- Ты что, пьян, братец? - остановил его Василий и недоуменно взглянул в глаза.

- Крест святой, правда, дядя Вася... Она на Светлоозерском хуторе осталась, у тети Сони Елагиной.

- Откуда ты тетю Соню знаешь? - смутился Василий.

- Мы с тетей Настей вашей прошлый год у нее были. Мельница стояла, мы за мукой туда ходили.

- А почему ты сюда Кланю не привез? Она сама рассказать должна.

- Боится она, дядя Вася, трясется вся. Погибну с голоду, говорит, а не пойду в Кривушу. - И едва слышно добавил: - И я с ней в город ухожу.

- И ты? Зачем?

- Нельзя ее одну отпускать, дядя Вася... Сделает что-нибудь над собой с тоски-то. Хочет, чтобы я с ней всегда был. - И Панька, краснея, опустил голову.

- Любишь? - коротко и тихо спросил Василий.

- Не знаю, дядя Вася, Только нельзя ее бросать одну. А рассказать она и в городе может. Мы прямо в Чеку сразу пойдем. Пока у Парашки остановимся, я с собой провиант возьму.

- Отведи коня домой, простись с матерью.

- Нельзя мне прощаться с мамкой, заревет она. Лучше ты ей опосля скажешь.

- Ну ладно. Зайдешь ко мне. Записку в Губисполком дам, работать вас устроят.

- Спасибо тебе, дядя Вася. - И Панька одним махом взлетел на коня.

Через полчаса Панька с сумкой за плечом стоял у окна дома Ревякиных. Василий вынес записку, проводил до канавы, за которой начинался большак, и крепко поцеловал его.

- Ну иди, Паша, береги Кланю.

И добавил, когда Панька отошел подальше:

- Тете Соне поклон передай.

6

На другой день в избу Аграфены вошли двое чекистов и члены комитета бедноты, Василий подробно повторил Панькин рассказ.

- Господи, господи, - твердила Аграфена, - припомнить дайте, дайте припомнить. - Она смотрела в одну точку и все твердила: - Дайте припомнить... Да, да! - И наконец подняла глаза. - В тот самый день! Знал он! Знал, кобель! Все знал! - закрутила головой, запричитала. Потом встала с лавки. - Идемте! - И шагнула к двери.

По ступенькам Потапова дома поднималась медленно, тяжело переставляя ноги, будто все еще обдумывая что-то. В дверях избы качнулась, но собралась с духом и хрипло, словно кто сдавил ей горло, спросила:

- Ты знал, Потап?

Потап увидел за ее спиной чекистов, крестясь, попятился в передний угол к образам - настолько была страшна в этот миг Аграфена.

- Кобелиную свою любовь мне носил, стервец! На, возьми ее назад! Она вцепилась в его горло огромной своей рукой.

Потап ударился головой об икону. Зазвенело разбитое стекло, замигала качнувшаяся лампадка.

Мужики едва оттащили Аграфену, но острые ее ногти успели глубоко расцарапать горло Потапа. Он сидел на лавке, тяжело дыша и размазывая рукой кровь на горле.

Аграфена вырывалась из рук мужиков, тащивших ее к двери, выкрикивала Потапу проклятья, топая огромной ногой:

- На край света беги, Потап! В землю зарывайся! Убью, задушу все равно, стервец поганый! Не жить нам вдвоем на этом свете! Чего вы меня держите? Убейте его! Или меня убейте!

Когда двое с винтовками подошли к Потапу, она еще злее закричала:

- В канаву его! В канаву!

* * *

"Дорогой товарищ Ленин! - писал Алексей Панов в Москву. - Вы просили писать Вам. Вот я и пишу. Назначили меня начальником продотряда. Комиссар у меня - пожилой, опытный рабочий, он прибавляет, что нужно, к моей молодости. Хочу поделиться своими впечатлениями. В деревне со времени организации комитетов бедноты началась гражданская война. На историческую арену вышел новый класс - деревенская беднота, - так ли я понимаю события? Этот класс помогает нам в сборе хлеба для революции и воюет против кулаков.

Кулаки зверски убивают наших. Из нашего отряда погиб веселый паренек тамбовского завода Петр Курков. Мы схоронили его со всеми почестями. Собралось на похороны несколько сот крестьян. Мой комиссар выступал с речью. Крестьяне молчали.

С крестьянами работать очень трудно, непонятные они какие-то для меня, но я стараюсь понять, как советовали Вы.

Завтра поведу свой отряд в другое село. Клянусь, что и там выполню задание партии честно, Вагон хлеба добудем!

До свидания, товарищ Ленин.

Питерский рабочий - Панов".

Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

За Кривушей, на взгорье, - барская усадьба и ветряная мельница. Теперь там нет барина. По пустым комнатам рыскают мыши, и только в одной из пристроек сентябрьскими вечерами горит лампа. Там живет с семьей бывший управляющий австриец Пауль, который согласился работать на мельнице: "Людям мололь муки". Он добросовестно собирал батман и добровольно взялся взвешивать зерно, которое возил в амбары Кривушинский комитет бедноты с артельного тока. А по вечерам Пауль радушно угощал кренделями "собственного изготовления" сторожей комитета бедноты, охраняющих амбары.

Всех помольщиков Пауль встречал улыбкой и всем говорил: "Я поздравляль вас с короший урожай".

В один из теплых дней бабьего лета на мельнице было шумно, празднично. На этот раз приехало много женщин, они то заливались смехом, шушукаясь на подводах, то пели песни - раздумчивые, тягучие, зовущие куда-то далеко-далеко, где все новое, другое, хорошее...

Мужики, сгрудившись у дверей, вспоминали разные истории, не забывая зорко следить за "чередом", Акимка Грак, разудалый парень с отвисшими губами и синяком под глазом, уже в который раз с наслаждением пересказывает последнюю драку на престольном празднике:

- Он меня задел? Задел. И я поперву слегка его пхнул. Он не отстает, Не лезь, говорю, а то искалечу. Не унимается... Тут я его... кэ-эк плюхну в хрюшку - носопырка-то его и хрясь! Кровища кнутом заплетается. Хватит, думаю, пора пожалеть. Поднял его шапку, надел на него. Иди, говорю, пока в ярость опять не взошел.

Соня Елагина смолола свои два мешка и сидела с теткой на подводе, ожидая соседей, чтобы вместе ехать домой. Она молча грызла семечки, презрительно наблюдая за мужиками.

Не мил ей никто после той радужной встречи с Василием. Почему он какой-то другой? Не грубый, как эти, а... Какой же он? И сама не могла ответить, только тихо улыбалась... И ведь видела-то всего один раз, а готова искать хоть на краю света.

Акимка Грак со своим бахвальством чуть не прозевал очередь, кинулся к мешкам. Кряхтя и гримасничая, он заковылял, перегнувшись под мешком, к весам.