– Меня зовут Ермолай Лопухов.

Девушка, чуть отступив назад, потянулась рукой к выключателю. Вспыхнул яркий свет, и любвеобильное создание, не мигая, уставилось на Лопухова. Насмотревшись вдоволь, закрыв лицо руками, девушка тихо сползла по стене, и вновь зарыдала. Привлечённая дикими воплями, в коридоре образовалась Елизавета Петровна.

– Алиса! Что здесь происходит?

Алиса, поддав газу, заревела ещё громче и отчаяннее.

– Алиса! Прекрати истерику! Немедленно говори, что случилось!

Похоже старушке не свойственна сентиментальность. Она даже не попыталась утешить внучку, а сразу приступила к допросу.

– Я его убила! – вымолвила наконец Алиса.

Только теперь Ермолай разглядел девушку как следует. Всклоченные серо-буро-малиновые волосы, вместо лица – красный сопливо-слёзный блин. Белые летние брюки её были до колен забрызганы грязью. Не менее грязная, когда-то тоже белая футболка, больше походила на половую тряпку. Поверх футболки надета кожаная куртка, размеров на пять больше чем полагалось. Но самым примечательным было то, что на ногах Алисы отсутствовала обувь. Однако, несмотря на неприглядный внешний вид, девушка всё же обладала шикарными природными данными. Мордашку то сейчас конечно не идентифицировать, а вот фигурка очень даже выдающаяся. И грудь такая великолепная – четвёртого размера, не меньше, тоненькая, подростковая талия, да и ножки удались – длинненькие такие, ладненькие. Сколько ей лет? Двадцать пять? Двадцать семь? Ну что то около того.

Пока Ермолай без стеснения пялился на девушку, абсолютно проигнорировав её реплику насчёт убийства, Елизавета Петровна успела сноситься на кухню и накапать каких-то вонючих капель. Вернувшись, она приказала внучке успокоиться и принять лекарство. Как ни странно, Алиса подчинилась. Выдохнувшись, наконец, она стала похожа на спущенный резиновый мяч. Рыдания теперь прорывались в виде единичных конвульсивных всхлипов, взгляд остекленел, тело безвольно обмякло.

Однако Елизавету Петровну не смутило то обстоятельство, что внучка впала в прострацию.

– Вставай! – приказала «сострадательная» бабушка.

Ермолай лишний раз подивился выдержке и самообладанию этой женщины. Алиса подчинилась, и под штурманские команды авторитарной родственницы, проследовала в комнату.

– Говори, кого и почему ты убила? – едва Алиса рухнула в кресло, потребовала Елизавета.

– Ба, я не могу говорить. Можно я посплю? – бесцветным голосом попросила Алиса.

– Нет! Сейчас ты всё расскажешь, и уж потом, может быть, я позволю тебе поспать.

– Ладно, чёрт с тобой, – без всякого впрочем, раздражения, согласилась страдалица.

– Это что за выражения! Ты хоть думаешь иногда что говоришь? – не на шутку рассердилась Елизавета Петровна. – Учти, ещё одно такое высказывание, и я выставлю тебя за дверь.

Но Алису не так то просто было сбить с толку:

– Меня скоро арестуют, так что выставишь ты меня или нет, не имеет никакого значения.

– Ты, скажешь, в конце концов, что произошло? – заорала не своим голосом Елизавета Петровна.

По этому отчаянному крику Ермолай понял, что бабуля всё же не лишена человеческих эмоций и естественным образом волнуется за свою непутёвую внучку. По-хорошему ему нужно было уйти, предоставив возможность родственникам самим выяснять отношения. Но он упрямо не покидал квартиру, в надежде услышать душещипательную историю.

– Я убила Никиту.

– Этого прощелыгу с которым ты последнее время жила?

– Да. Но он не прощелыга.

– Ну, я так и знала, что дело добром не кончиться! – словно обрадовавшись, воскликнула Елизавета Петровна. – Я ведь тебе говорила, что это очень нехороший человек. Говорила или нет? Он злой, заурядный, глупый, жадный, завистливый, к тому же ленивый и похотливый.

– Хватит читать нотации! – выйдя из анабиоза, закричала Алиса. – Я же сказала, его больше нет!

– Но ведь теперь у меня и внучки не будет! Ты хоть понимаешь что это не шутки? Тебя осудят, и отправишься ты милая моя, в женскую колонию общего режима. Господи! Что будет с отцом, когда он узнает?! Ведь за убийство дают… Сколько дают за убийство Ермолай?

