I. – Во второй части этого сочиненія, гл. XIV, XV и ХVІ, мы показали и, затѣмъ, не разъ уже повторяли, что политическая централизація находитъ самую сильную поддержку въ меркантильной анархіи, т. е. въ отрицаніи всякаго экономическаго права, всякой общественной гарантіи, короче – всякой взаимности. Какъ правительственный унитаризмъ оказывается несовмѣстнымъ съ вольностями 89 г., которыя всегда обѣщаются на словахъ, а никогда не допускаются на дѣлѣ, такъ онъ превосходно мирится съ торгашескою спекуляціей, съ анархіей интересовъ и стачками монополистовъ. Экономисты, защитники этой системы, хорошо поняли, къ чему можетъ привести подобное общественное устройство, и съ наслажденіемъ мечтаютъ о созданіи новой аристократіи. Эксплуататоры массъ, враги равенства и среднихъ классовъ охотно предложили бы государю такой дѣлежъ: «Вамъ, сказали бы они, область политики, а намъ царство интересовъ. Устроивайте, централизуйте свое правительство и поддерживайте въ немъ дисциплину; а намъ уже предоставьте господство надъ матеріальными интересами: мы устроимъ ихъ по–своему.»

Въ оглавленіи этой послѣдней части стоятъ два слова: «Политическія несовмѣстности». Употребивъ подобное выраженіе, я оставилъ бы его темнымъ, если бы не доказалъ, что оно получаетъ свой настоящій смыслъ въ той промышленной эксплоатаціи, которую капиталисты безъ зазрѣнія совѣсти называютъ «свободой». И вотъ, желая доказать это, укажу теперь на двѣ великія побѣды новаго феодализма: на свободу торговли и на свободу стачекъ.

Во время обсужденія торговаго трактата, члены Оппозиціи хранили упорное молчаніе; они утвердили его въ тихомолку, вмѣстѣ съ консерваторами, противъ г. Пуйе–Кертье и его сторонниковъ. Она, эта храбрая Оппозиція, въ глубинѣ души убѣждена, что, подписывая этотъ трактатъ, императорское правительство оказало странѣ великую услугу, и потому завидуетъ его находчивости и завидуетъ молча, избѣгая гласнаго одобренія. Оппозиціонный депутатъ думаетъ, что въ подобныхъ случаяхъ не слѣдуетъ воздавать должной справедливости правительству, съ которымъ приходится враждовать: поступать иначе значитъ измѣнять своему призванію. Такъ ведутъ себя эти нищіе популярности; въ этомъ – вся ихъ политика!

Жаль, что императоръ, не пускаясь еще по неизвѣстному и скользкому для него пути, не счелъ нужнымъ обратиться къ мыслящей Франціи съ вопросомъ о свободной торговлѣ и не устроилъ публичнаго конкурса, съ цѣлью обсудить этотъ вопросъ гласно, всенародно, на поученіе странѣ и законодательному ея собранію. Я охотно взялся бы самъ за обсужденіе подобнаго предмета и занялся бы имъ точно такъ же, какъ занимался въ свое время изученіемъ вопросовъ о налогѣ, о литературной собственности, о федеративномъ началѣ, о правѣ войны и о трактатахъ 1815 г. И мнѣ думается, что не взирая на шарлатанство однихъ, предубѣжденія другихъ и невѣжество почти всѣхъ, я успѣлъ бы, можетъ быть, избавить страну отъ политическаго акта, который потомство оцѣнитъ такъ же строго, какъ и всѣ прежнія дѣйствія правительствъ, вызванныя тупоуміемъ или ослѣпленіемъ государственныхъ людей.

Здѣсь было бы уже неумѣстно и даже невозможно развивать вопросъ о свободѣ международной торговли во всей его полнотѣ. Вотъ почему мнѣ хочется теперь только выставить на видъ тотъ любопытный и для многихъ неожиданный фактъ, что теорія свободной торговли, во имя которой былъ составленъ, обсужденъ и, наконецъ, подписанъ торговый нашъ договоръ съ Англіей – просто экономическая ложь, такая ложь, которую обнаруживаютъ недавнія правительственныя извѣстія. Я былъ бы радъ, если бы высказанная мною мысль, которую не хотятъ до сихъ поръ понять, какъ слѣдуетъ, была развита писателемъ болѣе меня досужнымъ и располагающимъ, кромѣ времени, всѣми необходимыми матеріалами, цифрами, статистическими данными, политическими и философскими знаніями.

