Мы подошли к прозрачной двери в кафе в тот момент, когда милая кудрявая девушка выносила из него два больших пластиковых стакана с молочным коктейлем. То ли она задумалась, то ли засмотрелась на Михаэля, но стеклянную дверь не увидела, и со всем напором юности врезалась в преграду так, что содержимое обоих стаканов залило и её, и стекло, и половину помещения. Мы немного постояли на улице, дожидаясь пока не вытрут молочную реку на пороге.
Кроме хмурого «здрасте» от Михаэля я сегодня не услышала ни единого слова. Он был лохмат чуть больше обычного и неразговорчив. Попросил меня принести чашку травяного чая, а сам сел у дальнего столика лицом к двери.
Я немного полюбовалась дивными пирожными и булочками в глазури, но решила, что чашка кофе сама по себе награда в начале дня. Мне сделали горячее латте с сердечком из пены, а в качестве извинений за неудобства на входе положили на блюдце палочку зажаристого слоеного печенья, усыпанного кристалликами тростникового сахара. Я совсем было отошла от прилавка, как вспомнила про просьбу Михаэля.
– Чай и кофе одновременно?! – бариста была удивлена моим выбором.
– Я беру чай для…, – назвать Михаэля другом просто язык не поворачивался, но и «напарник» прозвучал бы неуместно, – … своего знакомого.
Девушка улыбнулась и протянула мне вторую кружку.
– А почему мне печенье не дали? – хмуро и совсем по-детски спросил Михаэль.
Я отдала ему свое печенье, предложила пересесть к столикам на улице, и, получив отказ, без угрызений совести вышла из кафе одна, устроившись на остывшей за ночь деревянной скамейке. Вид с этой стороны открывался на узкий переулок, мощеный брусчаткой. Вдоль стен одноэтажных домов с обеих сторон стояли глиняные горшки, из которых по беленым стенам тянулись тонкие стволы-«жилы», ветвящиеся лишь на уровне крыш, отчего над головами идущих нависал живой шатер.
Кофе почти остыл, но я намеренно пила его маленькими глотками, оттягивая момент, когда надо будет приступить к работе. Прошла неделя, с тех пор, как я начала работать Нумератором. Дни и поселения сливались в череду однообразных событий. Утро, завтрак в кафе, опрос, бутерброд на ходу, закрытые двери, тяжелые разговоры с респондентами, ужин в ресторанчике, яркая вереница снов всю ночь. Сегодня Михаэль постучал в мою дверь в гостиничном номере около восьми утра, дал пять минут на сборы и увез в другой городок, ближе к побережью. Сидя здесь, я почти слышала плеск волн и чувствовала горьковатый запах моря.
Из десятка жилищ, в которые мы попали в тот день, нам не были рады ни в одном доме. Опрос я проводила обычно в прихожей, иногда на кухне, неудобно примостившись или на скамейке от обуви или на табурете. Но в одном чудном доме темноволосая девушка проводила нас в гостиную. Наши пальто повесили на вешалку с вилками вместо крючков, изображающих человечков. Ручка вилки была изогнута крючком, в основании пробиты два гвоздика, как глазки, а сами зубчики изогнуты волнами, словно волосы. В гостиной вместо подставок для фото тоже были серебряные и мельхиоровые вилки: зубчики раздвинуты поочередно в разные стороны, благодаря чему ручка стояла вертикально, поддерживая снимок. В проем двери было видно, что на кухне тех же вилках, как на крючках, красовались разнокалиберные кружки, а самые красивые приборы были просто прикреплены к стене и служили держателями для заметок: в зубчики были воткнуты визитки, памятки, счета.
Хозяин дома был одет в вельветовые брюки и клетчатую рубашку, по цвету похожую на плед, которым был накрыт диван, а на его коленке пристроил голову «сливочный» лабрадор. И хозяин, и собака улыбались. Заметив, что я невольно разглядываю обстановку дома, мужчина улыбнулся:
– Эту коллекцию собирала моя жена. Многие вилки старше меня самого и достались по наследству.
– Я как раз хотела спросить вас о супруге: как давно она исчезла?
– Два года, пять месяцев и девятнадцать дней.
