- О! Да ты злишься.

То ли это был вопрос, то ли глумливый восторг…

- Отвали, - руки уже тряслись от злости, дышал я сбивчиво.

- А то что? Маме расскажешь?

…и ещё один подзатыльник, на сей раз последний.

Не в силах сдержать праведный гнев, я встал и нанёс один единственный удар. Костяшка среднего пальца рассекла нижнюю губу. Она тут же надулась и приняла какой-то лиловый оттенок. По его подбородку обильно стекала кровь прямо на его любимую клетчатую рубашку, на кулаке чуть заметные следы – задев зуб, я разодрал себе кожу. Рана не была серьёзной, но задиру отправили в медпункт, а затем и домой. Я считал, что на этом всё и закончится, но в конце учебного дня меня встретили друзья «облачка» и отвели за любимый угол школы «поговорить». Поговорили по душам – множественные ушибы, ссадины и два выбитых зуба – всё моё. Интересно, но следов от удара в челюсть не осталось, так что мать не узнала, что из-за её упрямства, а скорее даже глупости (прости, родная), её сыну досталось по полной программе.

Боль в голове немного приутихла, стена с её приятной прохладой забрала в себя некоторую её часть. Вокруг не было слышно ни звука, кроме этой звенящей тишины. Сколько времени прошло, пока я вспоминал былое? Пять минут? Двадцать? Час? «Нет. Не так много, иначе бы меня давно нашли». Я провёл языком по двум искусственным зубам. Вот оно – неприятное напоминание о школьных годах и «друзьях». Я вставил эти зубы в 21 год, после армии, когда устроился на работу и получил первые кровные.

Сердце билось уже не так сильно, а ритмичный стук крови в голове сменился ровным гудением. Страх спрятался где-то глубоко внутри.

Я взял себя в руки, встал, приоткрыл дверь. Тишина. Луна поднялась достаточно высоко и теперь, не затуманенная никакими облаками, как огромная серебряная монета она смотрела сверху, ярче освещая помещение. Кривопалые деревья отбрасывали на пол свои тени и безудержно плясали в порывах ночного ветра.

Тишина. И только гудящий шум в моей голове.

Я вышел в коридор. Взглянул на окно. Никаких задвижек или замков. Открыть его было невозможно, а если разбить… это будет как сигнализация в дорогом магазине, а валюта здесь – жизнь. Нужно было искать другой выход. Коридор раскрылся передо мной сонным зёвом. Конец его утопал где-то очень далеко в темноте. Изнутри этот дом огромен. «Будто попал совершенно в другое измерение», - пронеслось в голове, и наравне с этой мыслью по спине побежал холодок. Я сделал шаг, и он глухим звуком разошёлся по коридору. Пришлось снять ботинки и идти босиком.

Но идти долго не пришлось.

Я не успел дойти до угла, как оттуда меня встретил удар прикладом в лицо. Что-то хрустнуло. В носу будто надулся и тут же взорвался большой железный шар. Тени злых деревьев, чей-то силуэт, до боли напоминавший то облако из моих воспоминаний, искры перед глазами – всё завертелось в безумном хороводе, и, замедляя свой ход, начало утопать в бездонной тьме помрачневшего сознания.

Тьма расступилась перед глазами, открывая флуоресцентные лампы. В ушах невыносимо звенело, а в голове словно застрял инородный предмет. Я лежал на жёсткой кровати, прекрасно помня тот момент до потери сознания. Вставать даже не хотелось: тело ныло и болело.

Всё же я попытался подняться, но ничего не вышло. Ноги и руки были крепко пристёгнуты к кровати кожаными ремнями. Я хотел закричать, но подумал, что это совершенно бессмысленно – не для того они оставили меня здесь, чтобы потом отпустить по первой моей просьбе. За место этого я попытался порвать ремни, но из этого ровным счётом ничего не вышло. Я напрягался так, как только мог, казалось, что жилы на руках вот-вот лопнут, но ремни не поддались, а только затрещали. И треск этот был похож на издевательский смех. Я бросил попытки освободиться. Ремни эти созданы с расчётом на то, что жертва не сможет выбраться, и не стоит надеяться на то, что здесь злодей допустил оплошность.

