- Ди-на! Дэ ты, Дина?
- Что с тобой? Чего ты испугалась? - спросила Дина.
Ганка, дрожащая от страха, уткнулась Дине в колени.
- Я боялася... думала... может, ты уехала...
Нет, она не может оставить детей, не имеет права.
На следующий день, улучив свободную минутку, Дина написала домой письмо.
"Дорогие мои мамочка, папочка, бабуля! Посмотрели бы вы на меня и не узнали. Я сама себя не узнаю. За две недели, что нахожусь в этом селе, я многому научилась. Только не бить бандитов, как мечтала, или побеждать других врагов Советской власти... Нет, этого мне не доверили. Я стала заведующей яслями. Представляете? Ваша Дина, которая не сумела сварить тете Нюсе манную кашу, теперь кормит шестнадцать ребят. Ох и работенка, скажу я вам! Я тут и заведующая, и кухарка, и нянька, и прачка, и еще учительница сказки им рассказываю. Нашли мы старый букварь и читаем. Ясли в доме кулака, его осудили, он поджег конюшню, и погибли все колхозные лошади. Такой злодей, все его ненавидят! Первое время я очень боялась, так боялась, ночи не спала и хотела бежать домой! А теперь ничего, привыкла, научилась варить, топлю печь и такими ухватами вытаскиваю и втаскиваю горшки. Это очень трудно, не то что на примусе. Дети все худущие, но поправляются. Я сплю рядом с девочкой Ганкой, она круглая сирота, о ней я вам напишу в другой раз. Продуктов нам дали много. Начальник политотдела мне очень понравился, был чекистом, комиссаром, настоящий человек. Есть у него помощник по комсомолу, товарищ Грудский, такой серьезный, из горкома. Вот как я расписалась. В общем, наша задача - ликвидировать засуху и получить хороший урожай. Целую вас всех. Не скучайте. Ваша Дина".
Дина запечатала конверт, положила на место тетрадку, из которой вырвала листок для письма, и тут на полочке самодельного "комода" увидела стопочку книг. Да это же литература, которую принес ей Грудский!
Как она могла забыть о комсомольском поручении? О докладе! С завтрашнего дня нужно начать готовиться!
КЛАД
Но утром, накормив детей, Дина первым делом решила полезть на чердак, чтобы посмотреть, есть ли там крюки, на которые можно будет повесить мешки с продуктами.
Долго она пристраивала лестницу к высокому лазу, несколько раз примерялась, как будет лезть, и наконец отважилась: полезла наверх!
В стропила чердака были вбиты такие же, как у Ангелины, крюки. На одном крюке даже болталась веревка, значит, сюда подвешивали что-то. Дина задумала все что возможно перетащить наверх и подвесить на крюки. Но прежде нужно все осмотреть, заглянуть во все темные углы, чтобы потом уже не бояться. Так Дина поступала еще дома. Оставаясь одна в квартире, она обходила все уголки, заглядывала за занавеску в общем коридоре, заходила на кухню, открывала дверь кладовки, в которой жильцы хранили ведра с углем и бутыли с керосином, и лишь потом, успокоенная, возвращалась к себе в комнату. Вот и здесь она проделала ту же процедуру: сначала отправилась в самый дальний от окна темный угол. Ступая по чистому, гладкому полу босыми ногами, она еще раз подумала, как удивительно хорошо все тут устроено. На таком чердаке решительно нечего бояться.
Обследовав все детально, Дина уже собралась спускаться вниз, как вдруг под ее ногой скрипнула и качнулась доска. Собственно, ничего таинственного в этом не было, доска, видимо, была плохо прибита и потому скрипела и качалась, но какая-то неясная тревога охватила Дину. Она еще раз попробовала нажать, и доска снова скрипнула. Опустившись на колени, Дина обеими руками вцепилась в доску. Она сама себе не отдавала отчета в том, зачем это делает. Доска приподнялась. Дина сунула руку в темную щель, там под ее пальцами что-то зашелестело. Это было совсем уж странно... Что там могло быть? Тогда она снова изо всей силы дернула половицу вверх, и доска отлетела.
Под половицей было зерно! Дина ахнула и отпрянула. Так вот он где, "заколдованный" кулацкий хлеб!
Зажав рот, чтобы не кричать от страха и счастья одновременно, она ползком выбралась к лазу, в мгновенье слетела с лестницы и бросилась со двора... Она бежала в политотдел. Дина чуть не сбила с ног Кухарского, который в неизменной гимнастерке, застегнутой на все пуговицы, бледный, с лицом, отдающим желтизной, вертел ручку телефонного аппарата. Грудский с планшетом в руке, видимо, собирался уходить.
