— Это что же, вроде заговора? — усмехнулся Слепнев.

— Конечно, — задорно воскликнула Галя, — критику что есть сил на вас наводить будем, чтобы не очень-то нос задирали.

— Точно, Галя, — оживился Привезенцев, — мы в обиду себя не дадим.

— Товарищи, дорогие, — шумно вздохнув, восторженно прошептала Наташа, — а хорошо-то как! Озеро — и конца не видно! Рыбки там блаженствуют, сил набираются, утятки подрастают. Ведь это же благодать, как в сказке, озеро-то это наше.

— Тихо, — легонько подтолкнул Слепнев Привезенцева, — в эту минуту рождается новый председатель колхоза.

Никогда еще фельдмаршал Манштейн не был так суров, груб и беспощаден, как в эту трагическую неделю с четвертого по десятое июля 1943 года. И никогда еще он столько не передумал и не пережил, как в эту же несчастную неделю.

А начиналось все так прекрасно. Первого июля на совещании высшего командования в Восточной Пруссии Гитлер выступил с большой речью. Он, оперируя множеством исторических примеров, убедительно доказал, что Германия в настоящее время, как никогда, сильна и могуча, что еще за всю историю не имела такой огромной по численности армии, оснащенной достаточным количеством лучшей в мире военной техники. И эта армия нанесет под Курском последний сокрушительный удар по Советам, навсегда покончит с ними, а затем примется за англичан с американцами.

Эта, длившаяся более двух часов, речь Гитлера произвела на всех присутствующих огромное впечатление. Даже скептически относившийся к наступлению на Курск генерал-полковник Модель подошел к Манштейну и необычайно взволнованно сказал:

— Теперь кажется, с русскими будет покончено. До встречи в Курске, господин фельдмаршал, — торжественно попрощался Модель.

После совещания Гитлер задержал Манштейна и, бегло поговорив о положении в группе армий «Юг», дал фельдмаршалу почетное поручение — от его имени вручить маршалу Актонеску золотой знак за Крымскую кампанию.

Полный радужных надежд, Манштейн вернулся в штаб своей группы, а утром третьего июля вылетел в Бухарест. Антонеску встретил Манштейна, как самого знаменитого гостя, угадывая и предупреждая каждое его желание. В пышном торжестве, под гром музыки и треск киноаппаратов Манштейн вручил маршалу Антонеску золотой знак, побыл на торжественном обеде и к вечеру возвратился на самолете в Запорожье. В этот же вечер, даже не отдохнув после полета в Румынию, он специальным поездом с оперативной группой выехал в район Белгорода.

На фронте обстояло все как нельзя лучше. Полностью укомплектованные и вооруженные одиннадцать танковых и восемь пехотных дивизий стояли в полной готовности и прыжку на Курск.

К тому же утро и первая половина дня четвертого июля выдались на редкость чудесные, насквозь пронизанные солнцем и напоенные благоуханием разгоревшегося лета. Но вторая половина дня, начавшаяся наплывом, легких облаков, закончилась разочарованием и вспышками гнева Манштейна. Да и как можно было оставаться спокойным? Более пяти часов части двух пехотных дивизий и танковой дивизии СС «Мертвая голова» штурмовали позиции советских войск, но не смогли даже полностью сбить их боевое охранение. И все это при условии, что на помощь трем дивизиям было брошено около сотни, бомбардировщиков и большая часть артиллерии, предназначенной для главного удара. Сколько, ни возмущался, сколько ни буйствовал Манштейн, ничего определенного ни от командующего 4-й танковой армией, ни от командиров корпусов и дивизий добиться не мог. Все они, словно сговорясь, твердили, что оборона противника сильнее, чем ожидали, а упорство русских солдат граничит с фанатизмом.

В довершение всех бед первого дня борьбы русские, едва стемнело, дали пятиминутный шквальный налет артиллерией и минометами. Это было даже хуже того, что целым трем дивизиям не удалось сбить боевое охранение противника. Артподготовка русских, как восприняли этот налет немецкие войска, не только нанесла большие потери в людях и технике, но, главное, посеяла в войсках первые признаки неуверенности в успехе наступления на Курск. Нужно было немедленно и решительно рассеять эти настроения и любым путем поднять дух солдат. Для этого Манштейн приказал ночью во всех подразделениях торжественно прочитать специальный приказ Гитлера, обращенный к войскам, предназначенным для наступления на Курск. Манштейна самого приводил в восторг этот приказ, где говорилось:

«Колоссальный удар, который будет нанесен сегодня утром советским войскам, должен потрясти их до основания!»

