Серые глаза сына остановились на ней с тем отсутствующим выражением, которое с некоторых пор стало ей слишком знакомо. Увы, Шарль заплатил слишком высокую цену войне и нацистскому безумию.
– Надо подумать о детях, – не отступала она. – О твоих детях, а теперь и о детях Эдуарда. Мы вместе будем их воспитывать, правда? Я сделаю все, что смогу, пока я жива. И ты тоже должен. Ты будешь их воспитывать, Шарль, хочешь ты того или нет!
По стеклам скользнул свет фар. После Освобождения шторы перестали задергивать, будто в отместку за годы комендантского часа. Голос Клары прозвучал обреченно:
– Я думала, все трагедии позади, но как я ошибалась!
Возле дома остановился грузовик на газогенераторе, хлопнули дверцы. Потом наступила тишина, нарушаемая лишь стуком маятника. Шарль не сводил глаз с матери.
– Знаешь, – медленно проговорила она, – это какое-то проклятие…
Клара, наконец, произнесла это слово и, с трудом переведя дыхание, решительно тряхнула головой. Теперь ей предстоят объяснения с жандармами, врачом, священником, вдовой, а еще нужно проследить за Шарлем: он мог сорваться в любой момент, – надо спасать то, что осталось от династии Морванов. Эдуарда она оплачет потом. Зазвонил колокольчик, и, проглотив душившие ее рыдания, Клара гордо подняла голову.
Самоубийство Эдуарда имело свое объяснение. Войну он провел изгоем: для участия в ней он был признан негодным. Проблема со здоровьем осталась у него с детства: из-за падения с лестницы и неудачной операции колено осталось неподвижным, нога перестала гнуться. С годами хромота усилилась, поскольку он отказывался пользоваться палкой. Конечно, речь шла не о серьезном увечье, однако в призыве ему отказали, а потом признали окончательно негодным для военной службы.
В этом несчастном случае Клара очень долго винила себя. Это ее недосмотр, это она не уследила за сыном. При виде Эдуарда ее всегда охватывало чувство вины, заменявшее недостаток любви. Он родился слишком рано, ей был лишь двадцать один год, и она была не готова стать хорошей матерью. Она обожала балы, танцы, всевозможные светские безумия нарождающегося столетия; сначала она считала, что беременность ее обезобразила, потом ее связал младенец, так что сил радоваться материнству не оставалось. Анри все понял – он был чутким партнером – и впредь вел себя осторожно, поэтому рождение Шарля шесть лет спустя стало праздником доброй воли. Этот ребенок появился у Клары в благоприятное время. И поскольку Анри уже давно занимался Эдуардом, Клара с чистой совестью посвятила себя Шарлю.
С самого начала он оказался легким, очаровательным ребенком. Анри водил Эдуарда по музеям и проверял уроки, она ходила с Шарлем в цирк и радовалась, когда он хлопал в ладоши. Отец занимался образованием старшего, а мать играла с младшим – словом, все четверо были счастливы, во всяком случае, Клара утешала себя этой мыслью. Потом разразилась Первая мировая война, положив конец семейной идиллии. Когда Анри погиб на фронте, Эдуарду только-только исполнилось четырнадцать, он был уже подростком, а Шарль – всего лишь восьмилетним ребенком. Они по-разному восприняли смерть отца. Перед Эдуардом разверзлась [1]пропасть, и Клара так никогда и не сумела восполнить отсутствие отца.
В восемнадцать лет Эдуард избрал медицину, затем специализировался в хирургии. Могло показаться, что причиной этого выбора был бездарный практикант, который искалечил его колено. На самом же деле он последовал примеру отца: до гибели под Верденом Анри был видным хирургом. Медицина вообще была наследственной вотчиной Морванов в течение многих поколений: помимо Амбруаза Парэ, они могли гордиться еще несколькими предками – и Эдуард ими гордился.
Шарль решил не подражать старшему брату и стал адвокатом, для того времени в этом не было ничего необычного, да и ему это подходило больше. Блистательный, красноречивый, способный к учебе, он первый год провел на действительной военной службе в только нарождающейся авиации, а потом второй год – добровольцем, чтобы получить диплом пилота и лейтенантские нашивки. Он обожал летать, обладал массой достоинств, и его жизнь складывалась удачно.
