Заключительное слово председатель начал без всякого вступления:

– Я не буду повторять то, что было сказано здесь до меня – вчера, позавчера, месяц назад. Я только могу выразить со своей стороны глубокое сожаление, что наши доводы оказались недостаточно убедительными для большинства из вас. Объединенный Комитет принял Решение… Текст его в ближайшие полчаса будет размножен и вы сможете ознакомиться с ним более подробно. Его суть в том, что развитие цивилизации планеты Гамма должно подчиняться естественным законам, исключающим всякое вмешательство извне. Следовательно, открытого контакта не будет… Пока… Более того, на планете мы оставляем лишь около пятидесяти наблюдательных пунктов. Наши люди должны быть в кратчайший срок выведены из всех руководящих, культурных и научных центров всех государств Гаммы, куда они смогли проникнуть за те годы, пока мы готовились к контакту. Это необходимо, чтобы своими действиями они не могли влиять на ход развития того общества… Далее, количество наших наблюдателей снижается до шестисот человек, в первую очередь вывозятся сотрудники младше тридцати пяти лет. Непосредственная связь между отдельными наблюдательными пунктами должна быть прервана. Подчиняться они будут особой координирующей группе, находящейся за пределами планеты… Словом, мы должны оставить на Гамме хорошо законспирированную сеть с категорическим запрещением всякого рода миссионерской деятельности.

В Решении также специально указывается на недопустимость в будущем самодеятельных контактов в случае встречи на других планетах разумной жизни, как имело место на Гамме со стороны экипажа звездолета «Орион». Также предполагается выработать специальную «Памятку» на случай неожиданной встречи с представителями иных цивилизаций в последующих экспедициях…

Председатель говорил еще что-то, пытаясь за безликими официальными словами скрыть свое глубочайшее разочарование, но его уже почти никто не слушал. Сторонники контакта угрюмо посматривали по сторонам, затаенно переживая поражение, а их противники, выйдя победителями в этом жарком споре, громко переговаривались между собой. Они были довольны, а все тонкости Решения можно будет обсудить потом, в более спокойной обстановке.

…Двадцать лет назад «Орион» вернулся на Землю с радостной вестью, что земляне не одиноки во Вселенной. Что из того, если тамошние обитатели отстают от нас на полтора тысячелетия? Зато на вид они ничем не отличаются от нас! Даешь контакт! – и сотни, тысячи добровольцев во главе с историками и социологами инкогнито ринулись на Гамму готовить почву для будущей встречи. Им претил ореол богов и они, растворившись среди местного населения, потихоньку, исподволь занимались просвещением, делали в их науках гениальные открытия, двигали вперед культуру. На планете наступило время, которое впоследствии историки Гаммы, несомненно, назовут эпохой Возрождения. И мечтали добровольцы о том, когда можно будет открыто сказать: «Здравствуйте, люди, мы – с Земли!».

Но Решение Комитета недвусмысленно говорило: не навязывайте другому разуму своей истории, своей науки, своей культуры… Вот подрастут они, возмужают, окрепнут, выйдут из тьмы невежества – но только самостоятельно! – и тогда, пожалуйста, протягивайте им руку.

…Одна из групп сторонников контакта вела себя особенно шумно, что, впрочем, на общем фоне выглядело почти незаметно. В центре зала человек шесть окружили в проходе одного из ученых и что-то горячо говорили ему, перебивая друг друга. Он молча слушал, заложив руки за спину, и глядел поверх голов куда-то в сторону амфитеатра кресел.

На галерее один из журналистов толкнул в бок своего товарища:

– Эй, посмотри-ка на Бахадура!

– Где?

– Вон там, в центре, в окружении звездолетчиков с «Ориона». Как они на него насели, ты только посмотри!

Второй сказал:

– Переживает…

– Еще бы, самый ярый сторонник контакта, – подхватил первый. – Забавно, о чем он сейчас думает?

Они засмеялись и принялись наблюдать за другими, что были в зале.

А Бахадур вдруг посмотрел на своих собеседников и одним движением руки заставил их замолчать. Потом что-то сказал, они расступились. Быстрой походкой, ни на кого не глядя, Бахадур направился к выходу. Здесь ему уже нечего было делать.

