Осторожно спустившись в холл, Ален огляделся и заулыбался. Ну почему Шарль не понимает, что Валлонг – это рай? Со временем Магали прижилась бы здесь, а он насильно тащит ее в Париж и тем самым подписывает ей приговор. Но такие мысли Шарлю в голову не приходили: ему до этого не было дела.

Ален уже потянулся было к телефону, чтобы предупредить Жана-Реми, но тут услышал шум мотора во дворе и замер. Хлопнула дверца, машина уехала. Через мгновение в дом вошел Винсен.

– Ты что, так быстро вернулся из Парижа? – бросил Ален вместо приветствия.

– Самолетом, потом на такси. А ты тут что делаешь в такое время?

– Ничего…

Поравнявшись с кузеном, Винсен дружески похлопал его по плечу.

– Магали уже легла? Я очень торопился, мне надо с ней переговорить. Она ничего тебе не рассказала?

– Нет, ничего, но слухи доходят быстро. Отец выбил тебе пост судьи в Париже, да?

– Примерно так.

– Мои поздравления.

Винсен направился было к лестнице, но Ален удержал его.

– Постой!

Подтолкнув кузена к библиотеке, Ален закрыл дверь и устроился в любимом кресле, зная, что разговор предстоит нелегкий.

– У тебя трудности? – участливо спросил Винсен.

У него у самого было полно забот, но он был готов выслушать кузена.

– Не у меня. У тебя.

Они молча переглянулись, и Винсен присел на край бержера.

– Выражайся яснее, – он нахмурился.

– Твоя жена не в состоянии с тобой говорить. Она… как бы это сказать, много выпила. Теперь спит крепким сном, и до утра ты ее не добудишься.

Ошарашенный Винсен открыл было рот, но тут же закрыл его, не сказав ни слова. Тишину нарушал только мерный стук маятника. На мельнице Жан-Реми уже, наверное, волнуется, терзается сомнениями, но придется ему еще подождать.

– Что случилось, Ален?

– Ничего страшного! Хорошо, что это я нашел ее на лестнице и оттащил в кровать. Пришлось ее раздеть, но она этого и не вспомнит. Должно быть, по-королевски развлеклась где-нибудь в Авиньоне. Уехала куда-то сразу после твоего звонка. Никто ничего не заметил, Хелен, как обычно, была с детьми…

Тряхнув головой, Винсен вскочил и, глубоко засунув руки в карманы, стал мерить шагами библиотеку.

– Думаешь, мне надо было отказаться? – наконец спросил он.

– От должности? Не знаю, это меня не касается.

– И все-таки скажи свое мнение.

– Оно тебе очень не понравится.

– Все равно!

– Ну ладно. Я думаю, Магали теряет почву под ногами. Этот дом оберегает ее от внешнего мира, но и здесь ей страшно. Она не может быть хозяйкой, но и тебя разочаровывать не хочет. Мечется туда-сюда и не знает, что делать.

– Так пусть будет собой! Я ничего больше не прошу! Чего она так разрывается?

– Она боится мнения окружающих. Твоего, да и всей семьи. Ты видел, с каким лицом Одетта приходит к нам в гости? Видел, как они переглядываются? Да еще много чего. Разве ты не понимаешь? Стоит заговорить о литературе, музыке или политике, она не знает, куда деться. Она готова сквозь землю провалиться.

– Но почему, Ален? Если не считать лета, то в Валлонге живешь только ты. А тебя она обожает! Ей хорошо с тобой и твоим… и с Жаном-Реми. Она сама говорила. Она часто навещает его, они много разговаривают, он рассказывает много нового…

Он вдруг замолчал и задумался, какие интересы могут быть у его жены. От Морванов ее отделяла целая пропасть, и пропасть эта никогда не заполнится, а советы Клары и несколько разговоров об искусстве не могли ей помочь. Поначалу Магали была в восторге от Мари, а Шанталь ее просто очаровала. Они ее ровесницы и казались ей идеалами, на которые она никогда не сможет походить.

– Ведь я вовсе не обязан давать согласие! – напряженно проговорил Винсен. – Мы прекрасно проживем и здесь. Магали для меня важнее. Да и детям в Провансе будет лучше, чем в Париже…

Он говорил это искренне, но Ален только отвел глаза.

– Хочешь всю жизнь сидеть судьей в Авиньоне? Объявишь войну отцу? А виновата будет Магали?

