- Скуби*, скоро отрастут.
______________
* Скуби - ощипывай, отрезай.
А вот Оксана закапризничала, закрыла голову ладошками:
- Не хочу скубиться...
- У тебя там густой лес и в нем разбойники, - сказала Дина.
- Яки... разбойники?
- Которые кусаются...
Оксана опустила руки. Она все хмурилась, и по-прежнему пасмурным оставалось ее личико.
Зато рыженькая Ленка с нетерпением ждала своей очереди.
- Дин, а потом у меня вырастут такие вороненые волосы, как у тебя? - с тайной надеждой спрашивала она, подымая к Дине веснушчатое личико.
- Вот чего захотела! Рыжей была, рыжей и останешься! - захохотал Юрко.
- Ну и зол же ты, Юрко, - покачала головой Дина, срезая пряди золотистых Ленкиных волос, - не слушай его, Леночка, у тебя ведь очень красивые волосы. Смотри, они как золото блестят.
Она извлекла из мешка стопку новых синих трусиков и белых маечек. Костюмчики были разных размеров. Полуголым сельским ребятишкам, прикрывающим свою худобу рваными рубашонками, наспех сшитыми из какой-нибудь старой материнской юбки, такой наряд представился роскошью.
- Оце нам? - изумилась Ганка, осторожно прикоснувшись к белой маечке.
- Да, вам! Это Советская власть вам все дала, и продукты.
Дина сама была потрясена тем, как кто-то с удивительной заботой и вниманием снабдил ясли всем необходимым.
- И тебя Советская власть нам дала? - спросила Ганка.
- Меня комсомол послал, - сказала Дина.
Ей стало немножко грустно. Конечно, не о таком деле мечтала она, когда ехала в село. Наверное, другие мобилизованные выполняют более важную и ответственную работу...
- Дин, Юрко уже другие портки натягует, - сообщила Ленка.
- Это еще зачем? Положи. И не "портки", а "трусы" называются.
- Ну, все оделись? Вот и хорошо. Костюмчики берегите. А ты, Надийка, зачем раздеваешься?
- Так они же святошные!
...Огромный кулацкий дом с хатой, хатыной, сараями, скотными дворами, птичником, где сохранились еще белые хлопья перьев, погребом, конюшней, опустевшими навесами для молотилки - все это добротное, омертвевшее царство оказалось во власти детей. Уж они все уголочки обследовали, заползали в самые укромные места, о существовании которых Дина и не подозревала.
Однажды Ганка, захлебываясь от восторга, сообщила:
- Дин, глянь, что мы нашли: мониста, спиднички, шали, их полно там на горыще*, ты только глянь!
______________
* Горыще - чердак.
Она потащила Дину за руку в сени, где под самым потолком был лаз на чердак.
Сама Ганка мигом, с кошачьей ловкостью, взобралась по шаткой лестнице наверх и, свесив оттуда голову, закричала:
- Ось туточки, ты лезь сюда...
Дина никогда по таким лестницам не лазила, поставив ногу на первую ступеньку, она почувствовала, что лестница качнулась и сейчас повалится прямо на нее.
- Лезь, не бойся! - Ганка протянула ей руку. Это было бы уж совсем позорно, допустить, чтобы Ганка втаскивала ее наверх. Поэтому Дина, чуть отступив, солидно и твердо сказала:
- Нечего там делать, в грязи, слезай!
Но тут она услышала наверху чей-то рев и шум.
- Ганка, кто там еще? - крикнула Дина.
- Все, - последовал восторженный ответ, - мы усе туточки!
Все! И малыши? Дина пришла в ужас, долго ли им свалиться, покалечиться? И потом они, кажется, уже дерутся! Делать нечего, пришлось лезть наверх. Ничего, однако, не произошло: лестница не рухнула. Но смотреть вниз было ужасно страшно. Чердак оказался высоким, светлым и чистым. Из довольно большого квадратного окна падал сноп света. Особенно поразил Дину ровный пол, выложенный из широких некрашеных досок.
"Какой же это чердак! - подумала она. - Это настоящая хорошая комната!"
...Дина увидела, что дети сгрудились вокруг плетеной соломенной кошелки со старой одеждой.
Надийка напялила на себя какую-то кофту с прорехами, остальные тоже украсились обносками и тряпками, извлеченными из корзинки. Девочки намотали на шею какие-то бусы. Юрко и Пылыпок спорили из-за тряпки.
- Отдай! - наступал Юрко.
- Не дам! - пряча находку за спину, упорствовал обычно покладистый Пылыпок.
- На што оно тебе?
- Я деду отдам! Деду! Деду! - уже взывая к Дине, закричал Пылыпок.
