- У меня не выдержит сердце, - мрачно сказала она. - У меня непременно сделается... антракт...

- Матильда Васильевна, не притворяйтесь, вы мужественная женщина. Инфаркта у вас не будет, потому что вы благородны и неустрашимы. Неужели я ошибаюсь?

- Ах, если бы не эта мигрень! - пробормотала смущенно Бабоныко. - Но что же мы медлим? Бедный мальчик один в муравейнике, а мы здесь устроили какие-то бату... дебаты.

- Нюня, ты пойдешь первая. Ты обратила внимание, какой частью антенны касаются входящие муравьи антенн стражей? Смотри внимательно и - вперед. Не бойся, маленькая, я наготове!

Нюня, однако, и так не боялась. Подойдя к входу, она увереннее коснулась своей антенной антенны стража. Тот посторонился, но Нюня почему-то не воспользовалась приглашением. Она отскочила назад и принялась исполнять тот самый танец, за которым застали ее недавно путешественники. Нельзя сказать, чтобы это был красивый танец, но у стражи он вызвал живейший интерес. Один за другие стражники выскакивали на площадку у входа и включались в пляску. Скоро возле Нюни была изрядная муравьиная толпа из стражников и носильщиков, которые побросали свой груз и сначала смотрели, а потом принимались и сами танцевать. Оглянувшись на оторопевших попутчиков, Нюня крикнула:

- Дядя Люда, бабушки, идите, вход свободен!

В самом деле, ни одного стражника на месте не было. Людвиг Иванович втолкнул старушек в муравейник, а сам бросился к Нюне. Схватив ее за руку, он выволок Нюню из круга. Вход, однако, уже загораживал стражник. Почти не сбавляя скорости, с Нюней на спине, Людвиг Иванович коснулся своей антенной антенны сторожевого и со словами "Тюнь! Сезам, откройся!" вбежал в муравейник.

Глава 25

Ура!

Тихая стояла, положив на плечи, как коромысло, муравьиную антенну, и смотрела в главный тоннель, где в розовом свете их фонариков проносились, как темные блестящие машины, муравьи.

- Во тьме кромешной, - бормотала она. - И голов не переломають! И все ташшуть! И все ташшуть! Я наживала, а оне ташшуть! Штоб оне лопнули, проклятушшие!

- Скажите спасибо, что тащут! Было бы в вашем доме голодно, нас бы так легко не пустили в муравейник. Муравейник сыт-сытехонек, а сытый он гораздо спокойнее и доверчивее!

Говоря это, Людвиг Иванович водил по стенам тоннеля лучом фонарика. Что ни говори, это не походило ни на что человеческое. И не только потому, что на укрепление стен здесь пошли самые разные материалы: глина, камешки, песчинки, щепки, стеклышки, соломинки. Все это для путешественников, которые сами были не больше муравьев, выглядело как бетонные плиты, каменные глыбы, бревна, балки. Были и какие-то материалы, которые напоминали то фанеру, то железо, а то и вовсе ни на что не походили. Человек, если у него мало материала, тоже строит иногда хибары из чего придется - из досок, фанеры, заржавленных листов железа. Но эти хибары и дребезжат, и холодно в них. Здесь же все было сцементировано, скреплено каким-то неведомым раствором. Путешественники знали, что находятся глубоко под землей, и не только под землей, но и под непредставимо громадным домом. И все-таки не было ни холодно, ни душно. Было, правда, влажно, но откуда-то веяло свежим воздухом и теплом. К запаху же, кисловато-острому, они уже начали привыкать, и он их не раздражал, как вначале.

Бабушка Тихая, сняв с плеч антенну-коромысло, подошла ближе к стенке, принюхалась и поколупала.

- Вы, оказывается, тоже любознательны, - сказав Людвиг Иванович.

- Я не лунознательная, - сердито фыркнула Тихая. - Ето, кому делать нечего, лупятся. А я крепость пробую. Скоро, чай, как хватются нас, така бомбежка пойдеть, што надо проверить бомбоубежище.

Людвиг Иванович нахмурился. Он и сам боялся, что в поисках их начнут вдруг пол взламывать. Мало ли что придет в голову людям, ошарашенным исчезновением сразу пяти человек. Нужно было уходить вглубь. Да и Фима, надо думать, был где-то глубоко в погоне за своими загадочными феромонами.

- Экипаж! - скомандовал Людвиг Иванович.

