Этьен невольно засмеялся.

— Я полагаю, мадам де Марвилье, вы не можете сердиться на эту забавную птицу. Кто живет, как вы, в этом маленьком раю, кто ни от кого не зависит и может избирать себе знакомых и друзей по душе и по сердцу, тот не имеет права жаловаться на одиночество и скуку.

— Наружность часто бывает обманчива, виконт, но мы отвлеклись от главного! Вы говорили, кажется, что имеете ко мне поручение, могу я узнать, чему я обязана удовольствием видеть вас у себя.

— Герцогиня де Шеврез просила передать вам ее искренний привет.

— Я очень рада и благодарна ей! Герцогиню я действительно считаю лучшим своим другом.

— Кроме того, она поручила мне узнать, когда вы располагаете отправиться в Лондон?

— Я настоящий вечный жид, виконт! Я нигде не чувствую себя дома, нигде не бываю счастлива. Я постоянно чего-то ищу и, к сожалению, не нахожу!

— Очень странно, — признался Этьен, глядя на прелестное лицо женщины.

— Герцогиня желает знать, когда я поеду в Лондон, а я еще сама не знаю этого. На меня иногда нападает непреодолимое беспокойство, невыразимая тоска, тогда я должна ехать путешествовать, должна развеяться, чтобы совершенно не погрузиться в преследующую меня хандру. Вы смотрите на меня с удивлением, виконт? Я говорю загадками, но, признаюсь, я сама для себя загадка!

— Неужели вы до сих пор не нашли того, что могло бы соответствовать вашим желаниям?

— Соответствовать? Нет, виконт! Иногда мне казалось, что я нашла… Это бывало, когда… — Габриэль запнулась, — когда в кругах, где я вращалась, я встречала любезных и умных людей, между которыми могла выбирать. Но, приехав домой, в тишине и уединении я испытывала себя, стараясь сделать этот выбор, и понимала, что все это не для меня!

Этьен молчал, он чувствовал, что сердце его сильно бьется, что в нем происходит странный переворот, что грудь горит, как в огне.

— Но я надоедаю вам и злоупотребляю вашим терпением, говоря так много о себе, вдобавок рискую, что вы посмеетесь надо мной с вашим товарищем! О, я знаю мужчин!

— Но вы не знаете меня, мадам де Марвилье! Я не позволю себе смеяться над женщиной, тем более, что я принимаю искреннее участие во всем, что вы удостоили сообщить мне.

— Это луч солнца в моей печальной жизни, виконт! Но вы, кажется, хотели сказать мне, почему герцогиня интересуется временем моего отъезда.

— Настоящей причины я не знаю, но насколько я мог понять из слов герцогини, дело идет о каком-то поручении, которое мадам де Шеврез хочет просить вас исполнить в Лондоне.

— Передайте ей, что я с удовольствием выполню любое ее поручение.

— Я полагаю, что это какая-нибудь посылка, которую вас будут просить передать в Лондоне.

— А, понимаю! Что-нибудь секретное! Конечно, герцогиня знает, что я всегда готова к ее услугам и что на меня можно положиться.

— Какой же ответ дадите вы мне?

— Извините, виконт, но теперь я не могу еще назначить день моего отъезда, я не успела еще подумать об этом! Через несколько дней я буду знать определенно, и можете повторить ваш визит для получения моего окончательного ответа.

— Считаю за честь и за величайшее удовольствие воспользоваться вашим милостивым приглашением.

— Только не откладывайте надолго ваше посещение, господин виконт. Герцогиня, вероятно, желает, чтобы поручение ее в Лондоне было исполнено быстро?

— Этого я не могу вам сказать, мадам де Марвилье!

— Я повторяю мое приглашение, господин виконт, и притом прошу посетить меня во второй раз на более продолжительное время, я покажу вам свое имение, вероятно, вы охотник до хороших лошадей. Я хотела бы услышать ваше мнение о рысаках, купленных мною на днях у герцога Вайтморленда. Надеюсь, вы принимаете мое приглашение?

— С нетерпением буду ждать этого счастливого дня, — пылко отвечал молодой человек, кланяясь очаровательной вдове, на прощание протянувшей ему руку.

Поднося ее к своим губам, Этьен чувствовал, как она слегка дрожала.

