Вчера вечером жена пришла в девять. Когда я в одиннадцать ложился спать, она была уже в постели. Я не мог ей надивиться, она оказалась еще более страстной, чем я смел надеяться. Она окончательно низвела меня в пассивного исполнителя своих желаний. Ее нежности, ласки, приемы были безупречны. Как же она была игрива, как упоительно смела, изощренная техника, с которой она медленно вела меня к исступлению, – все доказывало, что она полностью отдалась любви...

15 апреля

...Я и сам вижу, что с каждым днем у меня все хуже с головой. Начиная с января я самозабвенно преследовал одну цель – доставлять жене наслаждение, и в какой-то момент потерял интерес ко всему, кроме плотских желаний. Мои умственные способности заметно ослабли, я не в силах сосредоточиться на одном предмете дольше пяти минут. Голова забита бесконечными фантазиями на тему наших любовных игр. В прошлом никакие обстоятельства не могли оторвать меня от книг, ныне же я по целым дням ничего не читаю. По выработавшейся за долгие годы привычке я по-прежнему сижу за столом, уставившись в раскрытую книгу. Но я не читаю. Прежде всего, мне тяжело читать из-за того, что рябит в глазах. Знаки двоятся, приходится по нескольку раз перечитывать одну строку. Я выродился в животное, оживающее по ночам, способное лишь на то, чтобы спариваться с самкой. Днем в кабинете меня одолевает скука, вялость и вместе с тем невыразимая тоска. Когда выхожу прогуляться, тоска немного развеивается, но прогулки для меня с каждым днем тяжелее. Из-за сильных головокружений я часто не в состоянии ступить и шагу. Я постоянно рискую завалиться прямо посреди дороги. Если же я все-таки выхожу из дома, стараюсь далеко не уходить, ковыляю, опираясь на палочку, в местах побезлюдней – Хякумамбэн, Куротани, близ храма Эйкандо, и просто убиваю время, отдыхая на скамеечке (ноги так ослабли, что быстро устают)...

…Сегодня, вернувшись с прогулки, застал в гостиной жену за разговором с портнихой Каваи. Я хотел зайти выпить с ними чаю, но она не пустила: «Тебе сюда нельзя. Ступай к себе!» Заглянув, увидел, что жена примеряет платье европейского фасона. Она меня выгнала, пришлось плестись в свой кабинет. С лестницы послышался голос жены: «Пойду немного пройдусь!» Должно быть, вышла вместе с портнихой. Я глянул в окно, когда они проходили внизу по ушице. Я впервые видел ее в европейском наряде. Она готовилась к этому давно, надевая серьги и перчатки с кимоно. Но, если честно, европейское платье ей не идет. Казалось бы, на жене, наделенной роскошным телом, платье должно сидеть намного лучше, чем на неказистой, низкорослой Каваи, а впечатление чего-то несообразного. Дело в том, что портниха уже приноровилась носить платья и умеет выгодно себя преподнести. А на жене платье смотрится так же нелепо, как кружевные перчатки и сережки рядом с кимоно. Сами по себе они еще выглядели на ней экзотично, но сейчас, в сочетании с европейским платьем, кажутся совсем не к месту. Все вразнобой – одежда, тело и аксессуары. Нынче модно носить кимоно, как европейское платье, жена же, напротив, носит платье, как кимоно. Под европейским платьем проступает тело, созданное для кимоно. Плечи слишком покаты, но особенно бросаются в глаза кривые ноги. Они у нее тонкие и изящные, но линия от колен до лодыжек выгнута, то место, где щиколотка переходит в голень, кажется в туфлях неприглядно распухшим. К тому же осанка, манера держать руки, поступь, поворот шеи, движение плеч и груди – все слишком зыбко и податливо, под стать кимоно. И однако, в этом зыбком, податливом телосложении, в некрасиво изогнутой линии ног мне видится что-то странно обольстительное. Обольщение, остававшееся скрытым, пока она носила кимоно. Глядя со спины на удаляющуюся жену, я любовался красотой ее изогнутых лодыжек, подчеркнутых короткой юбкой, и думал о том, что предстоит нынешней ночью...