Первые же сообщения из войск подтвердили надежды Манштейна. Немецкие солдаты, как говорилось в этих сообщениях, с великим энтузиазмом восприняли приказ Гитлера, особенно восторгаясь непосредственным обращением к ним, к солдатам:

«Помните, что от вашего удара может зависеть все!»

Успокоенный этими сообщениями, Манштейн ненадолго заснул. Но цепь неудач, как позже говорил Манштейн, не прервалась даже и во время его сна. Оказывается, немецкое наступление на Курск для русских не только не было неожиданным, но они знали и день и час начала этого наступления. Только этим и объяснял Манштейн огромный ответный удар невероятного количества русских: артиллерии и минометов сразу же после начала немецкой артподготовки. С этого собственно и начались неудачи. У Манштейна мелькнула было мысль вообще отказаться, от наступления, но, вспомнив Гитлера на последнем военном совещании в Восточной Пруссии, он навсегда отбросил эту мысль, как пагубную и крамольную. Выступление в это время против основного плана Гитлера было равносильно подписанию самому себе смертного приговора. Успокаивало только одно — на прорыв обороны русских будут брошены невиданные силы. На узких участках в атаку одновременно ринулись шесть танковых и четыре пехотные дивизии, не считая трех пехотных дивизий, прикрывавших фланги ударных группировок. На основном участке прорыва вдоль автомагистрали Белгород — Курск наступали прославленные танковые дивизии СС «Мертвая голова», «Адольф Гитлер», «Великая Германия». Во Франции только этих дивизий теперешнего состава вполне хватило бы для проведения целой кампании. Здесь же, на белгородско-курском направлении свершалось нечто невероятное. Атаки крупных танковых масс, подготовленные и поддержанные ударами огромного количества артиллерии и авиации, почти до середины дня пятого июля не имели никакого успеха. Только введением в сражение на главном направлении свыше семисот танков одновременно удалось на ряде участков вклиниться в русскую оборону и окружить один стрелковый полк и несколько мелких подразделений. Но как только стемнело, стрелковый полк вырвался из окружения, а мелкие подразделения растаяли, словно провалясь сквозь землю.

С утра шестого июля пришлось ввести в сражение танковую дивизию СС «Райх» и третью танковую дивизию. Вдоль автомагистрали Белгород — Курск действовало одновременно уже свыше тысячи танков. Но продвижение ограничилось метрами, а потери в танках были потрясающи. Полностью укомплектованные танковые дивизии и отдельные батальоны «тигров» и «пантер» таяли, как снег, под ударами русских. К вечеру картина на фронте была столь ужасающа, что Манштейн не решился доложить о случившемся в ставку Гитлера. Он прибег к испытанному методу общего выражения, что события развиваются планомерно, и подробного освещения отдельных героических подвигов немецких солдат и офицеров. Чтобы сломить наконец сопротивление противника, Манштейн приказал танковые дивизии СС «Адольф Гитлер», «Райх» и «Мертвая голова» сосредоточить на узком участке фронта восточнее автомагистрали и огромным тараном бросить их в ночную атаку. Танки дивизий «Адольф Гитлер» и «Райх» прорвали оборону русских и вышли к железной дороге у станции Беленихино, но к утру советские танки окаймили район прорыва и остановили дальнейшее продвижение. Пришлось снова перегруппировывать силы и начинать атаки.

Эти три дня — седьмое, восьмое и девятое июля — слились в какой-то сплошной кошмар. Командиры наступающих дивизий с утра и до вечера докладывали, что они продвигаются, захватывают населенные пункты и важные высоты, беспощадно громят и истребляют русских, но к вечеру или на следующее утро оказывалось, что продвижение ограничилось всего несколькими километрами, а русские, как стояли плотным фронтом, закрывая дорогу на Курск, так и стоят. Более того, они уже не просто стояли, а то в одном, то в другом месте переходили в контратаки, вырывая инициативу у наступающих и навязывая им свою волю. Манштейн отчетливо понимал, что эти пока еще отдельные контратаки были первыми отблесками надвигающейся грозы.