прекрасно видел, что меня это коробит. Это его и развлекало. Комната была пуста. Это было видно с первого взгляда и сомнений никаких не было. Но мне показалось, что следующее, что он сделает, это полезет прямо туда, в ее комнату. Осквернитель.

– Я чувствую, что он где-то здесь…

Не помня себя, я коротко, но, видимо, довольно чувствительно ударил «облавщика» в челюсть, потому что тот слегка качнулся и отступил на шаг или два. Стало быть, со спонтанной реакцией у меня, оказывается, все было в порядке. Никакой атрофированности. Злость есть злость.

У моего противника с этим тоже все обстояло благополучно. Уже в следующую секунду я тоже получил удар в лицо. У нас произошла небольшая потасовка. Второй «облавщик» тоже ударил меня раз-другой. Третий, тот, что носил за нами кастрюлю с «гуманитарным» бульоном, не выпуская ее из рук, тоже старался поучаствовать, пнуть меня побольнее сапогом.

– У, ты напросился, крутой! Чисто напросился!..

В глубине коридора замаячили лица Ванды и Павлуши в женском парике. А с ними еще и Циля, которую, видимо, так и не удалось уложить спать. Кира обхватила меня руками, гладила по волосам и шее.

Краем сознания я сообразил, что теперь и может произойти главная неприятность. И по-настоящему испугался. Несмотря на свой дикий маскарад, Павлуша сходу мог вмешаться в драку, и уж тогда бы ему не поздоровилось.

Но Ванда подошла ближе и «облавщики» замерли в изумлении, напрочь забыв про меня. Я оторопел не меньше. Кира впилась пальцами в мое плечо.

На Ванде была надета армейская роба, та самая, в которой дезертировал Павлуша.

– Что уставились, чучела огородные? Или брома мало в части хлебали? – одернула их Ванда. – Манекенщицы что ли не видели?

– Не-а…

Она задвигала бедрами, приняла одну-две позы и вдруг на секунду нагло задрала на груди куртку, под которой ничего не было. Белые шары с огромными красноватыми кругами сосков окончательно добили неподготовленных зрителей.

– Господи, что же это такое! – ахнула Кира.

Бросившись к дочери, принялась одергивать на ней армейскую куртку.

«Облавщики» обалдело гоготнули.

– Вы где находитесь, молодые люди? Вы откуда приехали, облавщики? – взвизгнула Кира. – Распоряжаются, понимаешь, как на оккупированной территории. Развлекаются! Привыкли, понимаешь, распоряжаться на войне, а здесь вам не война, а Москва, столица! Вон! – закричала на них она. – Вон отсюда, бандиты, мародеры!..

На меня махнули рукой. Посмеиваясь, действительно вышли. Не забыв прихватить кастрюлю. Кира в сердцах плюнула вслед и захлопнула дверь.

– Как ты себе навредила, девочка, – простонала она, обращаясь к Ванде. – Ты поставила себя еще ниже них!