Назар вспомнил давнишний разговор с тренером:

– А если я нарочно уступлю первое место, ну чтобы ему, значит, не было обидно, я буду победителем?

– Для себя, возможно, будешь, но для гонки, её участников: гонщиков, судей и зрителей, – ты навсегда останешься вторым.

– А что важнее?

– Решать тебе. Каждый однажды стоит перед выбором: быть первым или победителем.

А есть разница, тренер?

– Имеется.

Назар взглянул на парус и прислушался: всё, что составляло его Я, заставляло двигаться и дышать, в этот миг ликовало и торжествовало – он ни за что не уступит первое место! Ни за что!

На первом знаке он чуть не уступил, проиграв позицию. Пришлось бороться и напрягать все силы. Сашка (так звали ближайшего преследователя) пытался зайти то с подветренной, то с наветренной стороны, он отчаянно боролся за первое место и тоже ни за что не хотел уступать. На борту его яхты красовалось гордое название «адмирал». Удостоверившись, что очередной манёвр Сашке не удался и увеличив отрыв на целый корпус, Назар весело посмотрел назад:

– Адмирал, не догонишь!

– Это мы посмотрим!

– В следующий раз, не сегодня!

Гонка подходила к финишу. Впереди уже были различимы строгие лица на судейском корабле. Назар уверенно обошел аутсайдера из другого класса, оставались последние метры, секунды… И тут из-под чёрной тучи, нависшей над берегом, налетел шальной шквал. Резкий и сильный. Яхту Назара накренило вперёд и вбок, мачта чиркнула по вскипевшей воде. «Ещё миг и я „кильнусь“!» И мышцы и нервы превратились в напряжённые стальные тросы, Назар изогнулся всем телом, «откренивая», спасая обречённый лёгкий парусник. Яхта застонала пластиковым корпусом, мачта замерла у самой воды в нерешительности: кому подчиняться – капитану или отдаться воле свистящему и взбесившемуся ветру? Назар умоляюще смотрел на кончик мачты, время замерло, секунды куда-то сдуло порывами ветра. Сквозь крепко сжатые губы он шептал:

– Нет! Нет! Не сдавайся! Не сейчас! Ну, давай же!..

И тянул, тянул изо всех сил, боролся с ветром, одной рукой крепко удерживая руль, в другую больно впились шкоты, даже перчатки сейчас не спасали. Мачта в последний раз качнулась, напоминая весы на рынке и медленно ускоряясь, начала подниматься вверх.

Он победил!..

И тут раздался громкий хлопок и следом сдавленный крик за спиной. Назар оглянулся между ним и Сашкиным «адмиралом» отчаянно тонул тот самый аутсайдер из другого класса. Опрокинутая яхта беспомощно бултыхалась между разъярёнными волнами, гонщика накрыло парусом, и он изо всех сил бился под намокшими грязно-белыми складками. Выскочивший из гнезда гик тянул несчастного на дно.

Он захлёбывается! – Назар не раздумывал, быстро развернул яхту и бросился на выручку. Манёвр был неудачным, учитывая сильный порывистый ветер. Его яхту тут же опрокинуло, а самого Назара, будто из пращи, выкинуло из кокпита далеко в сторону. «Он захлёбывается», – одна единственная мысль настойчиво билась в голове Назара. Он вынырнул, откашлялся, покрутил головой, увидел трепыхающегося под парусом яхтсмена и поплыл к нему. Рядом, не сбавляя хода, пронёсся белоснежный имеющий изящные обводы борт.

В тот день его не вызвали для награждения, но сам командор порта отметил храбрый и самоотверженный поступок юного капитана.

Подошёл тренер. Назар виновато поднял голову и был очень удивлён – в тренерских глазах он увидел одобрение, усы улыбались шире обычного:

– Молодчина! Так держать, Назар, сегодня я по-настоящему горжусь, что ты в моей команде.

