Король вскоре принял решение. Сцена с платком, сопоставленная с одновременно прибывшим из Лондона курьером, вызывала в подозрительном сердце короля предположения, от которых он содрогнулся. Он должен был выяснить для себя истину, проверить свои догадки любой ценой! Он не знал умеренности и снисхождения в минуты гнева. Королева еще не испытывала этого. До сих пор Людовик не показывался ей в состоянии крайнего раздражения.

Король поспешно вышел из кабинета и впервые вошел в потаенный коридор, соединявший его комнаты с комнатами королевы. Он хотел явиться к своей супруге совершенно неожиданно, чтобы у нее не было времени подготовиться к разговору.

Король Людовик ХШ готовился к первому ночному посещению своей супруги. Но какое это было посещение!

Анна Австрийская только что отпустила виконта д'Альби, явившегося к ней с донесением. Ее статс-дамы уже удалились в свои комнаты. В будуаре королевы оставалась лишь верная ей Эстебанья. Королева заканчивала вечерний туалет и собиралась отправиться в свою опочивальню. Она подошла к письменному столу, взяла, как обычно по вечерам, все записки и письма, которые не хотела или не смела сберегать, и бросила их в камин, за исключением одного письма, которое спрятала за свой корсаж. И только хотела пожелать спокойной ночи донне Эстебанье и помолиться перед изображением Божьей матери, как вдруг ее обергофмейстерина стала с беспокойством к чему-то прислушиваться.

— Что с тобой, Эстебанья? — быстро спросила королева.

— Мне сейчас показалось, будто я слышу шаги в коридоре, который…

— Ты пугаешь меня. Кто может быть в" коридоре, дверь которого выходит в мою спальню. На меня эта дверь, заставленная картиной, и без того всегда наводит страх, а ты еще увеличиваешь его!

— Я не понимаю, — проговорила Эстебанья и твердым шагом подошла к портьере, отделявшей спальню от будуара. Приподняв тяжелый занавес, она издала невольный крик изумления. Анна Австрийская, испугавшись, схватила сонетку, желая позвать камер-фрау.

— Король! — шепнула Эстебанья.

В эту минуту Людовик, пройдя мимо нее, вошел в будуар.

— Не трудитесь, ваше величество, не зовите ваших слуг на помощь. Это — я!

— Вы, ваше величество, в такой необычный час…

— Быть может, я пришел некстати, — сказал Людовик, проницательно взглянув на королеву. — В таком случае прошу прощения! Я желаю быть один с королевой! — прибавил он, обращаясь к Эстебанье.

Обергофмейстерина поклонилась и вышла в соседнюю комнату. Она была убеждена, что над головой ее повелительницы собирается гроза. Насколько она любила Анну Австрийскую, настолько всегда ненавидела ее мрачного супруга!

— Вы удивлены, ваше величество, что я наконец-то воспользовался моим правом посещать собственную супругу в любое время? — начал Людовик.

— Действительно удивлена, ибо до сих пор вы не вспоминали об этом праве, чем заставили и меня совершенно забыть о нем.

— Позвольте мне перейти к делу, ваше величество!

— По вашему лицу, сир, я вижу, что не сердце ваше, то есть не чувство любви ко мне побудило вас нанести мне этот ночной визит. Простите, если я признаюсь вам, что меня страшат ваши мрачные взоры!

— Страшиться должен только тот, кто чувствует себя в чем-нибудь виноватым, — отвечал холодно Людовик, внимательно наблюдая за быстрым движеньем руки королевы, пытающейся спрятать письмо дальше в кружево, густо окаймлявшее ворот и грудь ее ночной одежды.

— Виновным может называться только тот, кто замышляет какое-нибудь зло, ваше величество. Я полагаю, что скорее с вашей стороны есть вина, чем с моей!

— Вы не остановите меня своими надменными речами, на этот раз они относятся не к королю, а к вашему супругу.

— Я не понимаю разницы между ними, сир! Но как вы могли бы заметить, я уже была готова удалиться в свою спальню. Скажите, обстоятельство, доставившее мне неожиданное удовольствие видеть вас в моих комнатах, в самом деле очень важное?