Изъ всѣхъ правъ человѣка и гражданина, рабочіе классы наиболѣе дорожатъ правомъ на трудъ или, говоря вѣрнѣе, обезпеченіемъ труда; и это понятно, потому что такимъ правомъ обусловливается ихъ существованіе и свобода. Но, знаете ли вы, работники, почему учредительное собраніе 1848 г. отказало вамъ въ этомъ обезпеченіи? – по той простой причинѣ, что для обезпеченія труда рабочихъ необходимо предварительно обезпечить сбытъ товаровъ самимъ хозяевамъ, на что никакое собраніе, никакое унитарное правительство, враждебное взаимности, состоящее въ союзѣ съ меркантильнымъ и анархическимъ феодализмомъ, положительно неспособно. Обезпечьте, говорю я вамъ, фабричной и торгующей буржуазіи сбытъ ея товаровъ, и она обезпечитъ вамъ, въ свою очередь, какъ работу, такъ и задѣльную плату: для буржуазіи больше ничего не нужно. Иначе ваше право на трудъ – просто мечта, дѣйствіе безъ причины, и правительство, которое рѣшилось бы привести его въ исполненіе, отъ вашего имени, непремѣнно бы погибло.

Первообразъ этой двойной гарантіи труда и обмѣна, одинаково выгодной какъ для буржуаза, такъ и для рабочаго, заявляется въ томъ, что политическая экономія называетъ торговымъ балансомъ или покровительственной системой, выраженной въ учрежденіи таможень.

Въ республикѣ, покровительство, оказываемое государствомъ народному труду и торговлѣ, есть контрактъ обезпеченія, въ силу котораго граждане взаимно обѣщаютъ другъ другу покупать и продавать домашнія произведенія предпочтительно передъ иностранными, когда цѣна тѣхъ и другихъ одинакова. Это предпочтеніе не произвольное, а свойственное идеѣ республиканскаго права, a тѣмъ болѣе республиканскаго федеративнаго права. Безъ этого предпочтенія, какая была бы польза называться членомъ республики? Что связывало бы гражданина съ такимъ порядкомъ вещей, въ которомъ его трудъ, произведенія его ремесла оскорбительно отвергались бы въ пользу чужеземцевъ?

Въ государствахъ монархическихъ, принципъ, разумѣется, совсѣмъ другой, хотя результатъ одинъ и тотъ же: торговля и трудъ обезпечиваются самодержцемъ, императоромъ, королемъ, главою политической семьи, естественнымъ покровителемъ. До 1859 г., во всѣ царствованія, эта мысль была господствующею во Франціи. Король, которому конституція дала право заключать союзные и торговые трактаты, зналъ, что, оказывая покровительство, назначая таможенныя пошлины въ пользу національной промышленности, земледѣлія и торговли, онъ дѣйствуетъ во имя всѣхъ интересовъ. Это была первая ступень экономическаго прогресса, краеугольный камень будущаго обезпеченія, будущей свободы и равенства.

Я знаю, что таможня – одно изъ самыхъ неудобныхъ учрежденій; въ ней укоренились вопіющія злоупотребленія. Да гдѣ ихъ нѣтъ! Сколько разъ таможенныя пошлины были только орудіемъ монополя, тайною самыхъ наглыхъ грабежей! Сколько разъ покровительство труду и торговлѣ обращалось въ подспорье отсталой промышленности иди нелѣпыхъ предпріятій! Прежде чѣмъ обратить свободную торговлю въ орудіе грабежа, монополь долго пользовался таможенной системою: намъ не приходится скрывать этого. Враги грозятъ намъ со всѣхъ сторонъ и, не задумываясь, бросаются на всякую подлую уловку: вотъ почему такъ трудно разрѣшается экономическая задача. Я не думаю защищать таможню, въ которой уже трудъ болѣе не нуждается; я хочу только оправдать намѣреніе и сказать, что уничтоженіе таможень – вовсе не послѣднее слово науки, какъ увѣряютъ экономисты. Противъ клеветы людей заинтересованныхъ я возражаю, что цѣль, первая мысль этого учрежденія состояла въ томъ, чтобы сблизить и связать производителей съ купеческимъ сословіемъ и, въ заключеніе, обезпечить трудъ рабочаго народа. Посмѣютъ ли сказать составители торговаго трактата, что они вовсе не заботились принимать во вниманіе этихъ соображеній!

Въ странѣ, гдѣ взаимное обезпеченіе имѣло бы разумное примѣненіе, масса производителей и торговцевъ, само государство, всѣ наконецъ граждане, поддерживая народное хозяйство, покупку и продажу своихъ произведеній, пришли бы по необходимости къ тому убѣжденію, что собственный ихъ интересъ требуетъ установки дешевыхъ цѣнъ, развитія и улучшенія производства и, слѣдовательно, сокращенія государственныхъ расходовъ или налоговъ, издержекъ банковыхъ, вексельныхъ, коммисіонныхъ и проч., которые составляютъ въ современной Франціи, по меньшей мѣрѣ, 25% съ настоящей цѣны годового производства страны.