Не поворачивая в мою сторону головы, женщина нелюбезно отрезала:
– Не знаю я никакого Бугаева.
Я снова посмотрел на Козлова.
– Отлично. Андрей, давай-ка ордер на арест и фотографии, освежим гражданке память.
Просмотрев ордер, Сафарова небрежно бросила его на столик и взяла в руки фотографии. Бегло глянув на них, она бросила их поверх ордера и сказала, пожав плечами:
– Это не Бугаев. Это Гоша Бабакин.
Поднявшись с кресла, я подошел к ней и сел на подлокотник дивана.
– А кто тебе сказал, что это Бабакин?
Сафарова снова пожала плечами, словно поражаясь моей непонятливости.
– Он же и сказал. Я и паспорт видела.
Молчавший до сих пор Дронов хохотнул:
– Ха! Да я тебе паспортов с десяток нарисую, и все разные.
Сафарова огрызнулась, повернув к нему голову:
– А я тебе не райотдел, чтобы паспорта проверять.
Я примирительно положил ей руку на плечо.
– Ну ладно, ладно, Сафарова. Бабакин так Бабакин, нехай с ним. Так где он, этот нарушитель паспортного режима?
Она брезгливо дернула плечом, сбрасывая мою руку.
– Руки не распускай, начальник… В отъезде он.
Усмехнувшись, я снял руку с ее плеча и спросил:
– Куда уехал, когда вернется?
Сафарова хрипло рассмеялась.
– Ты что, начальник, больной? Так он мне и станет докладывать.
Теряя терпение, я нахмурился, и жестко выдал этой стерве:
– Вот что, Наташа, ты обороты-то сбавь, а не то осерчаю. У тебя живет опасный преступник, и если ты утверждаешь, что не знала этого, то я тебе официально об этом сообщаю. А посему мы у тебя сейчас устроим шмон, на законных, как ты убедилась, основаниях. И то, что мы найдем, а мы обязательно что-нибудь найдем, быстро тебе язык развяжет, если не захочешь с ним в подельники идти. Так что ты особо не умничай.
Повернувшись к ребятам, я коротко бросил:
– Найдите понятых и начинайте.
И снова Сафаровой:
– Давай говори, хватит из себя девственницу строить. А чтобы тебе легче на душе стало, дополнительно сообщаю, что Бугаев Анатолий Маркович, пятьдесят пятого года рождения, он же Гоша Бабакин, уже полгода находится в розыске. На нем висит убитый при побеге часовой, незаконная торговля наркотиками, и от его же руки месяц назад погиб наш сотрудник. Добавляет тебе жизненного оптимизма? А теперь давай, делай плаксивое лицо, размазывай сопли и кричи, что ты ничего этого не знала. Просто приютила давнего знакомого своего муженька, мелкого барыгу, а вообще почти честного предпринимателя, как и твой благоверный, который нынче тайгу окучивает за свою кристальную «честность» и безмерную любовь к законодательству.
Выговаривая ей все это в лицо, я подумал, что недооценил ее, баба она сильная. Не было ни истерик, ни жалоб, ни угроз накатать телегу прокурору за оказание давления. Ответила она мне спокойно и сухо:
– Поселился он у меня чуть меньше месяца назад. Он действительно представился знакомым Ашота, передал письмо от него. Живет тихо, скромно. В постель ко мне не лезет, не пьет, деньгами помогает. Чем он занимается – не мое дело. Позавчера собрался и уехал. Куда, не говорил, но пообещал, что будет дня через два, три. Я случайно видела билет на самолет. Рейс тридцать шесть восемьдесят один. Это в Баку. У мужа в Баку родня, мы часто летали этим рейсом, потому я и запомнила. Ну и все, больше я ничего не знаю.
Помолчав, она сдавленным голосом спросила:
– Что мне за него будет?
Я пожал плечами.
– От тебя будет зависеть, Наташа. Будешь нам помогать – тебе зачтется. Противиться станешь – пришьем соучастие.
В зал вошел Козлов, подбрасывая на руке пакет с белым порошком. В другой руке у него болтался небольшой плотно набитый холщовый мешочек. Андрей бросил и то и другое на стол со словами:
– Килограмма два. Зуб даю, – «герыч». К бабке ходить не надо. В мешке соломка. Там еще Володька «кейс» нашел с долларами, и еще вот это…
Он вынул из кармана и положил рядом с наркотиками потертый «ТТ». Я прихватил пистолет платком, вынул обойму и передернул затвор. На колени мне упал тускло блеснувший латунью патрон. В обойме было еще четыре. Вбив обойму в рукоять и поставив пистолет на предохранитель, я положил его на стол и поднял глаза на Сафарову.