Через час он был у себя дома. Тщательно закрыл за собой дверь кабинета и достал из шкафа небольшой серый ящичек. Секунду поколдовал над ним, ящичек раскрылся. Бахадур нажал кнопку на оказавшейся внутри панели с небольшим экраном, подождал. Экран засветился, на нем появилось изображение человека.

– Что ты намерен делать теперь? – спросил он.

Бахадур неопределенно пожал плечами.

– А что нам еще остается делать, – сказал он. – Ты же смотрел передачу. Ты оказался прав…

Человек на экране предупредительно поднял руку:

– Сейчас не время разбираться, кто был прав и почему. Эвакуация начинается сейчас же, ты проследи за ее ходом в своем районе. Словом, действуем так, как и намечали в этом случае.

– Да, – тот, кого на Земле знали под именем Бахадура, опустил голову. – Да… – повторил он тихо, почти про себя. – Никто не возьмет на себя ответственность за контакт с цивилизацией, которая сама не желает его. Что ж, и мы должны поступить так же, как поступили они сами с Гаммой. Мы прекратим всякое вмешательство в ваши дела, в вашу науку и культуру… Наших представителей на Земле останется не более двухсот…

Знакомый двор оставался все таким же – и одновременно был совсем другим. На асфальте появились свежие черные латки-проплешины. Деревья заметно постарели. И кусты сирени вокруг новой беседки как будто бы стали реже. Наверно, нынешней весной по их чащобе прошлись топором и ножовкой.

Я осторожно пересек пустынный в этот час двор и с ходу нырнул в третий от арки подъезд. Из подвала на меня пахнуло плесенью и сыростью. Забытый запах старого, давным-давно обжитого дома заставил меня задержаться на пятачке между лестничными маршами.

Я поднялся на третий этаж и остановился у знакомой двери. Привычным движением вдавил кнопку звонка. Еще и еще раз.

За дверью послышались ровные приближающиеся шаги, звонко щелкнул замок.

На лестничной площадке было темновато, но он узнал меня сразу – и отпрянул назад. Руками он обхватил горло, словно стараясь защититься от чего-то, и смотрел, смотрел на меня во все глаза.

– Здорово, Валек!

Он не ответил, но сейчас я ничего и не ждал от него. Я переступил порог и закрыл за собой дверь. Надо дать ему время хоть немного прийти в себя. Я нагнулся расшнуровать туфли. Мелко переступая, он отодвигался от меня, пока не наткнулся на стену и не остановился.

– Ну, что стоишь, как пень? Приличия ради, хоть в комнату пригласи, что ли.

От звука моего голоса он вздрогнул, раза два с трудом сглотнул, словно проталкивал что-то твердое, застрявшее в горле. Рук не опустил.

– Но ведь ты… ты же… умер!

Голос его прозвучал сипло и жалко. И сам он был каким-то жалким и беспомощным, маленьким, съежившимся человечком. Я никогда не знал его таким. Суеверным он, конечно, был, но в меру, как большинство из нас, и – своеобразно. В приметы, например, верил, но только счастливые. Никаких там кошек, пятниц и тринадцатых чисел… Все же как сильны в нас пережитки – вот и он, образованный, культурный человек, друг, наконец, а меня боится.

Все мы, без сомнения, материалисты. Мы гордо познаем и объясняем окружающий мир. Но скажите мне, куда все это улетучивается, стоит нам только столкнуться с чем-то, пока не объясненным наукой. Почему в подобных ситуациях наш могучий интеллект с грохотом низвергается по ступенькам тысячелетий?

Вот и он шарахается от меня, будто от прокаженного.

– Ты же… умер! – повторил он.

– Валек, – укоризненно протянул я, – что ты, в самом деле! Приглядись получше. – И добавил, усмехнувшись, цитату из классика: – «Слухи о моей смерти оказались несколько преувеличенными».

– Я… – он снова громко глотнул и, стремительно повернувшись, бросился в комнату, едва не запутавшись в портьере. Я прошел за ним, сел на диван.