Что-то знакомое, подумалось мне. Волосы твои, как ворох спелой пшеницы. Язык, как спелый арбуз. Ноги, как кедры ливанские. Что-то в этом роде. То есть практически плейбой.

– Может, ты голодная? Из-за меня толком не поела. Пойди поешь, – предложил я.

– По-твоему, я только и делаю, что ем, да? – было обиделась Ванда, но тут же с гордостью сообщила: – Я теперь ем очень мало!

– За фигурой следишь? Сейчас все следят. Едят, едят. Потом пьют таблетки. Потом опять едят. Потом опять таблетки.

– Я – совсем не потому. Вот Наталья, к примеру, она, по-твоему, следит за фигурой?

– Откуда я знаю? Вряд ли. Но, кажется, она ест очень мало.

– Вот видишь. И таблетки не станет пить. Разве ты не знаешь, женщине достаточно одного стакана кефира в день?

– С сахаром?

– Ты шутишь, а я серьезно. Я читала об этом. Я тебе потом принесу эту книгу. Хотя ты, наверное, ее не будешь читать. Там написано, что женщины так устроены, что им вполне достаточно мужской энергии и стакана кефира. У нас, женщин, особое сочетание хромосом.

– Чепуха. То есть я что-то не замечал, чтобы Наталья питалась кефиром и… – Я запнулся, сообразив, что совсем не собирался обсуждать с Вандой Наталью.

– И мужской энергией? – продолжила за меня Ванда. – Ты думаешь, у нее никого нет? Неужели она никогда никого не приводит? Не может быть, чтобы у нее не было любовника. Значит, она сама к нему ходит. За такой взрослой бабой, да еще, как Наталья, наверняка целый хвост всякого разного. Ну, тебя-то это, как раз, заводит… Нет чтобы гулять с нормальной девчонкой… Ты что, не можешь себе представить, что кто-то занимается с Натальей любовью? Что она может кому-то делать…

Опять!.. Я упорно молчал. Представить себе я, конечно, мог все что угодно. Но если бы я стал ей возражать, она бы непременно начала спорить. Не рассказывать же ей, что у меня на этот счет совсем другие сведения.

Немного поразмыслив, Ванда сама себе и возразила:

– Хотя… глядя на нее, мне против всякой логики кажется, что у нее действительно никого. Мама говорит, что такие красивые женщины, как Наталья, обычно холодны, как лягушки… Значит, она питается твоей энергией! – совершенно неожиданно заключила она. – Ну, насчет кефира – это все чепуха. Не в кефире дело. Ты наверняка гораздо больше меня об этом знаешь. Мужчины и женщины – по природе совершенно разные существа. Женщины видят мужчин насквозь. У них все на лице написано.

– Еще скажи, – хмыкнул я, – что мужчины хотят только одного. Сделаешь открытие. А, по-моему, женщина то же самое, что мужчина, и наоборот. Тело – не играет никакой роли. Все зависит оттого, что чувствуешь.

– Зависит оттого, что чувствуешь?.. Как это здорово – то, что ты сказал!

– Ничего особенного я не говорю, – снова хмыкнул я. – Это ты говоришь…

– Ну да, я болтаю, болтаю… Знаешь, я бы хотела много учиться, много знать. Подняться до твоего уровня. Чтобы когда-нибудь сделаться достойной тебя.

– Это еще зачем?

– Ни за чем. Просто так.

Мы немного помолчали. Ванда снова огляделась вокруг.

– Как все-таки у тебя хорошо… Покажи мне что-нибудь интересное! – вдруг попросила она. – У тебя есть что-нибудь такое?

– Что? – не понял я.

– Все равно что. Мне все интересно. Включи какую-нибудь игру. Или что-нибудь такое.

– Не знаю. У меня нет ничего интересного. Честное слово.

(Не «XXXXXX» -архив же ей демонстрировать!..)

– Ну, просто, включи компьютер. Покажи, как он работает.

– Разве ты не видела?

– У меня же нет. И в школе не было.

– Как-нибудь в другой раз.

– Жаль… Ну ладно… Тогда, может, давай, выключим свет? – предложила она и, не дожидаясь ответа, погасила настольную лампу. – Так еще класснее! – сказала она. – А вообще-то мне ужасно нравится, что ты так серьезно ко всему относишься.

В первую секунду я хотел протянуть руку и включить свет, но почему-то не стал этого делать.

– К чему я серьезно отношусь?

