– Ваши сыновья отвратительны! – совершенно вне себя бросил он ей.
– Только не Готье! Нет, не Готье! Но Мари, я согласна…
– Оставьте Мари в покое! И поверьте, я признаю свою вину в провале Алена! В этом отвратительном неудачнике! Целый букет неприятностей, этот ваш Ален.
– Может, вы слишком много ему позволяете? Его следует наказать…
– Вы думаете, я подниму руку на ваших детей?
– Эдуард бы поднял…
– Боже упаси! Я им не отец! – вскричал Шарль. – Я в жизни не бил детей. Ненавижу жестокость! Вы даже не знаете, что такое жестокость! Но я сегодня же объяснюсь с Аленом. Он уже мужчина!
Держа бутылку с маслом в руке, Шарль стремительно вышел из гостиной, хлопнув дверью. Поднявшись по лестнице на второй этаж, он застал в будуаре Клару, оживленно спорящую с Винсеном.
– Ты знала? – гневно бросил Шарль.
Он сунул ей под нос этикетку, потом, широко раскрыв окно, вышвырнул бутылку – она вдребезги разбилась о плиты двора.
Встав с кресла, Клара выпрямилась.
– Ты забыл, где находишься? – медленно спросила она Закрой окно, мне холодно. Да, я знала об этой идее.
Бледный от гнева Шарль пытался держать себя в руках в присутствии сына.
– И ты ему помогала? – проговорил он.
– На этот раз нет. Он заложил свои земли и получил ссуду. На эти деньги он выпустил флаконы, пробки, этикетки, купил машину для бутилирования.
– Свои земли? Да уж, если бы не ты, он бы так не развернулся! Ты все подала ему на блюдечке. Зачем ему было стесняться?
– Шарль, он работает. Он действительно работает.
– Не смеши меня!
– Похоже, сегодня это у меня и не получится. Застигнутый врасплох, он посмотрел на нее.
– Твое имя на бутылке оливкового масла. По-твоему, это нормально? Оно будет валяться в каждой кладовке!
– Времена меняются, надо и нам меняться.
– Бакалея, по-твоему, достойная перемена в семье? Хочешь, чтобы все внуки занялись этим? Или для обеспеченного будущего хватит и одного Алена?
– Ты не в зале суда, Шарль! И говоришь со своей матерью!
Ее хладнокровие вынудило Шарля замолчать и извиниться. Винсен внимательно рассматривал свои ноги, не зная, остаться ему или уйти. Ален рассказывал ему о «проекте, который не всем понравится», но в подробности не посвящал, и теперь Винсен начинал понимать. Кузен не хотел посвящать его, чтобы не принуждать ко лжи. Очень заботливо с его стороны.
– Я еду в Валлонг, – заявил Шарль.
– Поезжай, ты же все равно хотел уехать на несколько дней, – ответила мать.
Она знала, что Шарль хочет сбежать из-за свадьбы Сильви и Стюарта, к тому же ничто не помешает ему лично высказать Алену свое мнение о его деятельности. Еще она знала, что он не любит и никогда не полюбит сыновей Эдуарда, что Мари избежала такого отношения только потому, что была женщиной. Валлонг был для Шарля потерянным раем и вот-вот грозил превратиться в поле брани. Клара очень много знала о сыне, да и обо всех в семье. Трудно быть бабкой Морванов, но никто больше не возьмет на себя эту роль, а успеть надо еще многое.
Она продолжала смотреть в глаза Шарлю, и у нее вдруг сжалось сердце: сможет ли он когда-нибудь стать счастливым?
Мари бежала по ступенькам Дворца правосудия, глаза ее застилали слезы. Ее первая речь на банальном гражданском процессе была жалкой. Дядя ушел из зала, не дожидаясь окончания слушания, и даже не взглянул на нее. Она никогда еще не испытывала такого унижения. Если бы не бредовая идея выступать без записей, как это делал Шарль! Почему она решила, что это так легко? Шарль избегал ловушек в самых запутанных делах; неужели она поверила, что достаточно встать на это место – и нужные слова придут сами?
– Мари, подожди!
В развевающемся на ветру плаще за ней бежал Винсен.
– Да остановись же ты!
Схватив ее за руку, он заставил ее обернуться.
– Пойдем, выпьем чего-нибудь, – предложил он.
Она молчала, и он повел ее к хорошо известному бару, куда в основном ходили молодые адвокаты.
