Шмидт. У вас не возникло сомнений, что Алекс действительно сын господина Назарова?

Рост. Ни малейших. Во-первых, они были очень похожи. Оба высокие. И еще что-то в выражении лица, глаз. Глаза у обоих такие, знаете, серые, жесткие. А когда они смотрели друг на друга, это выражение жесткости исчезало. И общались они так, как отец с сыном после долгой разлуки.

Шмидт. Они много разговаривали между собой?

Рост. Как раз нет. В том-то и дело. Нет, они разговаривали, конечно: о каких-то знакомых, об учебе Алекса, об Анне. Как я поняла, Анна -- это жена или очень близкий человек господина Назарова, но не мать Алекса, иначе он называл бы ее иначе, не по имени. Я поняла, Анна чем-то болела и лечилась в Швейцарии. Но больше они молчали. Они как будто и затеяли эту экскурсию, чтобы побыть вдвоем. Я в этом уверена. И знаете почему? Я показала им театр, ратушу, кунстхалле, потом подвезла к Катариненкирхе. Когда я начала рассказывать о ней, господин Назаров вдруг прервал меня и спросил, сколько я получу за работу с ними. Я ответила: триста шестьдесят марок. Тогда он достал портмоне -- это был "Монблан", господин инспектор! -- и протянул мне триста долларов в трех купюрах. Он сказал: это вам за то, что мы изменим правила -- вы будете говорить только тогда, когда мы вас о чем-нибудь спросим. Деньги я, разумеется, взяла, но это меня, буду откровенна, обидело, и я спросила, не желают ли господа осмотреть Репербан, если им неинтересна наша замечательная Катариненкирхе. Я объяснила: все русские туристы просят показать Санкт-Паули и Репербан, самую злачную улицу в мире. Они согласились, но так, будто им было все равно. Я оставила машину неподалеку от Михаэлискирхе, туда как раз подъехали автобусы телевизионщиков -- они уже начали готовиться к трансляции вечерней мессы; мы пешком прошли по Репербану, туда и обратно. Вы сами знаете, господин инспектор, каков он в это время дня: вся ночная грязь и дрянь еще не убрана, почти все закрыто, работают только редкие стрип-бары и секс-шопы. У одного из открытых стрип-баров господин Назаров спросил сына: не хочешь зайти? На что Алекс Назаров ответил фразой, которую я запомнила из-за не вполне ясного мне семантического значения: "Этого говна сейчас и в Москве навалом". Единственное, что их почему-то развеселило и чему они долго смеялись, -- это когда я сказала, отвечая на вопрос господина Назарова, что здание на другой стороне Репербана -- это главное управление полиции Гамбурга, вот это самое здание, где мы сейчас с вами разговариваем. Я так и не поняла, что их рассмешило.

Шмидт. Многих моих русских коллег это тоже смешит. Им кажется несуразным, что главное управление полиции находится в центре самого злачного района города.

Рост. А где же ему быть -- на Кайзерштрассе?

Шмидт. Им это показалось бы более естественным. Но мы отвлеклись. Продолжайте, пожалуйста, госпожа Рост.

Рост. Потом мы вернулись к кирхе святого Михаила. По просьбе Алекса я перевела надпись на стене: "Гот руф дих" -- Господь призывает тебя". Господин Назаров предложил сыну зайти в храм. Алекс спросил: "Ты уверен, что этот призыв обращен к тебе?" Господин Назаров ответил: "Как знать". И мы вошли..."

* * *

Они вошли под высокие своды костела, когда уже почти все березовые ветки были развешаны по стенам, в простенках, на спинках длинных дубовых лавок, а на остатках веток в проходе с визгом и криками барахтались веселые немецкие дети. По залу метался, проверяя расстановку камер, молодой взъерошенный телережиссер, звукооператоры пристраивали микрофоны. Эльза отметила, что при входе Алекс сбросил с головы капюшон ветровки, а Назаров-старший стащил свою вязаную шапчонку и пригладил рукой такие же русые, как у сына, но заметно поредевшие волосы.

Эльза объяснила, что вон там -- пульт органиста, на тех вон подмостках будет стоять хор, а белая, слегка изогнутая лестница, заканчивающаяся небольшой огороженной площадкой, вознесенной очень высоко, почти в центр зала, -- это кафедра, с которой будет произносить свою проповедь епископ.

Среди резвящихся детей и занятых каждый своим делом взрослых Назаровы и Эльза были в кирхе единственными праздными людьми. Вероятно, именно поэтому режиссер неожиданно подбежал к ним и стал что-то быстро говорить по-немецки, обращаясь к Назарову-старшему.

-- Он просит вас подняться на кафедру епископа и что-нибудь сказать, -перевела Эльза.

-- Я? -- изумился Назаров. -- Что я могу сказать с епископской кафедры? Да еще по-русски!

-- Не имеет значения. Четыре-пять фраз. Любых. Ему нужно проверить, как работают микрофоны, -- объяснила Эльза.

Назаров-старший повернулся к сыну:

-- Вот пойди и скажи. Надеюсь, тебе уже есть что сказать городу и миру.

-- Найн! Найн! -- запротестовал режиссер. Эльза перевела:

-- Ему не нужен молодой голос. Ему нужен голос человека ваших лет. Тут большое значение имеют обертоны.

Назаров-старший чуть помедлил, усмехнулся и неторопливо двинулся к лестнице. И по мере того как он уверенно-неспешно, без всякого видимого напряжения одолевал довольно крутые ступени, зал затихал, а когда он оказался на площадке кафедры, все и вовсе побросали свои дела и даже прикрикнули на шумящих детей: настолько значительной, источающей силу и уверенность была фигура этого человека.

-- Говорите, пожалуйста! -- по-немецки крикнул ему снизу режиссер.

-- Даже не знаю, что и сказать...

-- Гут! Нох айнмаль! Hyp филе, битте!

-- Просит еще раз, только побольше, -- перевела Эльза.

Назаров положил руки на перильца кафедры, немного подумал и произнес несколько фраз.

-- Зер гут! Данке шен! -- поблагодарил его режиссер и занялся другими делами.

Только два человека в кирхе -- Эльза и Алекс -- поняли, что сказал Назаров-старший.

А сказал он вот что:

-- С этого места нельзя произносить пустых слов. Отсюда можно только провозглашать. И я говорю всем: пройдет не так уж много лет, и мой сын будет Президентом России!

Вот это он и сказал.

* * *

Из стенограммы допроса Эльзы Рост инспектором Ф. Шмидтом:

"Шмидт. Что было дальше?

Рост. Господин Назаров сказал, что времени больше нет и нам нужно ехать на яхту, чтобы успеть переодеться и приготовиться к приему гостей. Мы вернулись на набережную, на маленьком белом катере подплыли к яхте "Анна" и поднялись на борт.