— Без сомнения, очень важное и безотлагательное! Я прошу вас отдать мне письмо, спрятанное у вас на груди под кружевами.

Анна Австрийская вздрогнула. Ее кроткое прелестное лицо вдруг приняло совершенно другое выражение: она смотрела на короля удивленными глазами.

— Что означает это странное требование, сир? — спросила она холодно и гордо.

— Объяснения после, ваше величество, а теперь я повторяю просьбу вручить мне письмо!

— Очень странная просьба, если учесть, что для того, чтобы обратиться с нею ко мне, вы пришли в такой поздний час потайным ходом. Мне кажется, сир, это похоже на преднамеренную неожиданность, на заранее придуманное унижение!

— А если бы я действительно имел такое намерение?

— Тогда бы я сказала, сир, что оно недостойно вас!

— Достойно, или недостойно, об этом мы теперь судить не будем! Я требую письмо, которое у вас на груди!

— Это неслыханно! — воскликнула королева, грудь Которой высоко вздымалась. — Это более, чем я могу вынести, сир! Неужели испанская инфанта с той минуты, как имела несчастье отдать вам свою руку в безумной надежде найти в вашем сердце любовь, сделалась вашей рабой?

— Сделайте одолжение, без патетических сцен, ваше величество. В данном случае дело в фактах, а не в словах. Я требую письмо, на которое вы сейчас положили вашу руку!

— А я отвечаю вам, сир, что вы не получите его!

— Тогда я как король приказываю вам отдать мне письмо!

— А я отвечаю вам как королева, что остаюсь при своем решении! О, вы имели бы полное право смеяться надо мной, уступи я вашему внезапному капризу!

— Не раздражайте меня, ваше величество, я могу забыть, что вы моя супруга.

— В таком случае я все-таки оставалась бы для вас испанской инфантой!

— Вы ошибаетесь, вы — подданная короля французского, который может принудить вас отдать ему письмо!

— Принудить! — повторила Анна Австрийская, закрывая руками лицо, и горячие слезы отчаянья потекли из ее глаз. — Так вы хотите употребить насилие?!

— Принуждать и наказывать везде, где осмеливаются противоречить моей воле, будь это даже в этих комнатах.

Анна Австрийская не подозревала даже возможности подобной сцены! Гнев короля не знал границ. Она поняла, что он, не задумываясь, поднимет на нее руку и отнимет письмо!

— Итак, — сказала она, с усилием поднимая голову и подавляя слезы, — я в этом мрачном замке значу менее, чем самая последняя служанка! Действительно, для испанской инфанты унизительно проливать слезы из-за насилия над ней. Я никогда не думала, что королева может подвергнуться подобному унижению, но я не желаю доводить вас до крайности! Вот письмо, которое вы требуете! А теперь прошу вас оставить мои апартаменты!

Король поспешно схватил письмо, которое Анна Австрийская, отвернувшись, подала ему. Он едва слышал ее слова, так велико было его желание овладеть документом.

Он быстро развернул письмо, пробежал его глазами, и на лице его выразилось недоумение.

— Письмо не из Лондона, — пробормотал он, устремив испытующий взор на гордо и гневно глянувшую на него королеву. — Это письмо из Мадрида, от вашего брата! — воскликнул он, продолжая читать далее. — Вы, должно быть, сообщили ему очень важные и секретные дела и, по-видимому, следите за ходом политических событий. Я желаю, чтобы подобные вещи больше не повторялись, ибо я буду вынужден выдать мою супругу кардиналу Ришелье, как особу, которой государственные дела и события нашего двора служат темой для переписки, а это у нас зовется изменой! Вы, как моя супруга, уже не испанка, а француженка! Прошу не забывать этого!

При упоминании имени Ришелье королева невольно содрогнулась. Она поняла, что все пережитое ею в эти минуты — дело его ненависти.

— Я полагаю, сир, что разговор наш окончен? — спросила она, с ледяной холодностью принимая обратно письмо.

— Не совсем еще, ваше величество. Я надеюсь найти у вас другое письмо, писанное не родственной рукою.

— Объясните яснее, государь!

— Меня уведомили, что курьер из Лондона проехал заставу.