-- Бизнес, пан, бизнес!

Мы развернулись на аллейке, которую нарисовали на плане мотеля Голубков и Боцман, и подъехали к крайнему коттеджу, под навесом которого виднелся приплюснутый капот темно-вишневой "альфа-ромео" с афинским -- синей вязью по белому фону -- номером. Трубач встал сбоку от двери, а я нажал кнопку интеркома, держа наготове поставленный на "паузу" диктофон.

-- Кого там еще черт пригнал? -- раздался в микрофоне не слишком мелодичный мужской голос.

Я снял диктофон с "паузы", из него прозвучало:

-- Свои, Ленчик. Это я, Владас. Со мной Корень.

Я выключил диктофон и спрятал в карман. Больше он был не нужен.

-- Сейчас... секунду!.. -- послышалось из интеркома.

Дверь приоткрылась, Трубач сунул в щель свою лапищу и извлек наружу довольно плотного малого в майке. За пояс его джинсов был засунут пистолет Макарова. В ту же секунду ПМ оказался в руке Трубача, а в горло оторопевшего Ленчика уперлось острие ножа -- одного из тех, с автоматически выщелкивающимся лезвием, что мы забрали у хрустовских кадров.

-- Спокойно, Ленчик, -- негромко и даже дружелюбно проговорил Трубач. -- Главное -- спокойно! Ты понял?

Он втолкнул охранника в прихожую, я вошел следом и закрыл за собой дверь. Замок автоматически защелкнулся.

Откуда-то из глубины коттеджа послышался плеск воды и другой мужской голос:

-- Кто там?

-- Свои, Ленчик, свои, -- подсказал Трубач. -- Влад и Корень. По делу заехали.

-- Свои, -- послушно повторил охранник. -- Влад и Корень.

-- Пусть ждут! Плеск воды стих.

-- Ванну Граф принимают? -- полюбопытствовал Трубач.

-- Не, душ. Позвать, что ли?

-- Зачем? Пусть человек моется, мы не спешим. Где еще пушки?

-- Нету больше, ни одной, -- замотал головой Ленчик.

Я вошел в просторную гостиную, служившую одновременно, как во всех европейских мотелях, кабинетом, баром и спальней, сунул руку под подушку на незастеленной кровати. Там оказался австрийский "глок" с глушителем. В верхнем ящике письменного стола обнаружился еще один инструмент -- браунинг 32-го калибра.

-- А врать-то, Ленчик, нехорошо, -- укоризненно проговорил Трубач. -Очень это некрасиво.

Он перебросил мне ПМ, спрятал в карман нож и ахнул обеими ладонями по ушам охранника. Это у Трубача называлось "сыграть в ладушки". Прием довольно щадящий, но на полчаса объект отключался. После чего Трубач перенес Ленчика на диван и аккуратно уложил лицом к спинке.

Я сел в кресло и выложил перед собой на журнальном столике пистолеты. Целый арсенал.

-- И еще может быть, -- заметил Трубач. -- В кармане халата.

-- Не исключено, -- согласился я.

Трубач занял выжидающую позицию рядом с дверью в ванную.

Минут через пять плеск воды прекратился, а еще через некоторое время дверь открылась и появился низенький человек лет пятидесяти в красном стеганом халате до пят с атласным поясом и атласными отворотами. Шея его была закутана шелковым, бордовым с искрой, платком. Полноватое, лоснящееся от бритья и крема лицо выражало легкую снисходительную надменность. Эдакий Наполеончик. Лишь маленькие злые глаза-буравчики портили его экстерьер.

Сначала он увидел Ленчика на диване и рявкнул, мгновенно покраснев:

-- Ты что разлегся, мать...

Но тут он увидел меня. Потом Трубача.

-- Извините, Граф, -- сказал Трубач и извлек из кармана роскошного халата небольшой бельгийский "байард" калибра 6,35. -- Больше ничего нет. Как ни странно, -- сообщил он мне и присовокупил "байард" к выложенной на столе коллекции.

-- Проходите, Граф. Садитесь, -- предложил я. -- Любите оружие? Я тоже. Вот этот экземпляр в вашей коллекции мне особенно нравится. -- Я повертел в руках "глок". -- Специальная разработка для австрийских оперативников. Всем хорош. И легкий, и мощный. Не уступите? Я бы дал за него настоящую цену.

Он молчал, пытаясь сообразить, как вести себя в этой неожиданной ситуации.

-- Я говорю вполне серьезно, -- заверил я и для убедительности вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку новеньких баксов в банковской бандероли. -- Сколько?

-- Странное предложение, -- заговорил, наконец, он. -- Вы его и так забрали.

-- Исключительно из предосторожности. Чтобы избежать случайных эксцессов, -- объяснил я. -- Неужели я похож на человека, способного отнять у другого орудие производства? Это все равно что у столяра отобрать долото. Я верну вам ваш арсенал. После того как закончим разговор. Может, все-таки продадите?

-- Я не торгую своим оружием.

-- Понимаю вас. Я бы тоже не продал. -- Я спрятал баксы и кивнул Трубачу: -- Взгляни на кухне, нет ли там какого-нибудь пакета?

Трубач принес полиэтиленовую сумку, я ссыпал туда оружие и поставил сумку на пол. Объяснил:

-- Не люблю вести переговоры с оружием. Невольно отвлекает от дела.

-- Особенно когда оно в чужих руках, так? -- спросил Граф.

Начал осваиваться. И был явно доволен своим вопросом. Я решил, что стоит его поощрить.

-- Остроумно, Граф. Нечасто приходится иметь дело с таким смелым и находчивым человеком. Ничего, что я называю вас по кличке? Просто я не знаю вашего имени.

-- Ничего, -- кивнул он. -- Это не совсем кличка.

С ним, пожалуй, было все ясно. Не совсем кличка. Да кто ж тебе, ублюдку, поверит, что в тебе есть хоть капля дворянской крови! Разве что молодой барин когда-то завалил твою крепостную прабабку на сеновале. Да и то не барин, а барский кучер.

Проблемы российской и нероссийской геральдики меня никогда в жизни не интересовали, начисто лишен я был и снобизма, заставляющего нынешних новых русских выискивать в своих родословных благородные крови и даже объединяться в дворянские клубы. Все мои предки, насколько я знаю, были крестьянами, я не видел в этом никакого повода ни для гордости, ни для стыда. И намек на графство, прозвучавший в словах этого злобного недомерка, привлек мое внимание лишь потому, что мне нужно было понять, с кем я имею дело. Ради успеха самого дела.

Лагерный опыт у него, конечно, был. Но, пожалуй, мотал он срок не за бандитизм. И не за торговлю. Торгаши так и остаются торгашами. Скорее всего -- из цеховиков. Эти гораздо чаще становятся главарями банд. Воля, ум, опыт, жестокость, алчность. "Вор в законе" -- это понятно было из его разговора с Владасом, записанного с "жучка". Но уже новой формации. Старым "правильным ворам" их закон запрещал даже жениться и иметь детей. И предписывал жить в скромности. Да за один этот халат и "альфа-ромео" ему дали бы "по ушам" -лишили бы звания вора. А в Афинах наверняка и вилла не из последних. И дети учатся где-нибудь в Кембридже.