Василий еще раз оглянулся вокруг.
Тропинка повела его к коммуне...
2
От конюшни, навстречу Василию, бежал Ефим Олесин.
- Васятка, иди скорее. Сам Чичканов к тебе приехал на той машине, на какой меня Калинин катал. С ним еще один.
Против колодца сверкала черным лаком машина. Ребятишки обступили шофера.
- Они конюшню осматривают, а у меня там, как на грех, гнедуха стоит больная, - сокрушался Ефим, сопровождая Василия.
- Вот и председатель! - весело воскликнул Чичканов. - Лаврова узнаешь?
- Товарищ Лавров?!
Андрей Лавров по-мужски, грубовато обнял Василия.
- Ну вот и свиделись! Живы и здоровы оба! Жатвой командуешь?
- Командую, товарищ Лавров, и сам кошу.
- Так и надо.
- Товарищи, - Чичканов нетерпеливо посмотрел на часы, - времени у нас мало. Давайте к делу. Мы, Ревякин, по пути к тебе заглянули. Пойдем в сад, что ли, поговорим. Заодно яблоками угостишь.
Ефим, все это время стоявший поодаль, вдруг обрадованно предложил:
- Я тебе, товарищ Чичканов, самый сладкий сорт укажу, пойдем со мной.
Чичканов дружески положил на его плечо руку.
- Спасибо, товарищ Олесин, только нам по секрету надо. А яблок набери, шофера угости.
Василий привел гостей к искусственному прудику в саду. Тут под раскидистой боровинкой стояла скамеечка - память управляющего имением австрийца Пауля.
Поспевшие яблоки, сбитые ветром, лежали в траве. Чичканов поднял самое крупное, румяно-бурое яблоко, сел на скамейку.
- Так вот, Ревякин... Тамбов стал Укрепрайоном. Южный фронт совсем близко. В бригаду, которую мы формируем для обороны города, присылают людей ненадежных - так называемых незлостных дезертиров. А поди разберись - злостный он или незлостный. И командный состав беспартийный. Вот мы и решили: коммунистов, бывших командиров, призвать.
- Правильно решили, - обрадовался Василий.
- Ты чему радуешься? - Чичканов покосился на Василия.
- Рад, что доверяете...
- Вот за этим мы тебя в исполком и вызвали, - заговорил Лавров, - а когда я узнал, что Чичканов в ваши края едет, решил сам побывать в твоей коммуне. Я ведь теперь председатель уездного исполкома.
- В коммуне оружие для защиты есть? - спросил Чичканов.
- Есть. Коммунары даже шутку придумали: у кого, говорят, у печи рогачи, а у нас - винтовки.
- Мудрая шутка, да недолговечна. До наших потомков не дойдет: ни рогачей, ни винтовок тогда не будет.
Лавров поднялся:
- Итак, вот тебе пропуск в Тамбов. Готовься. Время не ждет. Завтра утром явись в военкомат за назначением. И обязательно зайди ко мне.
Василий проводил их до машины. Ефим уже разгрузил свой картуз на шоферское сиденье и теперь, держась за дверцу, делился с шофером воспоминаниями о приезде Калинина.
3
Готовься... А чего готовиться? Печать уже отдал Андрею Филатову. Шинель на руку, котелок с ложкой в мешок и - айда! Вот проститься со всеми надо... А прощаться труднее всего.
Василий сидел в пустой комнате на кушетке, оставшейся еще от помещика, и тяжело раздумывал, что и как сказать на прощание коммунарам, родителям, Маше.
Коммунарам наказывать нечего: они уважают Андрея и без наказа. Хозяин он не хуже Василия, да и дела в коммуне идут неплохо. Земной поклон - и все. Отец с матерью простят, конечно, отправляя в неизвестную дорогу, а вот Маша?.. Василий представил себе чистые, честные, преданные глаза Маши и не нашел слов, которые можно было бы сказать в свое оправдание.
Просто сказать: прости! Не ушла бы, коль могла простить.
Он глянул на окно. Уже рассвет, пора бы и ехать.
Кто-то забарабанил в дверь.
- Заходи, кто там? - ответил Василий.
- Ты чего же, едрена копоть, сидишь-то? - Ефим стащил картуз. Прощаться-то думаешь? Аль по-партийному, без этого? Народ ждет, у подводы стоят.
- Думаю, папаша, думаю.
- Так и иди, прощайся, а то уж ехать пора! И Захар наказал, чтобы непременно заехал. - Он помял картуз в руках, опустил глаза. - Я с Машей гутарил... так ты того-этого... не трогай старое. Лучше молчком простись. В добрый час молвить, в худой - промолчать. Бабье сердце отходчиво... И то сказать, - вдруг оживился Ефим, - одни попы грехи отпускают шибко, потому как сами грешны.
- Ну что ж, прощаться так прощаться!
Коммунары ждали Василия у подводы. Он приветливо улыбнулся им, бросил мешок и шинель на тележку.
- Ну, товарищи, прощайте, не поминайте лихом. Живите дружно. Машу и ребят моих не оставьте, коль что...
- Возвращайся скорей. - Андрей Филатов пожал руку Василию.
Через толпу пробралась Авдотья, теща. Она кинулась на шею и тихо заголосила.
Василий насупился, погладил ее растрепанные волосы:
- Прощай, мамаша, не помни зла...
Ефим уже взял в руки вожжи, когда подбежала Аграфена:
- Ефим, скажи Кланьке, пусть приедет погостить!
До самой Кривуши Ефим гнал Корноухого рысью. Василий издали заметил, что отец стоит у крыльца, ждет.
- Вот мы и прикатили, - первый заговорил Ефим, весело подергав белесыми бровями.
- Милости просим, заходите в дом, - ответил Захар, не решаясь заглянуть сыну в глаза. - Перед дальней дорогой посидеть положено в родном доме.
Василий вошел в дом и сразу заметил, что и мать и жена уже поплакали. Маша сидела на сундуке, тихо покачивая зыбку с Любочкой, а Мишатка с бабушкой - за столом.
Увидев сына, Терентьевна кинулась к нему, причитая что-то неразборчивое, но очень жалостливое. Мишатка одной рукой обхватил ногу отца, а другой дергал бабушку за юбку и настойчиво уговаривал ее: "Не надо, ба, не надо..."
Маша уткнулась в фартук и беззвучно рыдала, не отрывая руки от зыбки, словно эта зыбка была ее единственным спасением даже в эти страшные минуты расставания с мужем, который может не вернуться с войны.
- Ну, хватит, хватит, - заворчал Захар. - Садитесь за стол. - Он достал с полки бутылку, ототкнул, налил в кружки.
Василий вынул из кармана несколько кусочков сахару; один дал Мишатке, остальные положил на стол и тяжело шагнул к зыбке.
Мишатка засунул в рот сахар и, заглядывая в глаза отцу, картаво спросил:
- Папка, а ты взаправду на войну? Али к тетке едешь?
- На войну, Миша, на войну... - Он нагнулся к спящей Любочке, поцеловал ее.
Маша громко всхлипнула.