Своим остроумием Шарль веселил Клару, был ласковым и умел тронуть ее сердце; она в этом не признавалась, но ей льстило его поведение – сначала примерного сына, а потом зрелого мужчины. Эдуард же оставался мрачным, никому не пытался понравиться: в эмоциональном одиночестве он зациклился на своей физической неполноценности. Ему хотелось, чтобы его уважали или жалели. Между братьями не было никаких точек соприкосновения: их всегда интересовали разные вещи. Эдуард вовсе не пытался соревноваться с Шарлем, предоставляя младшему преуспевать во всех спортивных забавах, сам же предпочитал блистать во время коктейлей с бокалом шампанского в руке, рассказывая в мельчайших подробностях об операциях в больнице Валь-де-Грас.
Клара часто устраивала приемы. Почти каждый вечер особняк на авеню Малахов был ярко освещен: в безумной атмосфере между двумя войнами многие спешили жить, После смерти Анри она пять лет пребывала в трауре, но с 1922 года снова начала появляться в свете и принимать у себя. Она не хотела навязывать сыновьям отшельническую жизнь, а что касается ее самой, то в свои сорок лет она не утратила желания нравиться. Однако, если она и принимала ухаживания, то любовников не заводила. Во всяком случае, о них никто не знал. Клара чувствовала слишком большую ответственность за династию Морванов, чтобы путаться с кем попало, и старалась вести себя как истинная глава семьи. Даже если нравы стали вольными, а модная эмансипация позволяла женщине быть более раскованной, Клара знала границы, которые переходить нельзя. Читать Арагона и слушать Равеля – пожалуйста, но прослыть веселой вдовой – об этом не могло быть и речи.
Вскоре одной из ее первоочередных задач стал поиск достойной супруги для Эдуарда. Эта женщина должна была дать ему то сочувствие, о котором он мечтал, должна была гордиться им и его врачебной деятельностью, и проявлять некоторую покорность. Последнее качество Клара считала необходимым: за долгие годы наблюдений она заметила в Эдуарде властолюбивые замашки. Она внушала себе мысль, что таким образом он восполняет недостаток уверенности в себе, что это способ скрыть комплексы. На самом же деле она просто отказывалась признать, что в старшем сыне было нечто злобное, даже нездоровое, и, может быть, в этом частично виновата она сама.
Мадлен казалась ей идеальной кандидатурой. Во-первых, она была единственной наследницей преуспевающего промышленника, во-вторых, она отвечала всем требованиям Клары. Ничем не примечательная, но любезная, она с восторгом слушала, когда Эдуард рассказывал о больнице, где начинал хирургическую практику; кроме того, она была ревностной католичкой и вполне прилично образованна. Не очень красивая, она была исполнена свежести своих двадцати лет. Прибегнув к помощи умелой портнихи и потратив немало сил, Клара сделала Мадлен привлекательной. Во время званых ужинов Мадлен всегда оказывалась рядом с Эдуардом, и тот, в конечном счете, заметил ее. Девушка ловила каждое его слово, улыбалась, потупившись – и он был завоеван.
Через полгода в церкви Сент-Оноре д'Эйло состоялось пышное бракосочетание. Платье делало Мадлен просто очаровательной, и Клара торжествовала, когда Эдуард в свои двадцать шесть лет наконец-то выглядел удовлетворенным. Полная преданность молодой жены неожиданно придала ему статус соблазнителя. Ему это было очень нужно: он никогда не умел нравиться. Его романы – кстати, весьма редкие – почти всегда оканчивались неудачей. В отличие от брата, коллекционера сердец и побед, Эдуард, запутавшись в собственных комплексах, никого не мог влюбить в себя. Что же до многозначительного вида, который он для уверенности так охотно на себя напускал, то это только заставляло случайных подруг зевать от скуки.
Благодаря Кларе, все правильно рассчитавшей, Мадлен тоже нашла свое счастье, по крайней мере, на первое время. Восхищение Эдуардом ослепляло ее, и она перешла от покорности воле отца к покорности мужу. Чтобы стать идеальной женой, она искала общества и совета свекрови и с радостью поселилась в особняке на авеню Малахов. Здесь она родила троих детей: Мари в 1930-м, Алена два года спустя и еще через год – Готье. Пока старший брат предавался радостям брака и отцовства, Шарль без памяти влюбился. Из всех девушек, увивавшихся вокруг него, он видел только одну, ослепившую его до головокружения. Ее звали Юдифь Мейер; этой дивно красивой еврейке он посылал цветы и посвящал стихи, которые писал по ночам. Он даже едва не провалил экзамены, и это он, ни разу не получивший плохой оценки за весь университетский курс! Обеспокоенная Клара потребовала познакомить ее с Юдифью, и та ей неожиданно понравилась. Ну как же можно остаться равнодушной к такой обворожительной красоте? Как устоять перед таким обаянием, умом и веселостью? Клара была очарована.