В глазах ещё плыло. Картинка разъезжалась в разные стороны, затем возвращалась в нормальное положение, снова разъезжалась. Так рисуют в мультфильмах про Тома и Джерри, когда один из них хорошенько схлопочет по голове. Флуоресцентные лампы троились, двоились, соединялись и снова разъезжались. Меня затошнило. А если меня вырвет? Я даже не могу подняться, чтобы нормально сблевать. Не хотелось бы закончить как Бон Скотт. О, нет, меня не вырвет – нечем. Я не ел уже, наверное, часов семь. А то, что последний раз было у меня в желудке, давно пропитало одежду мёртвого ботаника.

Слева от меня послышался какой-то шорох. Я повернул голову и увидел маленькую девочку, ту самую, которую обещали отправить домой.

Звери. Для этих уродов нет ничего святого!

Девочка простонала. Она так же лежала на кушетке пристёгнутая ремнями. Её лицо было обращено ко мне. Она была без сознания. Я смог разглядеть, как она была красива. Просто ангел. «Господи, неужели она заслужила это?» - прошептал я. Ответа и ждать не следовало.

Грудь девочки тяжело вздымалась, из горла доносились хрипы, стоны. Мне снова захотелось закричать, разразиться самыми страшными проклятьями, но…

Где её мать?

Мысленный взор сразу показал мне возможный вариант. Женщина, покрытая толстым слоем грязи и пота, с расплывшейся по лицу грязными потёками тушью, сидит на стуле, прикованная такими же ремнями, что и я, во рту кляп. А стул не простой – к нему идёт куча проводов. Она пытается вырваться, кричит, и только стальные бляхи больно врезаются в руки, оставляя кровавые следы. Вот послышалось гудение генератора, щелчок рычага и стул охватывает разряд, умиротворяя кричащую женщину раз и навсегда. В пяти шагах от неё через герметичное стекло за происходящим наблюдает Радковский. В белом халате и планшетом в руках он делает важный вид, и когда от трупа женщины идёт еле заметный дымок, а сама она неподвижна, он делает пометки на листе бумаги. «Результат – смерть». Холодно улыбнулся и попросил приготовить следующего подопытного…

Меня передёрнуло. Не от представшей перед глазами картины. В голову ворвалась мысль, что я сам возможно уже стал жертвой какого-нибудь эксперимента. Я приподнял голову, чтобы осмотреть тело. Ноги, руки были на месте, но я был уверен, что под белой больничной одеждой, в которую меня переодели, пока я был в отрубе, скрываются следы операций. На груди и животе, вдоль всего тела протянулся неаккуратный шов. Я даже начал чувствовать, как он зудит. Но это было не более чем порождение моей фантазии.

Девочка снова простонала. В этой комнате мы были одни. Всё, что здесь было – это три кушетки, две из которых мы уже заняли. Возле каждой из кушеток стояла незнакомая мне аппаратура с тянущимися от неё проводами и присосками. Несколько таких присосок были прикреплены к голове девочки. От выложенных старой треснутой плиткой стен исходил ужасный смрад. Должно быть, мы находились в подвале. Непрерывное, врезающееся в голову гудение флуоресцентных ламп буравило мозг, а их частое моргание давило на глаза. Находиться здесь стало невыносимо.

Какого чёрта ничего не происходит? Они должны уже были узнать, что я пришёл в себя! Какого чёрта ничего не происходит?!

К горлу подкатил ком, но так как желудок был пуст, он просто отозвался больным спазмом. Я ещё раз с силой потянул ремни так, что стальные бляхи врезались в кожу, но тщетно. Ремни не поддавались.

- Здесь есть кто-нибудь? – закричал я.

Крик помог затолкать подкативший ком обратно в желудок.

За дверью послышались шаги. Они раздавались эхом, и моё представление чётко нарисовало длинный пустой коридор за стеной.

Откуда-то из недр тела начал выползать страх, цепляясь своими острыми коготками за стены сознания. Тело превратилось в натянутую струну, тронуть которую означало взорвать весь организм.

Шаги раздавались ближе, сначала они казались шаркающей походкой дряхлого старика, но теперь я отчётливо слышал лёгкую поступь живого человека. От страха меня пробрал озноб, а в голове крутился только один вопрос: «Что будет?»