Билл кивнул.

– Похоже на то. Другого объяснения нет. Ты же сам заметил, как шумели собаки.

Один за другим доносился вой, которому вторили ответные завывания, превращая тишину в безумие. Вой раздавался со всех сторон и собаки обнаружили свой страх, прижавшись друг к другу, и подобравшись к костру так близко, что пыл от огня стал опалять им шерсть. Билл подкинул хвороста в костер, и закурил трубку.

– Мне кажеться, ты немного пал духом, – произнес Генри.

– Генри… – он задумчиво потянул трубку, а затем продолжил. – Генри, я думаю, ему повезло намного больше, чем нам с тобой.

Он дал понять, что говорит о третьем человеке, показав большим пальцем вниз, на ящик, на котором они сидели.

– Ты и я, Генри, когда умрем, окажемся счастливчиками, если поверх наших останков положат достаточно камней, чтобы собаки не растащили нас по кусочкам.

– Ты прав, у нас нет ни прислуги, ни денег как у него, – согласился Генри. – Никто не согласился бы вести нас хоронить так далеко, не получив за это хорошей платы.

– Чего я не могу понять, Генри, так это зачем этот парень, будучи лордом или кем бы он ни был у себя на родине, которому никогда не приходилось волноваться о еде и одеялах, зачем ему понадобилось тащиться в забытое богом место на краю света – это выше моего понимания.

– Он мог бы дожить до глубокой старости, если бы остался дома, – согласился Генри.

Билл хотел было что-то сказать, но передумал. Вместо этого он указал на стену мрака, напиравшую на них со всех сторон. В кромешной тьме нельзя было разглядеть силуэт, зато была видна пара светящихся, словно горящие угли глаз. Генри кивнул головой на другую пару глаз, затем на третью. Горящие огоньки появлялись повсюду, окружая их. Время от времени пара глаз двигалась или исчезала, чтобы спустя мгновение появиться вновь.

Волнение собак росло и, охваченные паникой от внезапного испуга, они толпились у самого костра, ежились и подползали к ногам людей. Пытаясь протиснуться, одна из собак упала на горящие угли, после чего послышался ее визг от боли и испуга, а в воздухе запахло паленой шерстью. Суматоха на какое-то мгновение вызвала вокруг них беспокойное метание светящихся глаз и даже заставила их немного отступить, но они снова успокоились, как только собаки стихли.

– Генри, патроны бы нам сейчас очень пригодились.

Билл докурил свою трубку и принялся помогать товарищу расстилать мех и одеяло для ночлега на еловых ветках, которые он настелил на снегу перед ужином. Генри охнул и принялся расшнуровывать мокасины.

– Сколько ты сказал патронов у тебя осталось? – спросил он.

– Три, – послышался ответ. – И хотелось бы мне, чтобы их было триста. Тогда я бы дал им пороху понюхать, черт их дери!

Он гневно помахал кулаком в сторону горящих глаз и принялся ставить мокасины перед костром.

– И я хотел бы, чтобы этому внезапному похолоданию пришел конец, – продолжал он. – Уже две недели температура держится на минус пятидесяти. Еще, Генри, я жалею, что вообще отправился в это путешествие. Не нравится мне все это. Мне как-то не по себе. И раз уж я заговорил о желаниях, то скажу, что мечтаю, чтобы это путешествие закончилось, и чтобы мы с тобой прямо сейчас сидели у камина в Форт-МакГэрри, затеяв игру в криббидж – вот чего бы мне хотелось.

Генри охнул и пополз на кровать. Когда он уже было задремал, голос товарища разбудил его.

– Скажи, Генри, почему собаки подпустили чужака и позволили ему съесть рыбу? Это меня беспокоит.

– Ты слишком много беспокоишься, Билл, – послышался сонный ответ. – Ты таким раньше никогда не был. Прекращай эти разговоры и ложись спать, а утром ты снова будешь в отличной форме. У тебя изжога, вот что тебя беспокоит.