- Бросьте все обратно в корзину! Ну! - крикнула Дина.
- Не кину! Не кину! Я деду отдам...
- Какой он тебе дед? Нема у тебя родни, - издевался Юрко, - придумал себе деда.
- Есть, есть дед! Родный!
- А у меня есть тетя... такая добрая тетя, - мечтательно сказала вдруг Олеся.
- Брешешь, тебя на дороге нашли. И никакой тети у тебя нет, - заявил Юрко.
Дина не успела его остановить, как Надийка, глядя в чердачное окно, сказала:
- А до мене тато придет...
Дина вздохнула.
- Давайте посидим немножко, - предложила она, опустившись на пол. Дети тотчас облепили ее, придумывая себе дедушек, бабушек, сестер...
Один лишь Юрко презрительно кривил губы. Изредка, не злобно, а, пожалуй, из упрямства, бросая:
- Брехня! Брешешь!
Потом и он умолк. Через некоторое время, сморщив свой крутенький, невысокий лоб, Юрко сказал:
- А вот у нас и вправду есть материна сестра, родная... Наталкой звать.
- Вот и хорошо, что у всех кто-нибудь есть... - сказала Дина. - Покажи, Пылыпок, что ты хочешь отдать своему деду? Не бойся, я не отниму.
Пылыпок разжал кулачок, на ладошке лежал довольно потрепанный синий мешочек, видимо, когда-то он был вышит, но нитки вышивки стерлись, и теперь можно было только угадать рисунок: кружочки и ромбики. Поистрепался и черный шнурок. Но все-таки это был кисет.
- Ну как, ребята, разрешим Пылыпку отдать деду этот кисет? - спросила Дина.
- Нехай отдает...
- Слышишь, Пылыпок? Встретишь своего дедушку и скажи: "Вот тебе, дед, от меня подарок". Хорошо?
- Добре! - проговорил сияющий Пылыпок.
- Вот что, ребята, - сказала Дина, - не понравилось мне, как вы схватили эти грязные тряпки. Ведь они чужие, не наши. Зачем они вам? Разве вы нищие или совсем уже бедные дети?
- Мы голытьба, - ответил тихий Санько, - голота мы...
- Неправда! - горячо возразила Дина. - Вы раньше были голотой. Но теперь у вас есть дом, вы сыты, одеты, у вас есть костюмчики, они красивей этих тряпок...
Дина с трудом, медленно пробиралась к той главной мысли, которая зарождалась, но еще не оформилась в ней самой.
- У вас есть и родня, у каждого. Это Советская власть, это наша страна... И Ленин... Он же твой, Пылыпок, и твой, Оксанка, и твой, Саня, Ленин - наш и всегда будет с нами, хотя он умер.
- И мой тоже? - спросила Ганка.
- Конечно, - обрадовалась Дина. - Ленин велел, чтобы в нашей стране не было сирот! Так он завещал!
В тот день Ангелина пришла в ясли поздно, когда солнце уже закатилось, оставив за горизонтом алую полосу.
- Ох, ледве дошла, - запыхалась Ангелина. В руках ее была тяпка, посеревшая от пыли косынка надвинута на самые брови. - Оксанка где?
- Там, в саду играет, - ответила Дина. Она только что перестирала на речке детские простынки и теперь развешивала их во дворе.
Опустившись на колоду, Ангелина сказала:
- Хвостики бурачков принесла... Пололи мы, - она подала Дине жалкий пучок.
- Вы себе возьмите, - сказала Дина, глядя на изможденное лицо женщины. - Дети не голодные... Себе возьмите.
Ангелина поколебалась, потом со вздохом сунула корешки в карман фартука.
- Обижаются люди на начальника, ох обижаются...
- На кого?
- Кухарский этот... Велел гонять народ в поле. А на што? Пересевать песок!
- Но... почему?
- Такая блажь на его нашла. Шоб не сидели без дела. Эх, не было правды на свете и нэма ее. - Ангелина с трудом поднялась. - Пойду до дому. Оксанка играет? Как она?
- Ничего. Повеселей стала, - отвечала Дина.
- Ну дай бог, дай бог...
Дине неприятно было слушать неуважительные слова о Кухарском. "Неужели, - думала она, - такой умный и хороший человек способен просто, без нужды заставлять людей работать в жару? Зачем?" Впрочем, что она знает? Сидит тут с детьми и понятия не имеет о том, что творится вокруг. А ведь она комсомолка и послана сюда тоже для укрепления колхозов. Досадно все-таки получается. Без ее участия решаются важные дела. Две недели она здесь, а еще не успела стать на комсомольский учет и даже не знает, есть ли тут комсомольская ячейка. Нужно будет спросить у Петренко.