— Прощайте, виконт, — проговорила Габриэль, бросив на него долгий пламенный взгляд. Этьен еще раз поклонился и вышел из комнаты.

Отыскав в саду ожидавшего его Милона, он облегчил свою стесненную 1рудь тяжелым вздохом и пошел с ним к лошадям, порученным присмотру одного из слуг госпожи де Марвилье.

Между тем четыре всадника, выехавшие из Лувра, проехали городскую заставу и понеслись по покрытой мраком дороге. Доехав до старого, отдаленного от всякого жилья амбара, окруженного полуразвалившимся забором, они спешились.

— Здесь мы будем их ожидать, — сказал один из них, и трое других в красных мундирах гвардии кардинала и черных шляпах с плюмажами с ним согласились.

Пеллерон, как старший из четырех гвардейцев, присвоил себе право предводителя и послал Мулена вперед на передовой пост.

— Я надеюсь, нам недолго придется ждать их, — прибавил он, разглаживая свою седую бороду и усаживаясь с Рансоном и Туре около амбара.

Дорога была безлюдна, сквозь черные тучи изредка проглядывал бледный свет луны. Мулен, отдалившийся от своих товарищей, словно конная статуя замер посреди пустой дороги, внимательно всматриваясь в темноту и прислушиваясь к малейшему звуку.

Вдруг ему показалось, что он слышит стук лошадиных копыт. Он стал прислушиваться и понял, что не ошибся! Два всадника ехали шагом и, ничего не подозревая, разговаривали между собою. Луна, показавшаяся в разрыве туч, осветила дорогу, и Мулен разглядел двух мушкетеров. Он немедленно возвратился к своим товарищам, чтобы предупредить их об этом. Пеллерон принял команду и объяснил свой план атаки:

— Вы, Рансон и Мулен, отъезжайте от нас шагов на сорок вперед и скройтесь где-нибудь, чтобы не попасть им на глаза раньше времени. Туре и я последуем за вами, но как можно тише, чтобы мушкетеры смогли догнать нас. Мы их раздразним и заставим драться, а вы, как только услышите звук оружия, не медлите, а тотчас же спешите к нам на помощь. Понимаете?

— Еще бы, дело несложное! — отвечали Рансон и Мулен, проезжая вперед. Через несколько минут Пеллерон и Туре тронулись за ними.

Теперь они уже ясно слышали приближение всадников. Время от времени в ночной тиши раздавалось даже громко сказанное слово.

Когда старый забияка Пеллерон, оглянувшись, увидел, что мушкетеры уже близко и могут слышать его, он затянул солдатскую песню, ставшую популярной у гвардейцев Ришелье, каждый куплет которой оканчивался припевом:

Не будь у короля кардинала,

Франция бы наша пропала!

Грянем же дружно, на славу —

Виват одному кардиналу!

— Виват одному кардиналу! — подхватил Туре последние слова припева.

— Черт возьми! Ты слышал? — спросил Милон. Беарнец пришпорил лошадь и мигом очутился около гвардейцев.

— Что это за песня? — громко закричал он, — кто осмеливается ставить министра выше своего короля? Мы говорим: виват королю!

— Виват нашему королю Людовику XIII, — подтвердил подоспевший в это время Милон.

Этого только и добивались гвардейцы кардинала.

— А мы остаемся при своем.

— Виват кардиналу! — во все горло заорал Пеллерон. — Кто не хочет кричать с нами, тот нам враг, а врагов мы сумеем проучить!

— Что это, вызов? — закричал Этьен, — в таком случае защищайтесь! Мы не потерпим вашей дерзкой песни.

— Ну, мои голубчики, еще увидим, на чьей улице будет праздник, — со злобным смехом отвечал Пеллерон, обнажая свою шпагу.

Туре последовал его примеру.

— Прочь с дороги, если вам дорога жизнь! — закричал взбешенный этим нахальством д'Альби.

— Долой мушкетеров! — заревел Туре как можно громче, чтобы уехавшие вперед приятели могли слышать его.

В этот момент Милон напал на него, а Пеллерон схватился с виконтом.

Раздался громкий лязг оружия, и яркие искры от ударов железа о железо посыпались во все стороны. То был сигнал Рансону и Мулену спешить на помощь своим.

Они с яростью накинулись на д'Альби, заставившего было Пеллерона отступать.