Тяжело дыша во сне, они спали бок о бок, укрывшись одним одеялом. Огонь погас, и горящие глаза, которые метались туда-сюда, подобрались ближе к путникам. От испуга собаки скучковались и то и дело угрожающе рычали, завидев рядом пару глаз. Когда от испуга они зарычали слишком громко – Билл проснулся. Он осторожно вылез из-под одеяла, стараясь не разбудить своего товарища, и подкинул хвороста в огонь. Костер начал снова разгораться и заставил глаза, окружившие их, отдалиться. Он мельком взглянул на сбившихся в кучу собак. Потерев глаза, он присмотрелся повнимательнее. Затем пополз назад на одеяла.

– Генри, – произнес он. – Эй, Генри.

Генри, пробуждаясь ото сна, недовольно простонал:

– Ну что на этот раз?

– Ничего, – послышалось в ответ, – вот только их снова семеро. Я только что считал.

В ответ Генри заворчал и вскоре раздался его храп, говоривший о том, что он снова погрузился в сон.

Утром Генри проснулся первым и разбудил своего товарища. До рассвета еще оставалось три часа, хотя часы уже показывали шесть и Генри в темноте мотался туда-сюда, готовя завтрак, пока Билл собирал одеяла и подготавливал сани и упряжь в дорогу.

– Скажи, Генри, – вдруг спросил он, – сколько ты говорил у нас было собак?

– Шесть.

– А вот и неверно, – объявил Билл с ликованием.

– Снова семь? – поинтересовался Генри.

– Нет, пять. Одна пропала.

– Черт! – выкрикнул яростно Генри, бросая готовку, чтобы пойти пересчитать собак.

– Ты прав, Билл, – заключил он. – Фэтти пропал.

– Он всегда бегал быстрее молнии. Его уже и след простыл.

– У него не было ни единого шанса убежать, – сделал вывод Генри, – они проглотили его живьем. Уверен, он еще поскуливал, когда они пожирали его, черт бы их побрал!

– Он всегда был глупым псом, – сказал Билл.

– Но даже глупый пес не стал бы убегать, обрекая себя на погибель. – Он обвел задумчивым взглядом всех оставшихся собак, наспех определяя качества каждой из них. – Готов поспорить, эти собаки не станут такого вытворять.

– Да их от костра и палкой не отгонишь, – согласился Билл. – Как бы там ни было, я всегда полагал, что с Фэтти что-то неладно.

Такова была эпитафия, погибшему среди северных снегов псу, – менее оскорбительная, чем множество других эпитафий не только собакам, но пожалуй и людям.

Позавтракав и привязав скудные пожитки для привала к саням, люди оставили позади приветливое пламя костра и, окунувшись во мрак, пустились в путь. Сразу же тишину нарушил пронизанный отчаянной тоской вой, которому в темноте и холоде вторили ответные завывания. Вой стих. В девять часов рассвело. К полудню небо на юге окрасилось в теплые розовые краски, пометив вздутие земного шара, которое возвело барьер между полуденным солнцем и северным краем. Но розовые краски вскоре исчезли. Пасмурный день, который продлился до трех часов, сменился полярной ночью, окутавшей мраком пустынный и безмолвный край.

С наступлением темноты охотничий вой, который доносился со всех сторон, начал раздаваться все ближе и ближе – так близко, что несколько раз, ставал причиной переполоха среди бегущих в упряжке собак.

После одной такой суматохи, Билл, который снова построил вместе с Генри собак в упряжке, сказал:

– Хотел бы я, чтобы они нашли кого-нибудь другого для своих охотничьих забав и оставили нас в покое.

– Они страшно действуют на нервы, – мягко согласился Генри.

Они не проронили больше ни слова до тех пор, пока не остановились на привал.

Генри, наклонившись, добавлял лед в кипящий котелок с бобами, когда вдруг вздрогнул, услышав звук от удара, крик Билла и пронзительный визг оттуда, где стояли собаки. Он выпрямился и успел увидеть темную фигуру, убегающую в темноту. Генри взглянул на Билла, который стоял возле собак, наполовину ликующий, наполовину обескураженный – в одной руке он держал крепкую палку, а в другой – остаток хвоста вяленого лосося.

– Он ухватил половину рыбы, – сообщил Билл, – но я тоже не остался в долгу. Ты слышал его визг?

– Как он выглядел? – поинтересовался Генри.

– Не смог разглядеть. У него четыре лапы, пасть, он покрыт шерстью и похож на собаку.