- Аленький, давай завтра, а? Я сейчас совершенно стукнутый, ничего не соображаю.
"Ладно, - решила она, - дома Мане все расскажу!"
Маме Маня, похоже, понравилась. Она тут же усадила девчонок ужинать, а за чаем с лимонником Аля принялась пересказывать замысел их режиссера.
- Мам, представляешь, что будет?! В сцене, когда Германн приходит ночью к графине, он её видит в зеркале. То есть, зрители будут видеть актрису, которая играет графиню, а Германн - только её отражение. И знаешь, что это за зеркало? Наше, представляешь? Здорово, да!
- Наше? - переспросила мама и побледнела. - О, Господи! Нарочно не придумаешь... - она сразу потеряла интерес к разговору, как будто её мысли витали теперь далеко.
- А что тут такого? - удивилась Аля. - А главное, мам, концепция! тут она принялась играть роль театрального критика. - Переступив черту, обманув девушку, - он ведь использовал Лизу ради корыстной цели... в общем, он подпадает под действие темных сил и становится их игрушкой, вот! Ну как тебе? Классно, да? А ещё мир как бы двоится, Германн теряет ощущение реальности. Помнишь, когда он узнает тайну трех карт, он даже на словах путается. Его спрашивают: "который час", а он говорит: "без пяти минут семерка" и так далее...
- Он как кораблик... - сказала Маня, задумчиво рисуя пальцем на скатерти невидимые узоры. - Вот он жил-жил... как все. Верней, не как все он себя душил.
- Как это? - не поняла Аля.
- Ну, он же дико хотел играть, каждый день до пяти утра просиживал с игроками, но карт не брал... только смотрел. Я, говорит, не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее... Он разумом жил, все просчитывал. А потом, когда узнал, что графиня знает тайну трех карт, которая позволяет выиграть целое состояние, как с цепи сорвался! Вот я и говорю, что он стал как бумажный кораблик - его понесло. Безумие какое-то... и все ради богатства! И жизнь проиграл.
- А только ли ради денег? - задумалась Анна Андреевна. - Мне кажется, его повлекла сама тайна. Ведь он живет по правилам, и жизнь ясна для него, только очень уж тяжела... но он готов был терпеть и трудиться, а тут такое: загадка, которая опровергает все, чем жил. И если это действительно правда, мир-то другой получается! Им тайные силы правят! Вот он и хочет это проверить, ведь по мысли волевого и разумного Германна такое попросту невозможно! А игра, безумный азарт - территория темных сил. И он вступил на неё ...
- Ой, мам, а мы об этом не думали! - завелась Аля.
- Да, - подхватила Маня, - расчет, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, - говорит Германн. Сначала он хочет бежать от искушения, но его стало тянуть, тянуть... он ведь в душе азартный игрок, и не смог устоять - утащили...
- Кто? - не поняла Аля.
- Ну, кто-кто... те, кто велели мертвой графине открыть ему тайну. Те, в чьей власти её душа!
- Девчонки, все, хватит! - не выдержала Анна Андреевна. - От ваших разговоров, да на ночь глядя мороз по коже... Ложитесь спать, двенадцать уже!
Когда Маня, вдоволь наплескавшись в ванной, свежая и сияющая, забралась к Але в постель, чтобы пошушукаться перед сном, та протянула ей записную книжку.
- Вот, погляди. Тебе ничего это не говорит?
- Ой, тут все наши! - Маня листала страницы, меняясь в лице. - Откуда это? И почерк, вроде, знакомый...
И Аля, наконец, рассказала подруге свою историю.
- Ужас какой! - Маня в себя прийти не могла. - Когда, говоришь, это произошло?
- На Рождество, седьмого вечером... Ты знаешь, кто это?
- Это Наташа! Точно она! И почерк её, и твое описание... она и пропала как раз в это время.
- А что могло быть, как думаешь? Вы что-то чувствовали, может, с нею были какие-то странности...
- Были, да. Только никто не понимал, в чем дело. Она не появлялась на репетициях, раз спектакль сорвала - не пришла. Причем, даже не предупредила, не позвонила, а человек она очень сознательный... даже слишком.
- Что значит, слишком?
- Наташка страшно впечатлительная, эмоциональная. И все принимала близко к сердцу. И - в лоб.
- То есть?
