Когда я позвонил Устинову, он начал мне читать мораль. Я попросил его прямо мне ответить, возьмет он меня на работу или нет. Он сказал, что позвонит через два дня.
Тем временем у меня на квартире сняли "вертушку" и я не смог связаться с Устиновым. После этого я выражал недовольство и ругал Устинова.
... Булганин меня принял, у него был Желтов. Булганин сказал: "Поедешь начальником аэроклуба в Моршанск2". Я ответил, что это должность для старшего лейтенанта и на неё я пойти не могу.
Булганин тогда ответил:
- Тогда у меня для тебя места в армии нет.
Вопрос суда:
Вам оглашаются показания Полянского о том, что во время болезни И.В. Сталина Вы говорили, что руководители партии и правительства только и ждут смерти вождя. Это правда?
В. Сталин:
Это абсолютно не соответствует действительности. Это выдумка, клевета со стороны Полянского. Я прошу дать очную ставку с ним3.
Вопрос суда:
Вам оглашаются Ваши показания о том, что в присутствии своих сослуживцев Макарова, Луцкого, Лебедева, Василькевича, Полянского, Степаняна, Капелькина, Дагаева, жены - Е. Тимошенко, шофера Выборнова и машинисток Вдовиной и Ефимовой Вы высказывали клевету в отношении руководителей КПСС и Советского правительства, вели антисоветские разговоры с моряками, прибывшими в Москву на парад, с которыми случайно познакомились в "Коктейль-Холле" (т. 2, л.д. 100).
В. Сталин:
Эти показания сплошная ложь. Они были составлены в 1953 г. не в моем присутствии1, подписывал я их не читая и не признаю их.
Следователь Козлов писал протоколы без меня, а затем предлагал подписывать их. За эти показания я не отвечаю.
Вопрос суда:
Зачем Вам столько охотничьих патронов?
В. Сталин:
Патроны мне передали в подарок из Германии. Они мне были не нужны. Ни один охотник не будет охотиться прошлогодними патронами.
Показания в суде свидетеля Полянского В.В.:
...Я давал показания на предварительном следствии под давлением Влодзимирского. По поводу хозяйственной деятельности давления не было.
Показания в суде свидетеля Лебедева B.C.:
...Я что-то не помню такого разговора.
...Вообще подсудимый как выпьет стопочку, так и начинает выражать недовольство.
Показания в суде свидетеля Февралева А.З.:
...Я работал в Смольном, возил Свердлова, Калинина, Сталина. После 1953 г. меня не допрашивали, я ничего не помню.
Показания в суде свидетеля Капелькина С.М.:
...Это не мои показания. Я таких показаний не давал. Не было такого ничего. Один раз подсудимый пытался забрать мотоцикл у сотрудника ОРУД, который остановил нас на Минском шоссе. Был случай ещё на Ленинградском шоссе, когда он забрал милиционера и увез его в штаб. Кашина он не бил. А мы били его со Степаняном.
Вопрос суда:
Что Вы знаете о футболисте Никите Симоняне2? Правда ли, что его хотели убить?
Полянский B.C.:
За Симоняном я ездил в Кисловодск. Он приезжал к В.И. Сталину, который уговаривал его перейти в команду ВВС. Но он был парень твердый и отказался. Подсудимый сказал ему, что он молодец и пожал ему руку. О том, что его хотели "убрать", я ничего не знаю.
В. Сталин:
...Я с 28 апреля 1953 г. нахожусь в одиночном заключении. Полтора месяца находился в госпитале. Потом был на даче около года, но опять-таки под арестом.
В день смерти отца у меня был сердечный приступ. Я упал, сломал ребро и поэтому шел на похоронах в конце процессии.
У меня был гастрит, перешедший в язву 12-перстной кишки, лечился в госпитале. Сейчас здоровье улучшилось, нервы отказывают. Спать - не сплю. Переживаю.
На этом 2 сентября 1955 года судебное следствие было закончено Согласно нормам уголовно-процессуального законодательства после окончания судебного следствия подсудимому предоставляется "последнее слово". Это значит, он может сказать суду то, что наболело у него на душе, что он думает, хочет.