Лопухов гордый оттого, что его сочли за человека сведущего в уголовных законах, немного подумав, авторитетно заявил:

– Лет восемь – десять, в зависимости от обстоятельств. Но, могут и пожизненное дать, если убийство предположим, совершёно с особой жестокостью.

Выдержка окончательно покинула Елизавету Петровну и она, схватившись за сердце, едва дыша, процедила сквозь зубы:

– А ну говори, как дело было!

Алису, похоже, тоже не радовала перспектива пожизненной изоляции от общества и она, выпучив глаза, глотая слова, принялась каяться.

– Мы поссорились. Он ушёл. Я прорыдала полночи. Потом подумала, что, наверное, это я виновата. Ну почему они от меня все уходят? – с мольбой глядя на Ермолая, спросила девушка.

Он приготовился к ответу. И намеревался сказать, что не в достаточной мере изучил её характер, а потому не может ответить на этот вопрос. Но вот если они познакомятся поближе, он обязательно… Но похоже вопрос был риторический и Алиса, не дождавшись пока тугодум выскажет своё мужское мнение продолжила:

– Мы поссорились из-за ерунды. Я кричала на него, наговорила всяких гадостей. Он ушёл. Уже под утро я спохватилась, хотела извиниться и тогда принялась звонить ему на сотовый, он не брал трубку. Потом я отправляла SMSки, он не реагировал. Ну, а в один прекрасный момент, всё-таки взял трубку и сказал, чтобы я больше ему никогда не звонила. И отключил телефон. Я чуть не умерла от горя!

Скривившись так, словно съев лимон, Алиса приготовилась к рыданиям.

– И как же ты его убила? Может, говоря об убийстве, ты выражалась так сказать фигурально, – с надеждой в голосе поинтересовалась Елизавета Петровна. – Ты убила его в своей душе, да?

– Нет ба, слушай дальше… Почему ты никогда не можешь выслушать меня до конца? Почему всегда игнорируешь свою внучку? Почему? Почему вы воспитали меня такой закомплексованной? Отчего мужчины бегут от меня словно чёрт от ладана?

– Потому что ты безответственная, инфантильная, избалованная девчонка! – парировала Елизавета.

Ермолай вдруг ощутил ответственность за этих женщин. Он вспомнил, что он мужчина, и дабы не усугублять назревающий конфликт, довольно жёстко приказал:

– Алиса, прошу вас, успокойтесь! И вам Елизавета Петровна не помешает быть более сдержанной. Разве вы не видите, в каком она состоянии? Позже отношения будете выяснять.

Елизавета Петровна осеклась, и покорно замолчала. Алиса же улыбнувшись одними губами, одарила Лопухова благодарным взглядом.

– Я вышла на улицу. Просто потому, что не могла больше находиться в четырёх стенах. Я хотела…

– Ты хотела покончить собой, – догадалась Елизавета.

– Я гуляла, дышала воздухом, – оставив замечание бабушки без ответа, продолжила Алиса. – Шёл сильный дождь. Я жутко не люблю дождь. Но я ничего не чувствовала в тот момент. Я лишь ощущала, как рушится мой мир, рушится моя жизнь. От меня ушла любовь. Пустота и отчаяние поселились в душе.

– Можно без лирических отступлений? – всё никак не хотела униматься бабуля.

Алиса беспомощно, совсем по-детски взглянула на родного человека, и заплакала. На этот раз тихо, без причитаний и неистовых возгласов. Елизавете Петровне похоже стало стыдно, и она отвернулась. И как показалось Ермолаю, тоже заплакала.

Наступила гробовая тишина. Присутствующие размышляли каждый о своём. Елизавета Петровна думала о том, что они с мужем всю жизнь копили добро, хотели, чтобы дети их ни в чём не нуждались. И вот сейчас пришла в дом беда, и никакое золото мира не может помочь этому горю. Внучку осудят за убийство, а сама она остаток дней проведёт в скорби и тоске.

Алису совершенно не волновала собственная судьба. Она по молодости лет, не осознавала всю степень опасности, нависшей над ней. Мысли её вертелись вокруг Никиты. Она убила того, кого больше всех на свете любила, того, без кого дальнейшая жизнь представлялась серой и бессмысленной. Кстати, что там бабушка говорила насчёт самоубийства? Об этом она как-то не подумала. А что если и вправду? Только не сейчас. Сейчас она слишком устала, чтобы предпринимать какие-то серьёзные шаги. Это нужно делать обдуманно. Или нет? Впрочем, в камере у неё будет время вдоволь поразмышлять над этим вопросом.