– Сейчас мало света, закончу потом. Налей нам чего-нибудь.
На самом деле работать он мог, только когда был один. Или же в присутствии Магали, – она навещала его почти каждый день. Между ними завязалась настоящая дружба, и это неудивительно. После назначения Винсена судьей в Прованс и возвращения семьи в Авиньон было вполне естественно, что Магали искала общества Жана-Реми. Ей трудно давался переход от статуса горничной к статусу светской дамы, и, хотя Клара помогала ей, Магали еще многому предстояло научиться.
Ален вернулся с кухни с бутылкой охлажденного розового вина, молча откупорил ее.
– Что-то ты сегодня молчишь, – заметил Жан-Реми.
В ответ он получил потемневший, непроницаемый взгляд. Полчаса назад Ален пришел на мельницу в очень плохом настроении и упорно молчал.
– Поужинаешь со мной? – рискнул предложить Жан-Реми, он начинал терять терпение.
– Как захочешь.
– Здесь или съездим куда-нибудь?
Художник позволял Алену сделать выбор всякий раз, когда тот доставлял ему радость поужинать с ним. Жан-Реми сам умел замечательно готовить, но знал несколько ресторанов с хорошей кухней за пределами долины Бо. Уже десять лет они были знакомы с Аленом, и художник с уважением относился к его скрытности. Эта скрытность однажды послужила причиной сильной ссоры, так что теперь Жан-Реми опасался возобновлять разговор.
– Здесь, – мрачно ответил Ален.
Он уселся на пол, поджав ноги. Ален очень походил на цыгана: стройная фигура, отросшие черные волосы, белая рубашка оттеняла загар. Июнь выдался солнечным и жарким, за несколько недель это был первый дождливый день.
– Дождь не повредит твоим посадкам? – спросил Жан-Реми.
– Нет… Он пойдет им только на пользу.
Сделав несколько глотков, молодой человек пристально разглядывал стакан. Немного выждав, Жан-Реми направился на кухню.
– Оставлю тебя наедине с твоими мыслями, пойду приготовлю ужин! – непринужденно бросил он.
Он избегал ссоры, особенно сегодня, ведь скоро они расстанутся на все лето. Эти ужасные каникулы, когда Ален скрывался в Валлонге вместе с кланом Морванов и забывал дорогу к мельнице. Хорошо еще, что его не останавливало присутствие Винсена, но с приездом Клары и Шарля все будет по-другому. Почему в двадцать семь лет Ален по-прежнему опасается бабушки и дяди? Ведь не в его характере бояться кого-то.
Раздосадованный Жан-Реми открыл холодильник. Утром он купил морского окуня, и если… На всякий случай. Вдруг все-таки… придет Ален.
– Ты сердишься?
Приветливый голос молодого человека мгновенно рассеял всю досаду Жана-Реми, но оборачиваться он не стал. Он нашел засахаренную дыню – отличное начало ужина, и укроп – им можно приправить рыбу.
– Тебе помочь? – не отставал Ален.
– Да, накрой на стол и налей мне розового вина, – с расстановкой ответил Жан-Реми.
Все еще не оборачиваясь, он достал из шкафа сковороду, кастрюлю и приправы. Было слышно, как Ален ставит приборы на стол, потом он почувствовал, что молодой человек стоит у него за спиной.
– Выпьешь со мной? Художник взял стакан.
– За тебя, – нежно проговорил он. – Может, все-таки расскажешь, что стряслось?
Он привык к резким перепадам настроения у Алена, но в этот вечер молодой человек был совсем не такой, как обычно. Не мрачный, а, скорее, нервный, беспокойный, будто хотел что-то сказать, но не мог решиться. Чтобы помочь его откровениям, Жан-Реми смерил его насмешливым взглядом.
– Мне ты можешь все сказать. Что с тобой сегодня? Ты ведь знаешь, я все пойму.
Он решил идти на этот риск. Даже если правда была неприятна, он предпочитал ее знать. Ален был свободен, у него бывали интрижки, в том числе с девушками, но, в конце концов, он всегда возвращался, и это было главное.
– Когда ты уезжаешь? – угрюмо спросил молодой человек.
От удивления Жан-Реми рассмеялся.
– На следующей неделе, когда приедет твое племя!