Последнее слово подсудимого дословно записывается в протокол судебного заседания. Записано оно и в уголовном деле Василия Сталина. Вот выдержки из него:
...Это не значит, что я снимаю с себя вину за проявленные мною в ряде случаев резкость, вспышки гнева, но все это не является антисоветской агитацией и террористическими высказываниями.
Мои показания, заявления Войтехова1 и показания других свидетелей на суде могут быть подтверждением того, что в 1953 году следствие велось необъективно, с упором на обвинение меня в несовершенных преступлениях. Я не могу не быть благодарен суду за полное исследование всех материалов и за предоставление мне возможности изложить свое мнение по существу дела. По обвинению по ст. 193-17 п. "б" я считаю необходимым доложить следующее.
Обвинения, содержащиеся в актах проверки, в общем справедливы. Я не могу противопоставить им что-либо. Однако и там имеются противоречия, вызванные тенденциозностью следствия. Составление акта проверки происходило под председательством генерала Карпинского под непосредственным воздействием Влодзимирского. Только его воздействием я могу объяснить изменение точки зрения генерала Красовского на состояние дел в частях ВВС МВО. Влодзимирский давал указания и генералу Карпинскому по материалам хозяйственной деятельности.
Основным объектом замораживания государственных средств является Спортивный Центр. Василькевич и Теренченко показали, что это была моя прихоть, но это неверно. Действительно, нарушения финансовой дисциплины были допущены. Но не к лицу им преувеличивать и тенденциозно освещать факты. Все это опять-таки влияние Влодзимирского. Комиссии я был представлен как враг народа, и она не могла не исходить из того, что в течение 5 лет округом командовал враг. Я виновен по ст. 193-17, но не стоило все возводить в квадрат. Я не жалуюсь на строгость подхода. Но терпеть ложь я не мог, требовал очных ставок, пытался делать заявления в ЦК КПСС, но мне отказывали в этом. Я считаю это грубым нарушением моих прав и порядка ведения следствия...
Я два с половиной года "проверял" свое прошлое поведение. Да, я во многом виноват и достоин сурового наказания...
В течение всего дня совещались судьи Военной коллегии Верховного суда СССР и в 19.45 2 сентября 1955 года огласили приговор - 8 лет лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях с поражением политических прав на 2 года.
В соответствии с действовавшим тогда законодательством Василий Сталин был лишен права кассационного обжалования приговора. Но это не значит, что человек не может письменно изложить свое мнение о справедливости и законности решения суда.
Сидя в подвале в одиночной камере внутренней тюрьмы КГБ на Лубянке, куда его доставили из здания Верховного суда СССР с улицы Воровского в ночь с 2 на 3 сентября 1955 года, сразу же после суда, Василий попросил листок бумаги, ручку с чернилами и написал:
"Председателю Верховного суда СССР1
А.А. Волину 2 сентября 1955 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила меня к 8 годам лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях с поражением в правах на 2 года по ст.ст. 58-10 и 193-17 п. "б" УК РСФСР.
Приговор гласит: "Считать, что показания свидетелей Февралева и Капелькина подтверждают виновность Сталина по ст. 58-10".
Свидетель Февралев А.З. - пожилой, больной, перепуганный человек твердил только одно: "Да, да! От показаний 1953 г. не отказываюсь!" и 90% своих свидетельских показаний посвятил рассказу, как его при аресте во времена Ежова били, и о том, что в то время у него погибли жена и дети. Что он (Февралев) - запуган.
Из объяснений Февралева можно было понять только то, что он рад, что выпутался из тюрьмы в 1953 г., и поэтому подтверждает свои показания того времени.
Я категорически отрицал и отрицаю, т.к. всего этого не было.
Свидетель Капелькин С.М. (хотя и завербован при аресте 1953 г.2) не дал показаний о моих антисоветских словах или действиях. По вопросу об иностранных корреспондентах Капелькин сослался на Полянского, сказав: "При этом был Полянский".