– Ну, вот и повод, Наташа. При твоем-то любопытстве можно было это и раньше обнаружить. Ведь видела же, признайся.
Похоже, я недооценил ее дважды. Сидевшая до сих пор с непроницаемым лицом, она вдруг скривилась и зарыдала, закрывшись руками. Козлов поспешно вышел и через полминуты вернулся со стаканом воды в руках. Взяв у него стакан, я подал его Сафаровой, бросив Козлову через плечо:
– Позвони в управление, скажи, что организуем засаду. Бугаев позавчера уехал, предположительно в Баку. Будет, вероятно, сегодня вечером или завтра в течение дня. Передай, что на квартире нашли примерно два килограмма героина. Ну, и так далее.
Заметив вошедшего в комнату Дронова с обрезом карабина в руках, я добавил:
– И еще обрез кавалерийского карабина калибра семь шестьдесят два. Скажи, что помощи не требуется, справимся своими силами…
Последующие часы прошли в томительном и изнуряющем в своем однообразии ожидании. Сафарова безучастно смотрела на экран телевизора, время от времени занимаясь своими домашними делами и не обращая на нас никакого внимания, словно нас здесь и не было. Ближе к ночи, перекусив принесенными Козловым из ближайшей забегаловки бутербродами, я распределил время ночного дежурства, выбрав себе самое трудное, с трех до семи утра, и отправился в соседнюю комнату вздремнуть. Привалившись на узкую, но очень удобную кушетку, я ослабил брючной ремень, скинул ботинки и с наслаждением вытянулся уставшим телом. На другой кушетке устроился Дронов.
Сон не шел. В голове у меня проносились обрывки мыслей, какие-то ускользающие видения. Несколько раз я начинал мысленный спор с Игорьком, и всякий раз спор оборачивался в мою пользу. Все же удобно спорить с кем-то, отвечая за обоих и приводя нужные самому себе аргументы. Наконец, поймав себя на субъективности, я решил прекратить. И все же мелькнула напоследок мысль «Ах, Игорек, Игорек… Тебе хорошо рассуждать о гуманности. Ведь это же не твою жену изнасиловали, а потом задушили ее же лифчиком…». Кажется, с этой мыслью я и провалился в душный сон.
Сны мои состояли из сплошных фантасмагорий. Бегал по магазину с пистолетом в руках Вовка-дурачок, почему-то с голой женской грудью. Вокруг него скакала орущая и хохочущая толпа каких-то оборванцев в самых немыслимых лохмотьях. Перекрывая всеобщий гвалт, дребезжал старческий голос «Наташенька, зоренька, дедка мой помирает, ломка у него. Дай героинчику, я знаю, у тебя есть…» Потом все исчезло, и я увидел голую, с выкошенной травой поляну, заваленную окровавленными трупами. В центре ее стоял Игорь, почему-то в форме офицера СС с закатанными рукавами и с пулеметом в руках. Он жутко скалил зубы и кричал мне «Я обманул тебя, Валька! Обманул!!! Я и сам люблю убивать! Я и тебя тоже убью…». Я стоял перед ним на коленях, абсолютно голый, а над нами, подобно Карлсону, кружился в воздухе полковник Доронин и кричал в помятый жестяной рупор «Вы оба не правы! Оба».
Очнулся я от прикосновения. Надо мной, согнувшись, стоял Козлов и потряхивал меня за плечо.
– Товарищ старший лейтенант, время…
Я резко поднялся, затянул ремень и надел ботинки.
– Как, Андрей, все нормально?
– Так точно, нормально.
Поднимаясь с кушетки, я похлопал его по плечу.
– Ну, ложись, сержант, отдыхай…
Умывшись в кухне холодной водой из-под крана, и выпив крепкого остывшего чая, я закурил и сел к столу, в угол, подальше от окна.
За последующие два часа я обкурился до одури. Сидеть в засаде мне было не впервой, в этом Доронин был прав. Еще когда я учился в училище, мне приходилось участвовать в трех десятках задержаний. Но привыкнуть к томительному ожиданию я так и не смог за эти годы. Все напряжение, которое скапливалось за долгие часы ожидания, в какой-то момент ударяет в голову, как хорошая доза алкоголя, и тогда мир перестает казаться реальным, приобретая оттенок фантастичности. Впрочем, в нужный момент это ощущение проходит, это я тоже знаю по опыту. И тогда голова становится кристально чистой, а движения четкими и безошибочными. И все же ждать да догонять, – хуже некуда. Подумав об этом, я усмехнулся. По сути, вся моя работа именно в этом и заключается: ждать и догонять, догонять и ждать…