– Я выставила себя на посмешище, – сказала она, бросая перчатки на столик.
Во взгляде Винсена не было сострадания, и Мари была ему за это благодарна.
– И ты там тоже был, – с недовольной гримасой добавила она.
– Папа сказал, что ты выступаешь, я не хотел пропустить.
– И досмотрел все до конца! А он презрительно ушел. Представить страшно, что он скажет завтра…
– Ты же знаешь, он тебя обожает.
В ответ Мари пожала плечами, постепенно она начинала успокаиваться. Шарля она не боялась, но ей была невыносима мысль, что он сочтет ее бездарной. Она мечтала заслужить однажды его похвалу, доказать, что женщина может обходиться с судьями не хуже мужчины.
– Может, в следующий раз, – горько пробормотала она.
Заботливость Винсена растрогала ее. Очень скоро ему тоже предстоит испытание, и его отец будет там, будет смотреть на него без малейшего снисхождения. Сыну он ничего не простит.
– Не будем больше об этом, – решила она. – Как твои дела?
– Отметки хорошие, я просто обожаю свою профессию.
– Знаю. Клара звонит об этом во все колокола.
Они обменялись понимающими улыбками: что касалось их чудесной бабушки, то тут двух мнений быть не могло.
– А как твои девушки? – спросила она.
В двадцать один год Винсен был очень привлекательным юношей. Высокие скулы, волевой подбородок, мужественный взгляд серых глаз смягчали густые черные ресницы. В нем уже проступала отцовская элегантность, умение блистать, а мальчишеская озорная улыбка придавала ему еще больше очарования.
– Зачем множественное число? В моем сердце только одна девушка, – неожиданно ответил он.
– Это Магали? Платоническая любовь? У вас любовь по переписке? Ты засыпаешь ее пламенными посланиями?
Мари смеялась, а он только покачал головой.
– Не только это. Один раз она приезжала в Париж.
– В самом деле?
– Ален устроил. Он купил ей билет на поезд. Мари расхохоталась: идеи брата всегда радовали ее.
– Откуда такая щедрость?
– Если честно, по-моему, он мстит. В прошлом месяце папа ездил в Валлонг, и Ален до сих пор зол на него. Подробностей не знаю, но, похоже, скандал был грандиозный.
– Зачем только мама показала ему масло? Бедняжка, она такая глупая…
– Ну что ты, Ален прекрасно знал, что она так сделает! И через нее он сможет оповестить всю семью.
Привязанность Винсена к кузену оставалась прежней, и даже Шарль ничего не мог с этим поделать.
– Дело было так, – продолжал он. – Ален позвонил и сказал, что дарит Магали путешествие в столицу. Велел мне встретить ее на вокзале и показать Эйфелеву башню.
– И?
– Два сказочных дня. Приятель с факультета уступил мне свою комнату.
– Ты спал с ней?
– Да…
Казалось, воспоминание взволновало его: он отвернулся, и его затуманенный взгляд затерялся где-то у Дворца правосудия.
– Влюбленный мужчина – это так мило, – сказала Мари, беря Винсена за руку.
– Мило? Не все так считают, этого-то я и боюсь!
«Боюсь» – это было верное слово. Если в глазах Винсена Магали обладала всеми достоинствами, то наивно было думать, будто его семья сможет ее принять. А он как раз серьезно задумывался о будущем.
– Ты ведь знаешь папу. Он наведет о ней справки. Узнает, как она зарабатывает на жизнь, что она убирается в чужих домах…
Эта мысль пугала его. Девушка из бедной семьи, Магали была лишь крестницей кухарки и в пятнадцать лет оставила школу, чтобы работать. Смелая, веселая, с живым умом, она всему радовалась, ни на что не жаловалась, но этого недостаточно, чтобы Морваны приняли ее.
– Это твое дело, ты совершеннолетний, – напомнила Мари.
Она остерегалась толкать его на бунт. Винсен отличался от нее и Алена: он не был бунтарем. И потом, ему придется бороться не с глупой Мадлен, а с агрессивным Шарлем. А может, даже и с Кларой: при всей ее либеральности она вряд ли одобрит мезальянс. Горничная или служанка – нет, этот номер не пройдет.
– Не обязательно предавать семью огню и мечу прямо сейчас, – медленно проговорила она. – Подожди, проверь себя, вас обоих. Влюбленность часто оказывается иллюзией. Поверь мне на слово.