- Ну, что еще стряслось? - с невольной улыбкой спросил он.
- Там... на чердаке... зерно... хлеб! - задыхаясь, проговорила Дина.
Весть о том, что на чердаке демченковского дома найден клад, подняла на ноги все село. Даже совсем больные и слабые люди нашли в себе силы, чтобы выйти на улицу, хоть поглядеть, как будут вытаскивать захороненный кулацкий хлеб.
Первыми на чердак полезли Кухарский и Грудский. Мужики - дед Степан и несколько трактористов, стояли внизу, нетерпеливо переминаясь. Женщины сгрудились во дворе, там же собрались вокруг Дины все дети.
- Ломик подайте кто-нибудь! - крикнул сверху Грудский. Голос у него был веселый, и все радостно зашевелились.
- Эй, постерегись! - снова крикнул он.
Вниз полетели доски.
- А теперь, ребята, лезьте! Работы хватит всем...
Тайник был устроен над всем домом, то есть зимними сенями, большой хатой и летней хатыной. В тайнике между потолком и настеленным на чердаке полом было насыпано золотистое зерно. Его зачерпывали кастрюлей, ссыпали в ведра, а потом в мешки.
Когда наполнили первый мешок и спустили вниз, невольно толпа сделала шаг вперед. Кухарский мгновенно уловил настроение людей. Он поднял руку и крикнул:
- Спокойно, товарищи! Отойдите! Весь хлеб перевешаем, заприходуем и с разрешения райисполкома раздадим колхозникам.
- Когда дадите? Сил больше нет...
- Сегодня, товарищи, постараемся все сделать сегодня же! А сейчас будем грузить на машину. Где кладовщик?
- Тута, - выступил дед Степан.
- Ведите счет.
Но считали все, хором.
Маленькая старушка, с коричневым, в бородавках, личиком, запричитала:
- Ой, люди добрые, что ж это делается! Хлеба-то, хлеба сколько! А мы от голода пораспухали! Скольких же людей могла спасти от лютой смерти эта пшеничка!
- Твоя правда, Матвеевна! Истинная правда! - подхватили возбужденные голоса. - Проклятый куркуль!
Но звучали и другие голоса:
- Ишь начальник раздобрился, чужим добром кидается. А вы свое, колхозное, наживите... А то на чужое добренькие...
Дед Степан, который вел счет мешкам, сказал Петренко:
- Погоди, хлопец!
Петренко прислонил мешок к дверному проему, прежде чем передать его по цепочке дальше.
- Чую я твой голос, Перебейко, - сказал дед Степан, - это ты тут говорил за чужое добро... Стой, консомол, дай подкулачнику ответ дать! Чув, чув, це ты... Хлеб, шо Демченков заховал на горыще, наш, кровный, мы его заработали. Кто до Демченковых у наймы не ходил? Ты, Перебейко, да Козуля! А мы все ходили, нашим горбом вырос да нашим потом полит этот хлеб. И берем мы не чужое, а свое! Вот так! А теперь кидай!
Пятьдесят три мешка зерна набрали с чердака и увезли на колхозный склад.
Кухарский съездил в район, получил разрешение на распределение зерна: решено было оставить часть на семена, а остальное раздать колхозникам на трудодни.
В селе только и было разговоров, что про Демченкова и его тайник.
Одни проклинали жадного кулака, другие помалкивали, опасаясь мести его прихвостней. Большинство сходилось на том, что с болью высказала старая Матвеевна: сколько погубленных жизней мог бы спасти этот хлеб, если б его нашли раньше!
...В яслях вздохнули свободно, казалось, вместе с увезенным кулацким зерном развеялся страх, навеянный этим домом.
И только Дина не могла прийти в себя и долго еще находилась под впечатлением происшедшего. Неожиданно оказавшись в кулацком доме, она временами испытывала нечто похожее на сожаление. Невольно думала о семье, которая лепила для себя это гнездо, о детях, которые здесь бегали и резвились, а ныне находятся неведомо где. Теперь же все ее существо восстало против жадного кулака. С того момента, как ее пальцы прикоснулись к сухому зерну на чердаке, ею овладела ненависть к захоронившим тут не просто пропитание, а источник жизни для таких, как Ангелина, сироты, все голодающие люди.