– Да ко всему. Например, к своим занятиям. Это потрясающе! Я бы хотела стать тебе верным другом, настоящей помощницей, хотя знаю, что тебе это совершенно все равно. Я всегда мечтала стать настоящим другом необыкновенному человеку. А если он захочет – то и подругой. Больше всего на свете мне бы хотелось сделаться кем-нибудь вроде тех женщин-помощниц, отдававших всех себя, чтобы поддерживать великого человека. Я тобой исключительно восхищаюсь.

На это, естественно, я ничего не мог ей сказать.

– Только к женщинам ты относишься все-таки чересчур серьезно, – продолжала Ванда. – Вообще к «этому делу». И в детстве был таким. Не считая, конечно, тех ночей, когда наши мамы засиживались за шитьем, нас укладывали спать, а мы с тобой совали друг другу ноги под одеяло. Помнишь? Скажешь, обыкновенное детское баловство, да?

Незачем было и отвечать. Конечно, не обыкновенное баловство. Но это не имело никакого значения. Мало всякого было в детстве!

– Ты и ко мне серьезно относишься, Сереженька. Сразу хочется перед тобой покривляться, поиграть в серьезные игры, в жениха и невесту. А ведь я прекрасно понимаю, что тебе вовсе не хочется на мне жениться. Но меня это ничуть не обижает. И знаешь, почему? Потому что знаю, если бы захотела, у нас бы с тобой получилось. Я же не забыла, как мы с тобой однажды танцевали у тебя на дне рождения. Тебе было очень хорошо. Значит, и ты можешь потерять голову. Потом опять будешь очень серьезным… Но замуж – это не главное. Можешь считать меня самоуверенной дурочкой, но я еще не знаю мужчины, который отказал бы мне, если бы я этого захотела. Обижает, знаешь что? Когда вот так, как Павлуша, – всегда несерьезно. На лице написано, что жениться заранее не согласен, а только хочет быстренько разрядить свой пистолетик, бежать дальше. Наверное, думает, что, стоит ему поднабраться опыта, он будет женщин менять, не пропустит ни одной. Что лучше всего – это с каждой по разу. Думает, что ему все так и будут давать.

– Почему же, – вступился я за Павлушу, – он, например, сам говорил, что о Наталье и помечтать не может.

– О Наталье – да. Правильно. Не может мечтать. Нет ничего странного, чтобы мечтать о такой женщине. Нормально. Но одно дело хотеть, а другое дело мечтать. Как ты. Ты – другое дело. Поэтому я тобой и восхищаюсь. Ты особенный, необыкновенный человек не только в мыслях и желаниях, но и в мечтах.

– Ты все что-то выдумываешь, – как можно равнодушнее сказал я.

– Ты сам знаешь, что нет. А я знаю, что такому человеку, как ты, будет нелегко. Особенно с женщинами. Нелегко, мучительно, запутанно. Может, дорого заплатишь за свою необыкновенность…

Не нравились мне ее пророчества.

– Да ну тебя, Ванда, накаркаешь еще!

– Нет, правда. Еще недавно твоя мама говорила.

– Что-что? – вздрогнул я. – Что она говорила. Кому?

– Не переживай! Ничего особенного. Просто жаловалась, что ты такой серьезный растешь… Между прочим очень просила меня, чтобы я, может, по-дружески, по-родственному, подыскала тебе какую-нибудь девушку посмелее. Познакомила с какой-нибудь «хорошей» подругой. Что тебе уж пора развиваться в этом смысле… Я уверена, что она имела в виду никакую не мою подруга, а меня саму!

В этом действительно не было ничего особенного. Это было похоже на маму. Хотя сейчас было как-то неловко это слышать… А вообще, глупо! С чего они решили, что я такой ж правильный, серьезный, сторонящийся женщин, вроде монаха? Я-то как раз всегда ощущал себя совсем другим: готовым на всякие эксперименты, похождения и любовные авантюры.

Вдруг Ванда прыснула от смеха.

– А ты помнишь, как я тебе показывала, как креститься?

Я неопределенно покачал головой. Вот еще вспомнила!

– Может быть, она боялась, что тебя Наталья совратит? – продолжала Ванда. – Или сама Наталья пожаловалась, что ее беспокоит твоя слишком уж явная пылкость по отношению к ней?

– Вот это уже полный бред, – не выдержал я.

– Почему же? – прошептала Ванда. – Рассказала же она твоей маме, как ты прижимался к ней, когда танцевал с ней дне рождения. И как хотел показать, что ты уже не мальчик. Это она по секрету рассказала твоей маме, а та моей.