© Андрей Писателев, 2016

© Степан Степанович Ляхов, иллюстрации, 2016

© Ольга Викторовна Нешпоренко, иллюстрации, 2016

Редактор Роман Николаевич Скидан

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Эта история произошла или вовсе и не происходила очень давно или совсем недавно.

Шел обычный июльский дождь…. Пресный воздух наполнился влагой до такой степени, что хотелось проткнуть его, иголкой, чтобы освободить от воды. Очередной неправильный день не предвещал людям удачу или наоборот. Капли спускались вниз прямо из серого облака, им не было больно разбиваться об теплый асфальт, об чьи-то ботинки, о мысли задумчивых прохожих. Кто-то промокнет, скажите вы. Ну и пусть…. Зачем нужен тогда дождь, если все останутся сухими? Он тоже так подумал. Кто этот «он», спросите вы. Главный герой? Не знаю, можно ли его едва считать таковым, но, все же, именно он решил выйти на улицу именно в этот день именно в тот момент, когда шел именно этот июльский дождь.

Его звали… Музыкант. Никто никогда не спрашивал его имени, люди просто жили с ним по соседству, здоровались, иногда даже интересовались здоровьем, но только из вежливости. А о нем знали только то, что он сидит целыми днями дома и сочиняет музыку. На каком инструменте он играл, спросите вы? Сказать трудно. Он был очень беден, и никаких инструментов у него дома не было. Всю свою музыку он сочинял в голове, а после старался записать ее в нотную тетрадь, если не успевал забыть. Но единственное что, в его голове она звучала, приблизительно, но так же, как звучит рояль. Он мечтал сочинить такую музыку, которая смогла бы понравиться всем людям, а он смог бы стать знаменитым и богатым и, наконец, купить себе инструменты.

Он вышел на улицу без зонта и страха промокнуть. Ему хотелось прочувствовать эту мелодию дождя на самом себе. Хотелось увидеть какую-то историю в сегодняшнем дне. Все предшествовавшие его великие музыканты вкладывали в свои произведения какие-то невидимые истории, которые человек при прослушивании должен был угадать. Как он позже заметил, истории у каждого человека на одну и ту же композицию рождаются разные, так как у каждого свои ассоциации и свои мечты, свое восприятие и свой вкус. Тем не менее, он тоже хотел стать великим, а по сему, никакой дождь ему не был страшен. Именно сегодня он сам себе пообещал придумать удивительную мелодию!

Открыв двери своей деревянной калитки и сделав первый шаг на брущатчатую улочку, выложенную из камней, как в Венеции, сам он, конечно же, никогда там не был, но ему определенно казалось что там именно такие улицы, он сразу же вступил в небольшую, но глубокую лужу. Старенький и не совсем целый от времени туфель потихоньку заполнился мутной на вид и холодной на ощущения дождевой водой.

– Видимо, наудачу! – Все с той же уверенностью сказал сам себе музыкант, скрипнул дверью и направился не спеша по улице….

Мимо него пробегали люди, вопросительно оглядывались на пока что еще сухого музыканта и смеялись от того, что дождь щекочет их кожу. Его черное кашемировое осеннее не по сезону пальто пригодилось ему кстати. В нем было не так холодно, хоть и было лето. Каждый шаг он делал очень спокойно, чем-то даже стараясь походить на облако, плывущее над ним. Он не знал, куда ему следовало идти в такую погоду. Казалось, для такой мелодии это должно быть такое удивительное место, такое не повседневное, что он решил отправиться в одно небольшое и не популярное заведение, которое попадалось ему на глаза не раз, но так и не хватало уверенности зайти туда.

Он повернул налево и пошел прямо, далее немного наискосок от старой колокольни, вверх по ступеням, где обычно торгуют цветами на выходных, и вдоль аллеи направо никуда не сворачивая. Он был в таком приподнятом настроении, что если бы он шел с кем-то, то сказал бы: «Обязательно запомните эту дорогу, когда в следующий раз захотите прийти в это удивительное место без меня». Но никого не было рядом, только маленький мальчик, лет шести, пробежал мимо него с мячом в руках и весь измазюканный глиной. От чего он немного улыбнулся.

