- Нет. Скинхедов здесь. Я ожидал, что их будет больше. И пикетчиков с красными флагами тоже нет. Вероятно, народ еще не осознал, что произошло. Ну, осознает. Сегодня вечером здесь будет очень оживленно. Так, очень.
- А что произошло? - спросил я.
- Вы не слышали последних известий?
- Нет.
- Произошло то, что и должно было произойти. На дневном заседании кабинет министров принял решение о перевозке останков Альфонса Ребане из Аугсбурга в Таллин и о торжественном перезахоронении их на кладбище Метсакальмисту. И даже выделил из бюджета на это мероприятие целых сорок тысяч крон, - добавил Мюйр и засмеялся мелким дребезжащим смешком.
- Что вас так рассмешило? - поинтересовался я.
- Не понимаете? - удивился он. - Сорок тысяч крон - это три с половиной тысячи долларов. А сколько стоит приличный гроб из мореного дуба?
- Понятия не имею.
- Не меньше десяти тысяч долларов.
- Придется Альфонсу Ребане довольствоваться обычным сосновым гробом.
- Это было бы непатриотично, - возразил Мюйр. - Нет, юноша. Сорок тысяч крон - символ. Знак того, что это государственное мероприятие. Национальный герой Эстонии получит такой гроб, какого он заслуживает. Такой, в каких раньше хоронили членов политбюро, а теперь хоронят бандитов. Что, как выяснилось, в сути одно и то же. И обставлено это мероприятие будет с подобающей пышностью. С почетным караулом. С оружейным салютом. Вся Эстония замрет в благоговейном молчании, Я предвкушаю очень величественное зрелище.
Он извлек из жилетного кармана часы и взглянул на циферблат.
- Странно. Неужели я ошибся?
К подъезду гостиницы подкатил черный шестисотый "мерседес", из него выскочил охранник с большим белым пластырем на лбу, оценил обстановку и после этого разрешил выйти хозяину. Хозяин был квадратный, в длинном кашемировом макинтоше, с белым шелковым шарфом на короткой шее. Лысина у него была плоская и красная, как у вареного краба.
- Нет, не ошибся, - с удовлетворением констатировал Мюйр. - Все-таки он приехал. И даже раньше назначенного времени. Вы знаете, юноша, этого господина?
- Я видел его на презентации фильма "Битва на Векше".
- Это некий господин Анвельт по прозвищу Краб, президент одной из самых преуспевающих компаний Эстонии. И он является к нашему другу Томасу Ребане по его первому зову. О чем это говорит? О том, что Томас Ребане стремительно набирает политический вес. Как я понимаю, Томас хочет получить у него пятьдесят тысяч долларов, чтобы выкупить у меня купчие. Не знаю, каким образом он сумеет это сделать. Право, не знаю. Но это не мои трудности, не так ли?
Мюйр проводил взглядом господина Анвельта и его охранника, вошедших в гостиницу, и кивнул водителю:
- Поехали, друг мой. Только не гоните. Сегодня мы никуда не спешим.
"Линкольн" причалил к тротуару возле солидного подъезда с медной вывеской, извещавшей на эстонском и английском, что здесь находится муниципальный банк города Таллина. Рядом с подъездом раскинула свой роскошный цветник молоденькая флоровизажистка. Водитель проворно выскочил, обежал лимузин и угодливо открыл дверь. Мюйр прошествовал в банк, а я остался сидеть в "линкольне", разглядывая ценники на цветах и пытаясь перевести кроны в доллары, а доллары в рубли. В своих расчетах я исходил из того, что сорок тысяч крон - это три с половиной тысячи долларов. И когда перевел, понял, почему за этими изысканными каллами, пышными хризантемами и королевскими розами не выстраивается очередь. У людей, которые проходили по тротуару, денег хватало только на то, чтобы посмотреть на эти цветы.
Минут через двадцать Мюйр вышел из банка. Водила застыл возле открытой задней двери "линкольна" в почтительном полупоклоне. Но Мюйр не спешил погрузиться в лимузин. Он остановился на краю тротуара и с удовольствием огляделся по сторонам. Ему все нравилось. Он все одобрял. Цветочница прочувствовала его настроение и защебетала, расхваливая свой товар. Мюйр немного подумал и согласно кивнул. Через минуту в руках у него была крупная темно-красная роза на длинном стебле. Одна. Еще пару минут он ждал сдачи. Если цветочница и надеялась, что он отмахнется от мелочи, то быстро поняла, что ошиблась. А я понял, куда засуну чип, когда улучу момент. В бутон. И не было никакого риска, что Мюйр подарит кому-нибудь эту розу. Он был не из тех, кто любит делать подарки. Он был из тех, кто любит их получать. От других. И от самого себя.
Мюйр вернулся в машину, свободно расположился на заднем сиденье и назвал водителю адрес. Кейс он небрежно бросил рядом с собой, из чего я сделал вывод, что его содержимое перекочевало в ячейку в хранилище банка. Недолго попетляв по улочкам Старого города, "линкольн" остановился возле обширного парка с голыми липами и раскидистыми дубами, отсвечивающими на солнце желтизной прошлогодней листвы.
- Прогуляемся, юноша, - предложил Мюйр и двинулся по аллее, поигрывая зонтом.
Парк был безлюден. Под порывами ветра с жестяным шелестом терлись друг о друга листья дубов, откуда-то взлетали крупные белые чайки, выдавая близость большой воды.
- Этот парк называется Бастионным. Тоомпарк. Чайки - оттуда, там порт, - объяснил Мюйр, показав зонтом в сторону. - В этом порту на сооружении причалов Альфонс Ребане работал после того, как уволился из армии. Это было в июне сорокового года, незадолго до того, как в Эстонии произошла так называемая социалистическая революция и она вошла в состав СССР. Вам нравится Таллин?
- Не знаю, - ответил я. - Я его еще не видел.
- Что так?
- Да все дела.
- Три условных диверсанта, которых позавчера целый день ловили Силы обороны Эстонии, - вы?
- Не понимаю, - сказал я. - О чем это вы?
- Взрыв на съемочной площадке - ваши дела?
- Я не знаю, о чем вы говорите, господин Мюйр. Понятия не имею.
- Склонен поверить, - проговорил он. - Этот взрыв активизировал все процессы, которые вы имеете целью остановить. Он дал национал-патриотам такой рычаг давления на правительство, о каком трудно было даже мечтать. С его помощью они заставили правительство демократа Марта Лаара принять решение о перезахоронении Альфонca Ребане. Без этого национал-патриотам не удалось бы так быстро добиться своей цели.