Я была несказанно удивлена:
– Вы помните точную дату?!
– Конечно, – хозяин дома машинально погладил собаку и вздохнул. – Элен ушла делать стрижку и не вернулась. На кухне до сих пор висит календарь, где она сделала пометку о визите в салон. А накануне она устроила нам с дочерью великолепный ужин: мы пили вино, слушали музыку и смеялись… Жена даже испекла пирог, хотя не очень любила готовить.
– Извините, если вопрос покажется вам невежливым, но я должна спросить. Откуда вы знаете, что её звали Элен?
Хозяин дома внимательно посмотрел на меня, словно оценивая, насколько мне можно доверять, а потом позвал дочь:
– Милая, ты не могла бы принести сюда мамину последнюю записку?
Пока девушка искала письмо на втором этаже, мой собеседник признался:
– Знаете, что меня радует: то, что не пропадают дети.
Мы помолчали, а потом он снова заговорил.
– И ещё меня радует то, что мы с женой прожили душа в душу 27 лет, прежде чем она начала отдаляться от меня, – и тут хозяин дома заговорил сбивчиво и тревожно. – Говорят, что какие-то Драконы уводят их всех, но Элен сказала бы мне о таком. Она не смогла бы ранить меня известием про другого мужчину, но про чудовище бы точно рассказала! Может её преследовали, но я даже не догадался. Мы смеялись, потому что пирог подгорел, а вино оказалось не сладким, а сухим, и я предложил поменять бутылку – я ведь тогда еще мог передвигаться самостоятельно – но она сказала «НЕВАЖНО», а что тогда ВАЖНО – вы можете мне объяснить? Что вообще происходит, скажите же?!
Он успокоился только когда ощутил руку дочери на своем плече. И скулящая собака сразу притихла, стило девушке зайти в комнату.
– Папе почему-то до сих пор удобней думать, что в этом исчезновении замешан несуществующий сердечный друг.
– Конечно, ведь мне легче от мысли, что она жива и сейчас… замужем за другим мужчиной, чем представить, что какой-то Дракон, предвестник смерти…, – он не договорил, буквально задохнувшись эмоциями.
Девушка протянула мне листок бумаги, а сама села рядом с отцом, накрыв его руки своими ладошками.
И тут я призналась незнакомым людям, в том, во что сама до сих пор не могла поверить:
– Знаете, я тоже не доверяла сестре, когда она мне говорила, что ей является Дракон.
Чтобы не видеть реакции собеседников на мое откровение, я развернула листок и прочитала на нем те несколько слов, что остались на память о столь горячо любимой женщине: «Дорогие мои, люблю вас всегда. Меня звали Элен».
Тут я наконец вспомнила о присутствии Михаэля, буквально слившегося с обстановкой этого дома: его присутствие не выдавал ни вздох, ни комментарий. Я повернулась к нему, взмахнув листком:
– Элен словно знала, что с ней что-то произойдет! Это фактически прощальная записка!
Михаэль кивнул, но промолчал, а вот хозяева поспешно постарались меня выпроводить под предлогом нездоровья и волненья. Я попыталась узнать хоть что-нибудь о снах, но, похоже, мое замечание о том, что Элен готовилась «исчезнуть», сильно растревожило и девушку и её отца, поэтому я уходила из этого дома, так же как из всех – в атмосфере крайней недоброжелательности.
На крыльце я в сердцах бросила рюкзак на ступеньки и возмущенно задала Михаэлю риторический вопрос:
– Ты мне напарник или нет?!
Михаэль не глядя, направляясь к машине, пробурчал:
– А, по-моему, неплохо и сама справилась.
Поднимая рюкзак, я краем глаза заметила недоуменный взгляд из-за занавески, что скрывала окошко двери.
В машине я попыхтела для профилактики несколько минут, но на мои провокации Михаэль не поддавался. Пришло, видимо, время озвучить идею, которая озарила меня ещё вчера:
– Буду приставать к людям на улице. В «Правилах Нумератора» не написано, что опрос надо проводить исключительно в жилищах. Если мне не открывают, то я сменю тактику, и буду задавать вопросы прохожим. Все равно ты мне не помогаешь!