- Ну, что ей скажут, то сделает. Всему верила. Прямая, как правда!
- Слушай, а ты замечаешь, мы говорим о ней... в прошедшем времени.
- Ой, что ты! - Маня руками замахала. - Типун тебе на язык! Даже не думай, она жива... я думаю, все будет с ней хорошо. Слушай, Аль, только ты никому больше про это не говори, ладно? Особенно Алене.
- А почему?
- Ну, шорох пойдет. Все болтать начнут, дергаться. А Алена... вообще-то роль графини должна была Наташка играть. И Алена с ней была на ножах. Терпеть её не могла! И вот, как видишь, роль теперь играет она, а Наташка... неизвестно где.
- Ты думаешь... - Аля понизила голос. - Алена в этом как-то замешана? Ну, в этом похищении.
- Не думаю, что это похищение. Может, её, наоборот, хотели спасти. С ней в последнее время явно что-то творилось. Она была не в порядке, точно!
- Ой, ну и дела! - Аля натянула одеяло по самые глаза. Они блестели в темноте, как две влажных маслины. - А что Марк Николаевич? Он что-нибудь говорит?
- Ни слова! Как воды в рот набрал... Он очень тепло к ней относился к Наташке. Он ко всем так относится, ты не смотри, что орет, ругается... Так иногда может в лоб дать, что долго не очухаешься. Для него театр - это святое! И он не выносит, когда кто-то халтурит и вообще без должного трепета к театру относится. Ребята хохмят, что он копирует Станиславского, а это совсем не хохма - это серьезно. По-моему, если кто-то старается, чтобы традиции жили, это здорово! Терпеть не могу всяких таких, которые накрутят, навертят невесть что, в чем и смысла-то никакого нет, а потом сделают умное лицо и говорят: новое слово в искусстве! Вот мои цыгане, знаешь, можно по-всякому к ним относиться... Они, конечно, и зубы заговаривают, и своровать им - раз плюнуть, но они очень трепетно к старине относятся. И к старикам. Вообще ко всему, что от корней идет... Они и меня этому научили.
- Мань... - Аля было запнулась, но все же спросила. - А как ты у них оказалась? И потом, ты меня извини, конечно... но ты и говоришь хорошо, и рассуждаешь... а в школе не учишься. Ты вообще-то откуда?
- Из Питера. Папу убили. Из окна выбросили. Сделали так, чтоб казалось: самоубийство. Он журналист был. Хороший... Отдел "Общество" вел в одной центровой газете. Мама металась, требовала, чтоб провели серьезное расследование. От неё отмахивались: мол, тут все ясно - самоубийство, и нечего воду мутить. Но она все не унималась. Ей позвонили и сказали, чтоб мы убирались из города, если сами хотим живыми остаться. Она продала квартиру и - сюда, в Москву. На вокзале пошла в туалет прямо с сумкой, в которой все деньги были... а её по голове. Насмерть. Деньги пропали. А я...
У Маши задрожали губы, Аля кинулась к ней, обняла и сама заревела.
- Машенька, голубонька, золотце, ты прости меня, дуру несчастную! Всю душу тебе растравила! Ты не одна теперь, я с тобой, мы будем, как сестры! И в школу устроишься, и вообще...
- В школу меня Марк Николаевич обещал устроить, - всхлипывая, пробормотала Маша. - И о жилье хлопочет. Может, комнату дадут в общежитии... Аль, а можно я покурю?
- Кури, конечно! Папа курит, он пришел, пока ты в ванной была, я слышала. Так что запах не удивит никого.
- А где он курит? На кухне?
- Ага...
- Так я туда пойду, чтоб тут воздух не отравлять...
И, несмотря на Алькины уговоры, Маня накинула халатик и проскользнула на кухню. Сидела, курила в уголке тихо, как мышка - никто её не видал, не слыхал. И тут до неё донеслись взволнованные голоса из спальни Алиных родителей. Она невольно прислушалась: а вдруг Алин отец протестует, что её приютили...
- ... что-то делать, Сереженька! - судя по голосу, Анна Андреевна была сильно взволнована. - Ты ведь всего не знаешь! Оно жуткое, страшное, от него беда может быть...
- Нюся, ты явно преувеличиваешь, - рокотал, успокаивая её, Сергей Петрович.