Наконец-то он подошел к тому самому месту. Это было маленькое уютное непримечательное кафе, зажатое с двух сторон среди женского обувного магазина и администрацией городского управителя. Дамы, делающие себе приятно в обувном магазине справа, путем приобретения товаров, вовсе не отвлекаются на такие заведения, потому, что у них и так слишком сильно развито в такие моменты чувство поглощения. А у господ, заседающих слева, и так возникает желание закрыть это заведение и открыть вместо него что-нибудь свое приносящее доход. Тем не менее, оно все еще работало даже в такую погоду. Название этого кафе было сложно прочесть. Дело в том, что над навесом были установлены три буквы, которые соединялись в слово «ТРИ», а все следующее слово, состоящее из четырех букв – отсутствовало, были только дырочки на их месте. Но даже по ним нельзя было прочитать его название. Поэтому каждый посетитель додумывал свои: кто-то предполагал, что это «ТРИ ПИВА»; кто-то, что «ТРИ РАЗА»; а кто-то следом охотно шутил, что это «ТРИ ПИВА ТРИ РАЗА»! Кто-то утверждал, что это вовсе не слово «ТРИ», а аббревиатура – Таверна Ричарда Итхе, кто был таков Ричард Итхе, вопроса не возникало, именно поэтому это кафе считалось удивительным. Даже сам хозяин этого заведения затруднялся сказать, что же за буквы там были изначально, пропали они давно, а по названию это кафе никто и не знал. Все просто называли его «ТРЁШКА», как бы покашливая при этом. Сам же музыкант считал, что это было «ТРИ НОТЫ».

Стулья и столы, сделанные из деревянного переплета, стояли прямо под навесом на улице, всегда, даже в холодную погоду. Музыкант присел на самый передний стул за одиноким столиком. Отсюда открывался прелестный вид…. Сонный в такую погоду, но ответственный официант получил от него заказ – чашечку кофе.

– Сию минуту. – Послышалось в ответ.

Ему хотелось соблюсти все обряды, которые, скорее всего, делали его великие предшествующие его коллеги. Официант был точен в движениях, но не во времени, кофе было принесено минут через пятнадцать и поставлено одним точным движением на середину стола и прокручено по часовой стрелке так, чтобы ушко было прямо под правую руку посетителя. Но в одно мгновение официант увидел у него за пазухой краюшек нотной тетради и, решив, что он может быть левшей, подвинул ушко чашки в обратную сторону так, что оно стало прямо посередине между левой и правой рукой. Музыкант заметил этот момент и улыбнулся, но внутри, дабы не смутить его.

Он сделал небольшой глоточек еще слишком горячего кофе и выложил на стол из внутреннего кармана нотную тетрадь и карандаш. У него было одно правило: не браться за карандаш до тех пор, пока мысль не заблудиться в своем ходе, иначе он считал, что можно спугнуть ее зарождение. И вот он сидел за своим столом и наблюдал за тем, что происходит вокруг него. Чтобы себя не выдать он взялся двумя пальцами за ушко чашечки того самого припоздалого кофе, который еще не остыл.

В его взор попало сразу же множество людей, суетившихся в поисках сухого убежища. Они создавали такой ритм, что голова шла кругом, и нельзя было сосредоточиться на чем-то одном. Он искал, глазами и только лишь, искал тот момент, который породит в нем что-то особенное, искал ту частицу повседневности, которая не попадает под взгляд обычных людей. Капли падали с неровных крыш беспорядочно, без всякого рода ритмичности – нет, не то. Гражданин в деловом костюме, с поднятым над головой таким же деловым портфелем – нет, не он. Смотрящая в окно на мокрых людей прищуриным взглядом сухая и спокойная кошка – она всегда там сидит, даже, когда окно открыто и нет дождя. Он начал водить пальцами по боковой части блюдечка: вперед – назад…, вперед – назад. Плавные движения породили в нем желание делать так все время. Музыкант заметил машину, стоящую левее от входа в магазин женской обуви, точнее говоря не машину, а под машиной. Там лежала желтая и немного дворовая собаченка, спала долгое время, а на ее левое ухо падали капли, стекающие с выхлопной трубы. В них было что-то повторяющееся – «трынь…»…., через секунду еще раз также – «трынь…», и сразу же после этого с бампера упала еще одна собаке на хвост, только грустнее – «трын…», и так же через секунду еще раз – «трын…». Стоп! Точно ли? И опять только – «трынь…», и опять «трынь…», а потом снова с бампера в более низкий тон – «трын…»…, «трын…». Он схватил карандаш и где-то посередине нотных линий, не сначала, записал только что увиденное.