- О, экипаж! Какое французское слово! - воскликнула, прикрывая глаза, Бабоныко, а Тихая поджала губы и взвалила на плечи антенну.

Они двинулись в глубь тоннеля под песенку, которую на ходу сочинил Людвиг Иванович:

Начинаем вояж,веселей экипаж!

При любых обстоятельствах больше кураж,

или, скажем по-русски, мужества!

С этажа на этаж

поспешай, экипаж!

Задержать нас не в силах ни темень, ни страж,

мы сильны, мы могучи содружеством!

Бабоныко как раз подхватила, перепутав, конечно: "Мы сильны, мы могучи супружеством!", как вдруг к ней подскочил муравей и принялся щекотать ее антенной.

- Ха-ха-ха! - залилась нечеловеческим хохотом Бабоныко. - Ой, что он делает, ой, не могу! Ой, ха-ха-ха! Ой, ха-ха-ха!

Растерявшиеся попутчики остолбенели; неожиданно Бабоныко, продолжая хохотать с подвыванием, закатила муравью увесистую пощечину. От такой пощечины даже здоровый мужчина свалился бы с ног, но муравей только пошатнулся и вдруг выплюнул прямо в лицо Бабоныке струю ароматной жидкости.

- Он пьян! - возмутилась Матильда Васильевна. - Он совершенно пьян! Что у них, милиции нет?!

Муравья уже и след простыл, а Бабоныко все еще вытирала своим грязным кружевным платочком лицо:

- Это возмутительно! Это выходит из рамок! Это вне всяких приличий!

Между тем Тихая, стоя возле нее, все беспокойнее поводила кончиком носа. Наконец она подошла вплотную, чуть не уткнувшись в Матильду Васильевну, провела по ее щеке пальцем и облизала его. Бабоныко замерла на полуслове, а Нюня всплеснула руками:

- Бабушка Тихая, что вы делаете? Как вам не стыдно!

- Ето кому, мине стыдно? - обернулась к ней Тихая. - Свое собственное добро исть стыдно? У прошлый год кизиловое варенье сварила, так ети насекомые и до него добрались!

- Трофаллаксис! Вспомнил! - вскричал Людвиг Иванович. - Это называется трофаллаксис! Все, что поедают муравьи, расходится по всему муравейнику. Не возмущайтесь, Матильда Васильевна, муравей вас принял за собрата, просил поделиться тем, что съели вы, а вашу пощечину принял за такую же просьбу и отдал вам то, что имел.

Людвиг Иванович хотел что-то еще прибавить, но в это время Нюня так закричала, что ближайшие муравьи даже застопорили, задрожав антеннами, - у них хоть и нет известного ученым органа слуха, но звуки "толщиной" два-три микрона они чем-то слышат.

- Он здесь! Он здесь! - кричала Нюня. - Смотрите, смотрите! Фима где-то здесь!

На большом вцементированном в стену камне, куда случайно упал красный свет фонаря, виднелась неровная, но старательно проведенная мелом стрела. Только человек мог оставить такую метку, и этим человеком, конечно же, был Фимка.

Мгновение - и весь отряд стоял у стрелы.

- Он знал, что мы пойдем за ним! - лопотала Нюня. - Он нам путь показывает!

- Гениальный юноша, я всегда это утверждала! - важно повторяла Матильда Васильевна.

- Нет, милые женщины, Фима не знал, да и не мог знать, что мы будем разыскивать его. Но он знал, что муравейник почище египетских лабиринтов и лучше там, где ты уже прошел, оставлять метку с указанием направления. Но главное, главное, Фимка где-то здесь! Ура!

- Ура! Ура! Ура! - откликнулись Бабоныко и Нюня.

Глава 26

Обвал

Он действительно был здесь, на расстоянии какого-нибудь метра от них. Но для существ ростом не больше пяти миллиметров это очень значительное расстояние, да еще не на ровном месте, а в запутанных ходах и переходах - все равно что в подземном высотном доме или, скажем, в карстовых пещерах, куда рискуют углубляться только опытные спелеологи. Не зря на Фиминой книжной полке было несколько книг об этих отважных разведчиках, спускающихся во тьму, в подземные лабиринты.

Фимка продвигался довольно быстро, светя себе фонариком.

Отразившись от стекла, неизвестно как сюда попавшего, но намертво вцементированного в стену, красный свет озарил самого Фиму. Он был в сандалиях, надетых на шерстяной носок, в шортах и шведке. Грудь Фимы перекрещивал патронташ, на поясе висели кобура и тесак в кожаных ножнах.