– Но я не хочу, чтобы ей было плохо. Так что пусть сама взвесит «за» и «против».

– Ты прекрасно знаешь, что она на это не способна.

– И что тогда делать?

Винсен в сердцах стукнул по этажерке и, повернувшись к Алену, посмотрел ему в глаза.

– Думаешь, я трус? Думаешь, я непоследователен? Надо послать папу к черту, снять домик в долине и вести уединенную жизнь?

– Нет…

Они посмотрели друг на друга, Винсен отвел глаза и вздохнул. Ален был его лучшим другом, и Винсен мог задать вопрос, который мучил его.

– Ты думаешь, что я зря на ней женился? – спросил он. – Ведь я не могу сделать ее счастливой…

Это был горький вывод для человека, не привыкшего терпеть неудачи. И в лицее, и в университете Винсен изо всех сил стремился быть первым. У него не было таких способностей, как у Даниэля, но все компенсировалось его волевыми качествами и усердным трудом. Если он ставил цель, то с упорством и настойчивостью достигал ее. Его мягкость и утонченность очень нравились Кларе, но Винсен становился жестким, когда шел к намеченной цели. Женившись на Магали, Винсен упрямо пошел против воли отца и всей семьи; он был уверен, что здесь, как и во всем остальном, справится со всеми трудностями. Но сейчас начинал в этом сомневаться.

– Ну, и что же мне делать? Я готов…

В его голосе зазвучали отстраненные интонации Шарля, и Ален только пожал плечами.

– Мне нечего тебе посоветовать. Уж я-то последний, кого надо спрашивать про женщин.

Винсен улыбнулся, и жесткость Шарля исчезла.

– О себе тоже подумай, – сказал Ален и вышел из библиотеки.

Блондинка за соседним столиком настойчиво строила Шарлю глазки, кокетливо потягивая лимонад с мятным сиропом. Шарль раздраженно листал газету. Ему льстило, что он еще может понравиться молодой красивой женщине, но он не собирался с ней заговаривать. Газета его ничуть не занимала: он зашел в кафе «Две мартышки», чтобы посидеть в одиночестве и подумать. Несколько дней назад Винсен поспешно вернулся в Валлонг, не приняв твердого решения. Неужели эта простолюдинка Магали будет чинить препятствия?

Сделав несколько глотков чая, Шарль достал портсигар. Стоило ему вынуть из кармана зажигалку, как блондинка поднялась со своего места и с зазывной улыбкой попросила прикурить. Он мельком взглянул на нее и заметил, как выразительно она смотрит на него поверх пламени. Нет, его не прельстит какая-то двадцатипятилетняя девчонка. Бет сейчас бы тоже исполнилось двадцать пять. Эта мысль неприятно кольнула его.

Шарль небрежно положил на столик банкноту и вышел из кафе; он не стал ни дожидаться сдачи, ни оглядываться на разочарованную блондинку. На бульваре Сен-Жермен накрапывал мелкий дождь, но Шарль решил пройтись. Срочных дел в конторе у него не было, только во Дворце правосудия была назначена встреча, и можно было не спеша пройтись туда пешком. Всего-то надо пройти по улице Дофин, перейти Новый мост, так что такси ловить незачем. Шарль по-прежнему поддерживал себя в форме: два раза в неделю посещал спортзал и никогда не пользовался лифтом.

По тротуару куда-то торопились прохожие, они шли с поднятыми воротниками, а Шарль даже не застегнул плащ. Погруженный в свои мысли, он смотрел на лужи и блестящий тротуар. Вдруг кто-то сильно толкнул его. Подняв глаза, Шарль встретился со стальным взглядом голубых глаз – какой-то мужчина с сильным немецким акцентом бормотал извинения. Вдруг на Шарля накатила странная дурнота. Медленно обернувшись, он увидел, что тот мужчина тоже остановился.

Стоя в нескольких метрах, они пристально смотрели друг на друга. Люди равнодушно обходили их, а они все стояли неподвижно: оба прекрасно понимали, что узнали друг друга.

Его имени Шарль не помнил, а может, никогда и не знал, но эти глаза забыть невозможно. Семнадцать лет назад в лагерных казематах этот человек показал Шарлю, что такое страх, страдание и ненависть. Эти же чувства захлестнули Шарля сейчас, и он задрожал.

Мужчина, должно быть, угадал состояние Шарля и, развернувшись, торопливо пересек бульвар. На противоположной стороне он сбавил шаг и попытался смешаться с толпой возле метро.