– Но я…

– А, – тренер махнул рукой, – не обращай внимания, железкой больше, железкой меньше. Так даже лучше – плавучесть выше…

…а в это время

Настоящий адмирал привстал. Он всегда забывался в подобные моменты, ничто для него не существовало вокруг, кроме точки прицеливания. «Только безмозглый глупец будет отвлекаться, когда то, ради чего всё это замышлялось, в двух шагах от достижения». Он не умел и не любил проигрывать: «Раз тебе это дано взять – бери. Не возьмешь – поднимет другой». Его глаза горели сейчас по-особенному и никто, и ничто на мостике флагмана не могло отвлечь Настоящего адмирала от преследования. Между его зрачками и одиноким парусом можно было прочертить прямую линию, а всё остальное стереть ластиком – не существует, отсутствует, принадлежит забвению:

– Ко всем чертям! Чего вы медлите, болваны! Рохли! Он на «лавировке» бессилен против ваших тысячесильных «Ямах».

Пальцы Настоящего адмирала впились в подлокотники и стали бледными, будто он сам схватил сейчас жертву и не выпускает её.

– Так, так! Ату его, ребята, ату!.. Что!..

И без того дико выпученные глаза Настоящего адмирала превратились в чересчур выпуклые окуляры перископа, с красными прожилками.

– Не может быть?.. – перископ недоумённо покрутился по сторонам, выискивая новую цель.

Присутствующие на мостике поёжились, и каждый попытался спрятаться за спину другого. Выпученные окуляры накрыли мохнатые брови, и они теперь злобно поблескивали из глубокой тени. Он видел, он ясно видел собственными глазами, а не из докладов этих недотёп капитанов: нос яхты зарылся в накатывающийся вал. «Ему конец! Он попался», – именно такие торжествующие мысли промелькнули тогда в голове Настоящего адмирала, воспитанного правильно оценивать ситуации. И тут он увидел нечто совсем непостижимое.

Привыкший анализировать, ум Настоящего адмирала снова и снова прокручивал картину случившегося. Вода сплошным потоком перекатилась через корпус яхты, окатила с головой беглеца, сидящего на краю кокпита. И тут непонятным образом произошло перевоплощение.

И лодка, и мачта, и парус, и сам яхтсмен вынырнули из воды иными, чем представлялись раньше, до события. Над водой, сливая ручейками и каплями остатки воды, воспарило окрылённое, неземное создание. То, что раньше было сложено из отдельных частей, совмещённых замыслом конструктора и упорством тренера, а именно: изящный пластиковый корпус, алюминиевая мачта, парус, сшитый из кусков материи, такелаж и сам яхтсмен, теперь слились воедино в мифическое почти бестелесное существо (так, по крайней мере, показалось Настоящему адмиралу и другое объяснение ему не приходило в голову). Диво будто рождённое из воды и лучей света, взмахнуло крыльями (или крылом, кто его там в суматохе разберёт), пронеслось под самыми форштевнями несущихся катеров и скрылось… Испарилось…

– Чёрт знает что… – произнеся в полголоса эту фразу Настоящий адмирал замолчал, уставившись в пол. Туда же смотрели, адъютант, капитан и вахтенные. Затёртый сотнями ботинок пол был ближе и понятнее, чем происходящее за иллюминаторами. Там корабли флота, смешав строй, теперь запоздало пытались избежать столкновений. Два катера уже тонули, на воде барахтались люди.

– Адмирал, вы отдаёте отчёт своим словам?

Суд Всех Федераций был, как всегда, скоротечным и законным, он строго придерживался двусмысленных статей и подпадал под настроения капризных судей.

Настоящий адмирал не стал подавать апелляцию – он сам когда-то был морским законодателем и знал, что в ясную погоду принимаются «прозрачные» законы, а в дождь и слякоть, когда неимоверно ноют суставы, мучает мигрень, хочется послать всех к чёрту. Скомкать бумагу со всеми проектами и с чувством бросить её в урну или, если это невозможно, напускать в статьи тумана из запятых и хмари из подпунктов. Когда ему пытались указать на двусмысленность, тогда он, глядя на оппонентов воспаленными глазами, отмахивался: «Вы в окно-то выглядывали, олухи царя небесного? Солнца давно не видно, льёт дождь, а вы всё принимаете законы солнечного дня. Отставить! Осуждать всех, – морщился тогда Настоящий адмирал, – пусть тоже почувствуют мою боль».

Карьеру перечеркнули самым сказочным образом и адмирал (теперь уже не Настоящий) возненавидел все сказки мира и всех сказочных героев вместе с ними. Он отомстит! Чемпион он, в конце концов, или не чемпион. Прежних заслуг у него никто не отбирал, кубки и медали стояли и висели гирляндами на почётных местах его богатого дома.