Он очень неохотно уезжал в Венецию, но там у него хотя бы были друзья, и это было лучше, чем ждать здесь, на мельнице, и знать, что Ален не придет. Да еще Клара постоянно присылала приглашения, и ему стоило немалых усилий отказываться. Из Италии художник отправится в Женеву, на вернисаж своей выставки: в этом году он очень много работал для этого. Дальнейших планов у него не было, но там он посмотрит, что-нибудь придумает по ситуации. Помолчав, он осторожно добавил:
– Я уезжаю в пятницу. Но если ты будешь занят, то я не обижусь.
Жан-Реми был убежден, что лучший способ общения с недоверчивым мальчиком вроде Алена – это предоставить ему полную свободу действий. С нервной улыбкой художник повернулся к кастрюле с кипящей водой. До сих пор он держал себя в руках, это стоило ему многих, очень болезненных усилий, но он должен был оставаться доброжелательным и понимающим, не выдавать своих чувств.
– Ты в самом деле должен ехать? – спросил Ален.
– В Венецию? Нет, это не обязательно. Я еду туда ради удовольствия!
– Ах да, у тебя же много друзей в Италии…
– Друзья – да, но и сам город прекрасен. Когда-нибудь мы съездим вместе, и ты сам влюбишься в него с первого взгляда.
Жан-Реми говорил с опаской: он не понимал, куда клонит Ален, но всеми силами хотел избежать ссоры. Из кухни запахло жареной рыбой, и художник распахнул входную дверь, чтобы проветрить. Дождь прекратился, солнце клонилось к закату.
– На этой неделе мне прислали книги. Они на маленьком столике рядом с мольбертом. Посмотри. Может, тебя что-то заинтересует. Там последний сборник Арагона, тебе непременно понравится.
Не двигаясь, он стоял на пороге: издалека холмы с оливковыми плантациями казались серебряными. Вечерний свет завораживал, и ему даже захотелось сделать фотографию, чтобы потом воссоздать эти цвета на своей палитре. Всю неповторимую гамму серого и розового.
Рука Алена мягко легла ему на плечо.
– Тебя заинтересовали оливки? Помнишь февральские заморозки три года назад? Так я еще никогда не огорчался…
Жан-Реми прекрасно помнил ту ледяную зиму: Ален метался, как лев в клетке, потом в бессильной злобе отрывал покрытые инеем плоды и сломавшиеся от полярного холода ветки. Несколько деревьев погибло, пришлось высаживать новые.
– Жан, – Ален всегда называл только пол-имени, – я буду скучать.
В тишине слышались крики пикирующих с высоты стрижей. Жан-Реми обрадовался словам Алена, как подарку, но тут же опомнился и не стал придавать им значения.
– Ален, тебе никто не нужен. Тебе хватает тебя самого.
Художник корил себя за эти слова, но они были правдой. Через пару месяцев, когда Морваны уедут, Ален придет однажды вечером и скажет только: «Рад тебя видеть». А дальше – как пожелает: или останется на ночь, или исчезнет так же внезапно, как появился, и оставит Жана-Реми в полной неопределенности.
– Не уезжай надолго…
Шепот Алена был едва слышен, но он в первый раз о чем-то просил. Удивленный Жан-Реми повернулся к нему.
– Почему? Тебе приятно, что я скучаю здесь? Хочешь, чтобы я понапрасну ждал тебя?
Золотистые глаза Алена внимательно смотрели на художника, и тот перестал упорствовать, нетерпеливо махнув рукой.
– У меня уже все расписано, множество встреч…
– С кем?
Резкая интонация была легко узнаваема – это была ревность. Пораженный Жан-Реми хотел улыбнуться, но сдержался.
– С музеями, с площадью святого Марка, со старыми друзьями и с директором галереи. Я… польщен, что тебе это интересно.
Ален не стал больше расспрашивать и ничего не говорил. Известность Жана-Реми росла, он ездил в Париж и по Европе, но раньше Алена это не волновало, и он не завидовал путешествиям художника.
– Если хочешь, я могу поменять планы и вернуться 14 июля.
Предложение родилось у него спонтанно, он даже не успел толком подумать, но уже был готов изменить все свои планы. Ответа не последовало, и он поспешил к плите. Пока с овощей стекала вода, и он выкладывал на блюдо жареного окуня, он чувствовал на себе неотступный взгляд Алена.
